Невидимая часть души - Потапова Виктория

Если зверь сам является хищником или «злодеем», который держит всех окружающих в страхе, возможно, этот страх на самом деле живет внутри автора. Девизы «Лучший способ защиты — нападение!» и «Чем ты страшнее, тем меньше тех, кто на тебя нападет» — могут быть его стратегией. Как бы ни был он «опасен» для других с виду, потребность в защищенности у него велика. А может быть и так, что зверь — хищник по своей природе, но живет мирно в своем ареале. Если он органично вписывается в окружающую среду и у него есть те, кто равен ему по силе, у него есть место для жизни, где он чувствует себя хорошо, это с большей долей вероятности свидетельствует о том, что потребность в защите не является актуализированной, но при наступлении угрозы человек может занимать активную позицию, открыто вступая в противостояние.

Большие глаза и уши у зверя — признак того, что он способен хорошо видеть и слышать. Повышенная чувствительность может служить разным целям. Для чего зверь использует острое зрение, хороший слух, тонкое обоняние, возможность ощущать других на расстоянии? Если это нужно, чтобы заметить угрозу, то это свидетельствует о потребности в защищенности, а если для того, чтобы узнать, что рядом есть то, что ему интересно и нужно, то скорее — о потребности в активности (о которой мы поговорим чуть позже).

Я думаю, вы сейчас достаточно пристально рассмотрели своего зверя и чуть больше поняли свою потребность в защите. Поэтому предлагаю вам ответить для себя на вопросы:

• Как я переживаю эту потребность?

• Через какие эмоции могу у себя ее заметить?

• Какими сигналами выражаю ее для себя и для других?

• Как я могу сам о себе позаботиться в ней и какую помощь и поддержку могу попросить у других?

Потребность в любви и принятии

Потребности в любви и принятии идут рука об руку, дополняя друг друга. Они рождаются одновременно с потребностью в защищенности. Их источники также находятся в самом раннем периоде жизни ребенка, возможно даже захватывая внутриутробный. Маленькие дети, которые уже умеют говорить, часто задают родителям вопросы о своем появлении на свет. Им бывает очень важно услышать о том, как родители узнали о беременности, какие чувства испытали, как налаживали контакт, пока они еще были в животе, о чем фантазировали. Такие истории часто начинают формировать миф о рождении ребенка. И если этот период был наполнен теплыми чувствами родителей, их ожиданием, то ребенок переживает особое ощущение надежности и принятия: «Меня ждали, меня любили, я очень нужен».

Потребность в любви и принятии тесно переплетается с потребностью в защите. Если меня любят и я нужен, значит, родители будут очень внимательны к моим сигналам, будут чутко заботиться обо мне и помогут при любой угрозе. А вот если не любят, то в любой момент их внимание может быть захвачено чем-то другим, более важным для них, и я могу погибнуть.

Любовь другого по отношению к себе мы проживаем как проявление интереса, направленное активное внимание на нас. «Я о тебе думаю каждую минуту», — так часто звучит признание в любви. Такое особое внимание насыщено большой симпатией и нежностью. Любить — значит быть заинтересованным. Все это подкрепляется не только эмоциональными состояниями, но и наша физиология принимает активное участие в этом процессе. В момент, когда мы находимся рядом с тем, кого любим, в организме выделяется гормон окситоцин. Он способствует расслаблению, снижению кровяного давления, способен снижать воздействие гормонов стресса. Благодаря этому свойству окситоцина мы испытываем доверие в отношениях. Именно поэтому любовь и принятие, как и защищенность, связаны с системой эмоциональной привязанности.

Научно доказано, что система эмоциональной привязанности развивалась и была эволюционно закреплена как средство, обеспечивающее выживание ребенка. У тех родителей, которые с повышенной внимательностью и чуткостью заботились о своих детях, потомство выживало, а у тех, внимание которых лежало в области других интересов, дети чаще погибали.

При всем этом дети являются не только получателями заботы и любви, но и теми, кто активно устанавливает отношения привязанности. С первых дней жизни мозг младенца фиксирует, на какие его проявления и реакции взрослый дает больше своего отклика, внимания и принятия. Рисунок поведения ребенка подстраивается под заботящегося взрослого: «Если тебе не нравится, когда я плачу, и ты злишься на меня или покидаешь меня в эти моменты, то я постараюсь меньше плакать», «если ты подходишь ко мне, только когда я громко плачу, я буду плакать изо всех сил». Так, в течение первого года жизни ребенка развиваются разные типы привязанности. Ребенок постепенно адаптируется под стиль поведения и откликов взрослого, демонстрируя одобряемое поведение. Например, взрослые по-разному могут реагировать на призывный плач. Кто-то отзывается, испытывая в этот момент нежность, и старается утешить ребенка, тратя на это столько времени, сколько может потребоваться в этой ситуации. И тогда ребенок ощущает прилив окситоцина, и у него формируется доверие. Он знает, что может позвать, и к нему придут на помощь. Кто-то отзывается, испытывая злость, раздражение или отчаяние, а при невозможности утешить, оставляет ребенка одного, «проплакаться», и возвращается, только когда плач закончится. Гормоны стресса продолжают бушевать в организме малыша. Он замечает закономерность: когда я плачу — на меня злятся и уходят, когда я «спокоен», ко мне возвращаются. В таком случае начинает формироваться стратегия подавления своих чувств. «Справлюсь сам, иначе, если покажу свои переживания, от меня уйдут», — становится девизом для ребенка, а потом уже и для взрослого. Вот тут-то потребности в любви и принятии начинают «расходиться». Ребенок может ощущать, что его любят, — смотрят на него, испытывают нежность, но не принимают во всех его проявлениях и состояниях.

Как это ни странно, но действительно не всегда, когда любят, принимают. Именно с этим часто бывает связан бунт в подростковом возрасте. «Говоришь, что любишь, а почему не принимаешь меня таким, какой я есть?» — возмущается выросший ребенок.

Принятие — возможность встретиться с другим в том, как он сейчас себя ощущает и переживает, с согласием дать этому место в своем внимании.

Часто бывает так, что родитель фантазирует о том, каким будет его ребенок: что он будет любить делать, когда подрастет, какой жизненный путь выберет. Эти фантазии важны на этапе формирования дородовой привязанности. Они помогают думать о ребенке, создавать с ним особую эмоциональную связь. После рождения такие фантазии лопаются, как чешуйки луковицы, из которой появляется побег — настоящий ребенок, которого родителю только предстоит узнавать с любовью и принятием.

Как бы парадоксально это ни звучало, но в сферу удовлетворения потребности в принятии входит и то, насколько я вообще могу проявлять все возникающие у меня потребности и эмоции в контакте с другими и с самим собой. Ведь человек живет через них. И если они приняты, значит, принят и я сам. Это совершенно не значит, что переживание принятия наступает, когда другой помогает удовлетворить возникшую у меня потребность. Оно наступает в тот момент, когда я ощущаю, что другой настроен на меня, и мое состояние достаточно эмпатично и может отражать или разделять возникающие у меня эмоции. Именно это позволяет почувствовать себя увиденным. Это дает возможность быть в контакте с другим, а не надевать подходящую маску, образ того, что хотел бы видеть другой.

Но, конечно, не всё во власти родителей. Бывает так, что родители достаточно чуткие, откликающиеся на потребности ребенка, ищущие способ их удовлетворения, но случается что-то неподвластное им: что-то внешнее вмешивается в течение жизни и прерывает контакт с ребенком. Например, госпитализация, болезнь родителя, ясли с нечуткими воспитателями. И тогда ребенок сталкивается с тем, что, проявляя свои потребности, он не находит на них отклик. Он может испытывать чувство отчаяния, внутренний коллапс, что приводит к тому, что он постепенно начинает замыкаться: «Зачем просить, ведь все равно не получишь». Так может рождаться недоверие к миру. Если в такие моменты отказа в удовлетворении потребностей происходит еще и осуждение, то тогда возможно зарождение чувства стыда, которое будет сопровождаться переживанием чувства отвержения, своей «неправильности», желанием исчезнуть. У ребенка формируется ощущение, что что-то в нем не имеет права существовать. И тогда ребенок старается заморозить это «что-то», не давать ему проявляться, пряча свои потребности, не прося о помощи в их удовлетворении. У разных людей может появляться свое «стыдное». У кого-то это может быть стыд за чувство усталости и желание отдохнуть, у кого-то стыд за яркое проявление себя. Здесь возможно множество вариантов.