Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

— Если я попрошу рассказать, в чём состоят игры каждого из твоих братьев и сестёр, ты скажешь?

Он даже глазом не моргает. Его сэндвич уже наполовину съеден.

— Ты пытаешься поссорить меня со всей семьёй? Нет, я не могу ничего рассказать.

Я стараюсь скрыть разочарование:

— Понимаю. Не переживай.

Поднимаю взгляд — два зелёных глаза смотрят прямо на меня, смесь насмешки и смущения. Он разглядывает меня слишком пристально, и я уже боюсь, что у меня салат застрял между зубов. Наконец он вздыхает:

— Ладно. Дам тебе намёки. Не больше. Согласна?

Согласна? Да я бы и на ребус купилась.

— Конечно, да!

Он засовывает в рот последний кусок и, не проглотив, говорит:

— Скажем так: игры Афины и Хайдеса… физические. Афродиты — очень похожи на Naked Truths. А Гермеса — для тех, у кого, гм, крепкие нервы.

Я должна бы сосредоточиться на всём, что он сказал, но мозг застрял на одном. Игры Хайдеса физические. Физические. У этого слова два значения. И я не уверена, какое из них хуже.

Я всё ещё в своих мыслях, когда Аполлон указывает за мою спину:

— Кажется, брат заинтересовался нашей беседой.

Я резко оборачиваюсь. Хайдес грызёт красное яблоко, глаза прикованы к нам. Вроде бы к Аполлону, но его взгляд лениво скользит на меня. Он спокойно жуёт и поднимает бровь, словно это я добивалась внимания.

Раздражает.

— Он здорово взбесился, когда во время игры ты сказала… ну, про… меня, э-э, его и сексуальную активность, — бормочет Аполлон, щеки у него пылают.

— Про то, что я испытываю сексуальное влечение к тебе, а не к нему?

Он дёргается. Делает ещё глоток воды и облизывает влажные губы. Я не могу оторвать взгляд от движения его языка, пока он не говорит:

— Именно это.

Я украдкой косюсь через плечо. Хайдес смотрит прямо на меня. Я закатываю глаза, а он усмехается.

— Значит, он у нас примадонна.

Аполлон смеётся:

— Можешь хоть не иронизировать. Хайдес — самая настоящая примадонна. В мифологии самой тщеславной считалась Афродита. Но поверь: если бы Хайдес родился с вагиной, именно он носил бы это имя.

— Каким он был ребёнком? Вы ведь такие разные. — И речь не только о манере одеваться или вести себя, даже черты лиц у них не похожи.

— Афродита и Гермес — близнецы, — объясняет он. — Хайдес — старший. Потом Афина. Потом я.

— Ты уверен, что тебе можно мне всё это рассказывать? — настораживаюсь.

Он кривит губы и вертит в пальцах крышку бутылки:

— Что именно, Хейвен? Я же не номер счёта выдал. Сказал только, кто старше, а кто младше, и что есть близнецы. Не понимаю, зачем мои братья и сёстры раздувают из нас тайну. Я подыгрываю, да, но мне плевать.

Я откидываюсь на спинку. Я уже поссорила его с Афиной, не хочу становиться причиной новых конфликтов. Чтобы разрядить обстановку, ляпаю первое, что приходит в голову:

— У ваших родителей секс был на зависть.

Он склоняет голову, и широкие плечи подрагивают от смеха:

— Не совсем. Мы все приёмные.

У меня челюсть отвисает. Он смеётся ещё больше.

— Приёмные? Ух ты.

Аполлон вздыхает и бросает на меня долгий взгляд:

— Ну, скорее не «приёмные», а «выбранные».

Тон, каким он это произносит, не оставляет сомнений. И учитывая странности их семьи, за этой «выборностью» точно кроется что-то большее.

— Выбранные… как именно?

Чужая ладонь с глухим стуком падает на столешницу. Красивая, розовая, с длинными костлявыми пальцами. На среднем пальце — кольцо с чёрным камнем. Я поднимаю глаза и встречаю лицо Хайдеса.

— Аполлон, нам пора, — сухо бросает он.

Брат кивает и поспешно встаёт. Убирает бутылку в сумку, закидывает её на плечо.

Я не свожу глаз с Хайдеса, пока он не отвечает мне взглядом — вопросительным и чуть раздражённым.

— А тебе что нужно?

— Не будь таким обидчивым, — дразню я. — Может, однажды ты мне тоже понравишься.

Аполлон прячет улыбку и встаёт рядом с братом. Сам Хайдес не шелохнётся. Его лицо остаётся непроницаемым. Он ставит и вторую ладонь на стол и наклоняется ко мне так близко, что наши носы почти соприкасаются.

— Вместо того чтобы бегать по Йелю и строить из себя бесстрашную маленькую стервочку, — шепчет он, — почему бы не заняться чем-то полезным?

Я скрещиваю руки на груди и улыбаюсь:

— Например? Организовывать убогие тусовки с играми, потому что я богатая и скучаю, и единственный способ заслужить уважение — унижать других?

Его шрам дёргается. Я ему неприятна, и это ощущение доставляет мне странное удовлетворение.

— Знаешь ли, каждый из нас возглавляет студенческий клуб. Мне прямо интересно, в какой попадёшь ты.

— А с чего ты взял, что я вообще хочу вступать? — поддеваю я.

Хайдес отстраняется и пожимает плечами. Больше не раздражён:

— Потому что ты такая же, как мы, Хейвен. Наши чёртовы игры богатеньких и скучающих нравятся тебе не меньше, чем нам. И ты даже не думаешь держаться от них подальше.

Я уже готова огрызнуться, но он отворачивается и идёт к выходу из кафетерия. Аполлон следует за ним, но, прежде чем уйти, возвращается на полпути:

— Спасибо за сэндвич.

— Ты уже благодарил меня, Аполлон.

— Мне захотелось повторить.

Он оставляет меня за столом с идиотской улыбкой, которая не сходит с лица так долго, что начинают болеть мышцы.

Я должна бы вернуться к Ньюту и остальным, но внутри звучит голос, который не умеет замолкать. Тот самый, из-за которого я не фильтрую слова и вечно лезу туда, куда не надо.

Я встаю и покидаю кафетерий, специально обходя стол, где сидит брат. Перед тем как закрыть за собой дверь, замечаю, что он ищет меня глазами, и ускоряю шаг.

У входа в здание висит огромная прямоугольная доска объявлений. Среди прочего на ней приколоты листы с описанием университетских клубов. Вступать я не хочу, мне важно только узнать, кто из Лайвли возглавляет какой.

В нескольких метрах от доски замечаю знакомую рыжую макушку:

— Лиззи?

Она оборачивается, и, узнав меня, улыбается:

— Хейвен? Привет! Ну как, освоились?

Я останавливаюсь рядом.

— Ты ведь уже знаешь про вечеринку-открытие, да?

Она прикусывает губу:

— Да.

— Отлично.

Что ж, похоже, теперь я «та самая, что чуть не осталась с голыми сиськами перед Лайвли».

Мы замолкаем. Мне совсем не хочется развивать тему, поэтому я прошу о помощи:

— Я ищу список университетских клубов.

Она показывает в левый нижний угол. Там приколоты шесть белых листов. Я подхожу ближе.

— Клуб чтения. Звучит неплохо, — бормочу.

Есть ещё клуб поэзии — каждую неделю задают тему и потом читают стихи. Дальше — музыкальный. Ещё клуб математики и физики, который я, пожалуй, рассмотрю в день из серии «никогда».

— Их так много.

Лиззи смеётся:

— Ещё бы. Хочешь записаться? На какой смотришь?

На тот, где главная Хайдес, чтобы только насолить ему.

Но врать себе я не хочу. Сделаю, как он сказал: выберу то, что по-настоящему нравится, а потом уже выясню, кто руководитель.

Взгляд цепляется за одну строчку:

— Кулинарный клуб? Серьёзно?

— Аполлон, — отвечает Лиззи.

Я с трудом сглатываю. Искушение огромное. Аполлон милый и добрый. Но человеку, который ненавидит даже кипятить воду для ромашкового чая, кулинарный клуб явно не подходит.

— Представляешь Аполлона, который месит тесто для пирога? — ломает тишину Лиззи.

Нет. Но теперь, когда она это сказала — да.

— На самом деле Аполлон единственный, кто реально вкладывается в свой клуб. Остальные числятся главами, но появляются редко. Думаю, им просто нравится ощущение власти и возможность решать, кого принять, — добавляет Лиззи задумчиво.

Странно. Я бы не подумала.

Я продолжаю скользить взглядом по списку, щёлкая языком — ни один клуб меня не зацепил. Может, ну их. Можно просто подглядывать, как Аполлон готовит, и сосредоточиться на учёбе.

Уже собираюсь уходить, как вдруг взгляд цепляется за слово, которое я упустила: