По праву сильного (СИ) - Лифановский Дмитрий

Запах сырости и гнили ударил в ноздри. Передо мной была та самая массивная дверь, покрытая резьбой. Я уверенно коснулся камня, как это сделал Ушата во сне, тяжелая плита дрогнула и отползла с пронзительным скрежетом, открывая сокровищницу.

Все, как во сне. Сундуки, ларцы, груды золота и серебра, самоцветы, мечи, щиты… В центре, на каменном возвышении, бронзовый рог и секира. Рядом — золотая цепь с обсидиановым диском. Перстень ожил, запульсировал живым теплом, настойчиво требуя подойти к реликвиям. Сопротивляться не стал ­ — тут наши желания совпадали.

На постаменте обнаружил не замеченный во сне, изрядно потертый, но все еще добротный кожаный пояс с петлями под артефакты. Странно, сколько он тут пролежал? Три века? Четыре? Или больше? Если даже его положили сюда во времена конкисты аномалии — больше трехсот пятидесяти лет. А выгладит, как будто за ним каждый день ухаживают — кожа эластичная, не задубевшая от времени.

Рукавом смахнул пыль с вещей, опоясался, прицепил рог, вдел в петлю секиру, и неугомонное колечко тут же успокоилось, мне кажется, даже заурчало удовлетворенно. Вот и отлично. Сунул в карман штанов Тэмдэг-ын Хаалгу, смотри-ка, запомнил и даже выговорил без запинки. Непочтительно сунул, да простят меня духи Степи, но сумку взять с собой я не догадался. И напрасно, мне еще Ушату в чем-то выносить отсюда. Хотя, вот этот мешок вроде целый. Высыпал на пол какую-то бижутерию, еще раз огляделся и замер.

А ведь об этом месте никому нельзя знать! Если весть о казне Хлынова разойдется, Шуйские, не дожидаясь окончания войны, поднимут свою гвардию, чтобы вырвать город из моих рук. Империя, не медля, двинет легионы, чтобы раздавить нас. Да и Великий князь неизвестно как себя поведет. А если здесь есть реликвии, подобные Тэмдэг-ын Хаалга? Вещи, священные для Новгорода, Императора, эребов, да даже просто могущественных родов? Тогда бойня станет неизбежной. Хлынов превратится в вечное поле битвы, где Пограничью не устоять. Пока не устоять.

Плита, полыхнув рунами, встала на место, отрезая меня от несметных богатств. Когда-нибудь, когда я придумаю, как их легализовать, не вызвав у сильных мира сего приступа всепоглощающей алчности, они пригодятся. А пока пусть полежат до лучших времен. А меня ждет прах Ушаты. Да и гонцов к Великому хану пора слать, чтобы успели добраться до Орды, пока реки не разлились. Без отвлекающего удара со стороны степи, Хлынов мне не удержать.

Глава 5

В комнате отдыха за кабинетом Великого князя Ингвара Лодброка царила тишина, нарушаемая лишь треском поленьев в камине. Густой аромат дорогого виски, смешанного с табачным дымом, клубящимся в тусклом свете бронзовых светильников, висел в воздухе. В недрах глубоких уютных кресел едва угадывались мужские силуэты.

— Йотуны меня забери, как ему это удалось⁈ — с жаркой экспрессией воскликнул Ингвар и опрокинул в себя выдержанный виски с эребских Зеленых островов, — Гадость! — скривился Великий князь, — Славка, водки налей, а это убери! — он брезгливо оттолкнул от себя бокал.

Бежецкий криво усмехнулся и, привстав, заменил вычурный графин с теснёнными золотом буквами под рядами медалей на черной дорогой бумаге, наклеенной на резном стекле, на обычную прозрачную бутыль. С этикетки, радостно прищурившись, улыбался, нанизанному на вилку огурчику, бородатый мужик в картузе. Ярослав кивнул Лобанову, и оба князя допили свой виски, тут же наполнив, стоявшие тут же на столе рюмки, кристально прозрачной водкой.

— Что скажешь, Юра? Мы подсадили его на наши поставки, сыграли в темную Абылая, что еще неизвестно как отзовется в будущем, — уже спокойней обратился Ингвар к руководителю «Ока», — Парень должен был набить шишек и приползти к нам за помощью, а вместо этого мы получили в Пограничье непредсказуемую силу.

Лобанов сидел, крутя в пальцах налитую рюмку. В его поблескивающих в полумраке глазах читалась напряженная работа мозга. Его губы беззвучно зашевелились, словно князь проговаривал про себя какие-то доводы и аргументы. Он сделал глоток водки не чувствуя вкуса и крепости, выдержал паузу и тихо заговорил:

— Моя вина. Мы недооценили парня, Ингвар, ­– он, скривившись, покачал головой, — У нас слишком мало данных для анализа. Психологический портрет не складывается. Он не должен был вести себя так зрело, так расчётливо. Все, что мы о нем знаем, говорит, что парень привык решать все вопросы силой. В Або, за очень короткий срок он оставил после себя яркий кровавый след. Да и в степи действовал больше как воин, а не как политик. А тут… Первое: его авторитет. Пограничье не принимает Новгород или Империю. Вольница ненавидит аристократов — титулы, их воевод, их свиты. Сколько раз рода пытались туда влезть. Силой. Хитростью. Наши. Имперские. Их отвергали. Почему? Они требовали подчинения, навязывали свои правила, игнорировали местные обычаи. Федор действует иначе. Он говорит с ними как равный. Обеспечивает победы, добычу, чувство значимости. Он один из них. Агентура сообщает, что среди ушкуйников ходят слухи, что духи древних ватаманов выбрали его преемником. Эти слухи укрепляют его влияние: вольница видит в нём своего лидера, а не нашего ставленника.

— У тебя появились агенты в его окружении? — заинтересовался Великий князь, — Или Наталья нашла способ обойти помехи аномалии?

— От Натальи известий нет, только те, что привез Олег, — несмотря на напускное равнодушие в голосе Лобанова проскользнули хорошо заметные нотки тревоги. — Последнее время к Раевскому, или, правильнее говорить к ярлу Рагнару, — Великий князь скривился, как от зубной боли, но Юрий Мстиславович, словно не замечая недовольство князя, продолжил, — прибилось много разного народу. Его войско постоянно пополняется. Вольница любит удачливых. Подвести к нему своих людей труда не составило. Но Раевский и не скрывается. Он ведет себя нарочито открыто, словно показывает нам, что лоялен Новгороду.

— А на самом деле?

— Информации, что Раевский собирается пересмотреть наши с ним договоренности у меня нет. Он не доволен навязыванием ему невест, и хочет вытребовать преференции, но это мы и так знали. Неожиданно, но в наши расклады вмешалась Рогнеда, — Лобанов посмотрел на подавшегося вперед Бежецкого, — Слава, она сейчас второй человек в войске Рагнара. И, боюсь, их отношения гораздо серьезней и глубже, чем деловые. И это не благодарность спасенной к спасителю.

— Я его убью! — захрипел Бежецикий, скрипнув зубами.

— Сомневаюсь, — покачал головой Юрий Мстиславович, — Для этого тебе надо оказаться в Пограничье, добраться до парня, миновав его охрану, нейтрализовать собственную дочь, и лишь потом схлестнуться с Раевским, который и сам не слабый воин и одаренный. Он уже сейчас сильнее тебя.

Бежецкий фыркнул:

— Молокосос!

— Этот молокосос играючи размазал имперского магистра из ветеранов Аксумских войн.

Ярослав еще раз фыркнул, но уже не так уверенно, а Ингвар задумчиво покивал головой. С Аксумским царством у Империи два десятка лет назад случилась серьезная война, едва не закончившаяся поражением эллинов, где хваленая выучка, магия и тактика имперцев столкнулись с древними ритуалами жрецов-некромантов, чья мощь основывалась на жертвах и запретных артефактах. Ветераны той войны выжили благодаря исключительному мастерству, что сделало их одними из самых опасных и опытных бойцов цивилизованного мира.

— А Рогнеда, — Лобанов усмехнулся, глядя на играющего желваками на скулах друга, — Одолела в поединке Клариссу Спартокид.

— Черную смерть?

Ярослав Всеволодович прекрасно знал о противостоянии дочери с эллинкой, начавшегося еще с международных школьных соревнование по магическому бою. И всегда гений рода Спартокид была сильнее.

— Её, — кивнул Юрий Мстиславович, — И это, прошу заметить, после плена, едва отойдя от болезни. А если учесть силу ученицы Раевского, значительно возросшую за короткий период — простолюдинки из трущоб, осенью еще и не знающей о своей одаренности, на ум приходят очень интересные и многообещающие выводы.