Жена янтарного князя (СИ) - Атлант Полина

— Скоро увидимся! — бросила я Антонине и поспешила за мужем.

Ингольф повел меня по полю, где среди пологих оврагов под открытым голубым небом располагалось святилище северян. В отличие от того убогого места, где я недавно побывала, это было обнесено каменной кладкой. Внутри возвышались несколько огромных резных идолов. Они стояли поодаль друг от друга, давая возможность каждому принести жертву тому божеству, чьей милости он искал.

Люди заходили в святилище семьями поочередно, словно паломники. Внутри каждую семью встречал сам верховный жрец, чье лицо, изборожденное глубокими морщинами, казалось ликом древнего божества. Его хриплый голос, полный исступления, разносился по округе, когда он, окропляя лица входящих теплой, пахнущей железом кровью животного, возносил дикое, надрывное моление.

По обе стороны от него застыли, словно тени, его помощники — бритые наголо, в бесцветных серых одеяниях, с лицами, измазанными грязью. После ритуала они провожали паломников обратно — в поле, к их скромным палаткам.

Ингольф держал меня крепко за руку, но я все равно почему-то волновалась и нервничала. Чувствовала себя тут как будто лишней, но и одновременно своей, не чужой. Одно успокаивало, что тут не заставляют пить кровь и не бьют по лицу, если ты лишний раз что-то сказал.

Мой супруг подвёл меня к одной из статуй и положил в глубокую чашу наше подношение. На свежие окровавленные органы тут же слетелись мухи и всякая мошкара.

— О великая наша северная Мать — всея богиня Фригг, матерь бога Бальдра и супруга всея отца Одина! — Ингольф проговорил эти слова, склонив перед статуей голову, закрыл глаза. — Прошу тебя, всея матерь богов, даруй нам много детей: дочерей и сыновей! Благослови наши тела, чтобы мы продлили род свой северный…

Затем Ингольф снова обратил свой взор в суровое выражение лица статуи богини. Засунув два пальца в козьи органы, он провёл ими себе по лбу, оставляя на нем две кровавые полоски.

Я пыталась сосредоточиться, но от отвратительного запаха, плывшего по святилищу, меня подташнивало. Со всех сторон несло какой-то тухлятиной и запёкшейся кровью. Вряд ли тут проводили уборку каждый вечер. К тому же поднялась обеденная жара. Дети капризничали, младенцы орали во всю глотку, женщины слёзно истерили, подвывая в тон молитвам. Главный жрец пытался своим ритуальным бормотанием перекричать их всех. Рядом с ним вопили и словно рвали на себе одежды его помощницы. Все это страшно нервировало меня и отвлекало от нашего ритуала.

Ингольф резко потянул меня за руку к статуе богини. Я растерялась. Наверное, я должна была за ним повторить. Я посмотрела в лицо статуе и, пересилив себя, протянула пальцы к вонючим внутренностям. Но муж резко перехватил мою руку, не дав мне это сделать, и удивлённо посмотрел.

Я сглотнула и занервничала. Потому, что почти не запомнила ритуальные слова и начала что-то бормотать, под тяжёлым наблюдательным взглядом супруга.

— О великая… Мать…богиня Фригг, матерь бога… и супруга отца Одина…Прошу тебя… даруй нам много… дочерей и сыновей! Благослови нас, чтобы мы могли продлить свой род…

Затем я тоже быстро засунула дрожащие пальцы в подношение и нанесла себе на лоб две кровавые полоски.

Но по одному только взгляду Ингольфа я вдруг поняла — он не просто недоволен, а взбешён! Тяжёлый вздох сорвался с его губ, больше похожий на рык, и, схватив крепко за руку, муж потащил меня прочь из святилища.

Помощницы проводили нас из круга, радостно щебеча что-то на незнакомом диалекте, понятном лишь Ингольфу. Оказавшись на открытом месте, я почувствовала, что голова закружилась, и меня повело куда-то в сторону. Я выдернула руку и остановилась.

— Что такое, Мила… — муж не успел произнести моё имя, как к моему горлу подступила тошнота. Спазм скрутил живот, и меня вывернуло прямо на траву.

Ингольф, опешив на мгновение, схватился за меня руками, придерживая от падения. Когда рвота стихла, он стремительно подхватил меня на руки и понес к одному из шатров.

Опустив на какое-то подобие соломенного тюфяка, он достал из корзины кожаную флягу и, приподняв мою голову, начал поить.

— Сейчас, милая! — приговаривал он, вливая воду мне в рот.

Слезы ручьями текли по моим щекам. В животе как будто горел огонь, а тело била мелкая дрожь.

Ингольф сорвал с гвоздя свой плащ и укутал меня.

— Лежи здесь! — приказал он, укладывая меня на тюфяк. — Я сбегаю за знахаркой.

Он вылетел из палатки, словно ошпаренный, откинув полог, и исчез в направлении святилища. Я провожала его взглядом, пытаясь удержать тяжелые веки. Меня начало резко клонить в глубокий сон.

Все плыло перед глазами. Кажется, я начала проваливаться в дрёму….

С поля тянуло свежескошенной травой, и этот знакомый запах, словно ласковое прикосновение, немного унял мою тошноту.

Я обожала этот аромат, особенно летом. Лежать бы сейчас на прогретом солнцем песке, вдыхая пьянящий коктейль из соленого морского бриза и сухого шелеста высокой травы.

Слезы обожгли щеки. Нестерпимо захотелось назад, в то безмятежное детство, когда мы с родителями приезжали на балтийское побережье. Это место до щемящей боли было так похоже на него.

Я очнулась и резко вздрогнула, когда Ингольф вернулся, ведя за собой старушку. Они переговаривались, и их северная речь звучала невнятно, чуждая моему слуху. Женщина, приблизившись, опустилась на колени рядом, и в ее взгляде мелькнула настороженность.

Сначала она внимательно осмотрела мой рот, прищурившись, изучила язык. Ее прохладные пальцы коснулись лба. Взглянув на мужа, она что-то пробормотала, качая головой.

Ингольф облегченно выдохнул, словно тяжкий груз упал с его плеч, и вытер выступивший пот. Он топтался рядом, не зная, как облегчить мои страдания.

— Отлично! Ты не отравилась!

Я же лежала неподвижно, меня знобило. И все, что я сейчас хотела — это остаться одной.

— Уйди… — едва прошептала я, сдерживая слезы.

Старушка непонятливо посмотрела на Ингольфа. Тот что-то ей проговорил, и она кивнула и вышла из шатра.

Муж нагнулся ко мне и помог привстать.

— Милая, давай, я отнесу тебя в дом — там будет лучше!

— Я не хочу в тот дом. Я хочу к нам домой… Может быть, мы поедем обратно? — мои губы задрожали.

— Завтра, любовь моя, — Ингольф мягко погладил меня по голове. — Вечером разожгут священный костёр, а потом будет большой пир. Мы же не можем всех бросить и пропустить такое событие, — он крепко обнял меня.

— Тогда я лучше побуду тут… на свежем воздухе…

— Хорошо, — прошептал он мне в губы и поцеловал. — Мой охранник у шатра. А я схожу за едой и служанкой. Постарайся поспать!

Глава 19

Когда ко мне вернулись силы, я с удовольствием похлебала легкого рыбного супа. Ингольф послал за знахаркой Ядвигой, которая напоила меня терпкой успокаивающей настойкой и теперь не отходила, наблюдая за моим состоянием.

Проводы весны заканчивались пиром, который длился до первых лучей солнца. Вблизи древнего капища северяне сложили костер, выглядевший словно алтарь прощания. Женщины и дети украсили его ветви пестрыми лентами. Старый жрец поднес богам чашу с щедрым пожертвованием и, шепча ритуальную хвалу, закинул ее в разгоревшийся огонь.

Я сидела рядом с Антониной и другими женщинами на грубой шерстяной ткани, зачарованно глядя, как пламя пожирало сухие ветви. Воздух наполнялся запахом дыма. Летний вечер медленно угасал, но жара не спадала. Марево дрожало над травой, и всё вокруг тонуло в дымке, словно в призрачном тумане.

Тошнота отступила, благодаря колдовским кореньям Ядвиги. Закутавшись в плащ, я неотрывно смотрела на пляшущий костёр. Голова слегка кружилась, тело обмякло, и меня клонило в сон.

Я едва не задремала, когда сквозь пелену дыма вновь проступили знакомое видение — каменные громады, словно выросшие из-за морского горизонта. Зажмурилась, тряхнула головой, видимо, это снова колдовское воздействие корней Ядвиги. Но, открыв глаза, убедилась — нет, мне не показалось.