Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Она не чувствовала никаких муннов. Только теплое дыхание у самого уха, руки, поглаживающие ей волосы, слабость, выступившую капельками пота на лбу.

— Прогони их, — попросила Поля, подрагивая.

— Конечно. Что за кошмар они на тебя наслали? Спорим, сейчас каждый житель деревни трясется от ужаса. Да я сам чуть не поседел, услышав, как ты завываешь.

— А, — вяло произнесла Поля. — Так это на самом деле.

Она чуть отстранилась, чтобы взглянуть на Даню, вдруг и правда поседел, будет жаль, ей нравились его черные длинные волосы. И охнула, увидев, как новые волдыри и рубцы вновь обезобразили его губы и лицо.

— Что опять? — быстро спросила.

— Ах, это, — Даня поскучнел, скривился, отвел глаза. — Не будет Федору счастья с его Наташкой, знаешь ли.

Глава 12

В тот момент, когда раздался жуткий вой, Даня как раз плелся в хозяйскую спальню, чтобы урвать пару часов до того, как настанет утро. И при этом ужасно злился на эту несносную Наташку, которая вдруг ни с того ни с сего полезла к нему целоваться, пока Федор разбирал стену.

Такого коварства Даня не ожидал и не успел увернуться. Несмотря на то, что женщины всегда внушали ему некий трепет и волнение, и он всегда охотно поддавался их чарам, не боясь последующей боли, эта девица сразу показалась слишком неприятной. Да и меньше всего на свете хотелось обидеть добродушного Федора, который накормил их сытным ужином и отдал свою кровать.

Она прибежала под каким-то надуманным предлогом, но Даня подозревал, что расплодившиеся тут мунны уже разнесли новости по деревне: Федор ищет клад.

И невеста поспешила с ревизией — то ли из опасения, что найденное будет перепрятано, а то ли, чтобы все пересчитать и оценить. Стоит ли схрон того, чтобы выходить ради него замуж?

Но все мысли вылетели из Даниной головы, когда из-за неплотно прикрытых дверей его пригвоздил к месту страшный звук, какой он даже не мог себе вообразить. Из чьих губ вырвалась на волю эта тоска вперемешку с беспокойством, сомневаться не приходилось. И Даня бросился к Поле, желая разбудить ее до того, как под их окна придут крестьяне с вилами.

— Что это? — испуганно крикнул Федор.

— Мунны! — быстро ответил Даня. — Злятся, что их изгоняют.

В общем, он даже не ошибся. Он ощутил их сразу — множество невидимых, крохотных созданий, которые, подобно вспугнутым мухам, разлетелись в разные стороны от Поли.

— Прочь, — с силой и властностью, которая прежде не очень-то ему удавалась, прикрикнул на них Даня.

Разбуженная Поля мало что понимала, дрожала в его объятиях — горячая и тонкая, еще совсем сонная и потрясенная доносившемся с гор многоголосым ответным воем.

А потом она увидела его новые волдыри на губах и еще больше встревожилась.

— Поедем отсюда, — шепнул он ей, не желая дожидаться, пока местные очухаются от страха и придут за ответами. — Наши дела здесь закончены, дальше горт справится сам, ведь муннам больше нечем тут поживиться. А я и в машине прекрасно посплю.

Она кивнула, нерешительно, осторожно прикасаясь кончиками пальцев к рубцу над его верхней губой.

— Бедный, бедный, — пробормотала удрученно.

Даня хмыкнул.

Битый небитого пожалел.

И все-таки, он не удержался. Проговорил, торопливо прощаясь с Федором:

— Не женись, друг мой. На Наташке — не женись.

Тот изумленно и сердито запыхтел, не принимая такого странного совета.

А что еще тут можно было добавить?

Поля, ставшая свидетелем этого разговора, задумчиво посмотрела на Данины изуродованные губы, нахмурилась, а потом сказала веско:

— Ибо так говорят горы.

Теперь пришел Данин черед таращиться на нее с изумлением.

Горы никогда и ничего не говорили, тем более, их не могли интересовать такие мелкие делишки.

Но Федор впечатлился.

Горы — это был внушительный аргумент.

Даня проснулся от того, что внедорожник остановился. Сначала он не понял, почему мир вокруг превратился в светлую дымку, и только потом догадался стянут с себя платок, которым накрыла его Поля, чтобы защитить от слепящего солнца. Лицо привычно болело, и он снова грубым словом обозвал Наташку.

Высунувшись из окна, Поля смотрела назад. Даня сделал то же самое.

По узкой обочине ехал человек на странном агрегате. Это было нечто среднее между велосипедом и тележкой. Человек изнуренно дышал, хоть дорога и вела под гору. Позади него громоздился какой-то скраб, небрежно наваленный в люльку или вроде того.

— Привет, — закричала Поля. — Подвезти?

Человек доколесил до их машины и остановился, почти упав на кособокий явно самодельный руль.

— В Сытоглотку, — простонал он.

— Годится, — согласилась Поля.

Им понадобилось не меньше получаса, чтобы запихать вещи путника, который представился Ленькой, в автомобиль и прикрутить его агрегат к крыше.

Ленька был загорел, тощ и лыс. Лет примерно около тридцати, он был облачен в домотканую рубашку с причудливой вышивкой — сплошь петухи и подсолнухи, мощные обереги.

Наконец, они напились воды, отдышались и снова отправились в дорогу. С блаженством растянувшись на заднем сиденье, чуток придавленный рюкзаками и балалайкой из велотележки, Ленька сыпал благодарностями.

— Ерунда, — отмахнулась Поля, — нам все равно по пути.

— Вы тоже в Сытоглотку? — не поверил Ленька. — Жарковато там, по слухам. А ты Поля, да? Возишь по Гиблому перевалу грузы, да? Страшно там, да? Ух, как представлю себе… А болтали, что у тебя три бородавки на носу, а их и нету, смешно, да?

— А ты кем будешь, мил человек? — заинтересовался Даня, развернувшись к нему.

— Батюшка я, — скромно признался Ленька.

— Священник? — присвистнул Даня. — И каким богам ты служишь?

— Ушедшим, вестимо, — он достал из-за пазухи трехцветную ладанку. Зеленый — Дара, богиня всего живого. Красный — Мира, богиня всего мертвого. И белый — Лорн, бог перемен.

— Зачем же им молиться, если они тю-тю? — с любопытством спросил Даня.

— А ну как вернутся — а мы не ждали? — рассудительно ответил Ленька.

На такую предусмотрительность возразить было нечего.

— А в Сытоглотку ты молиться едешь? — продолжал допытываться Даня.

— Почему молиться? — даже вроде как обиделся батюшка. — Ведра с водой таскать. А ну как пожары до Златополья дойдут? Без хлеба останемся! От ихнего-то князя, — он махнул рукой на Полю, — пользы как от козла молока.

— Нет-нет, — сказала Поля, увидев этот взмах в зеркале, — мне на князя не жалуйся. Считай, что я как твоя тарантайка. Транспортное средство.

— Эх, — вздохнул Ленька и нежно погладил довольно потрепанное сиденье, — у моих родителей тоже был раньше автомобиль. Да теперь ржавеет в сарае без бензина. Я вот как считаю: князь-то специально на Гиблый перевал духов напустил. Чтобы, значится, держать нас за горло. Не по нутру ему наши гордость и свободолюбие.

Неприятно пораженный таким предположением, Даня покосился на Полю. Та спокойно пожала плечами — видимо, такое ей было слышать не впервые.

— Это невозможно, — сухо возразил Даня. — Духов можно задобрить, можно с ними договориться, можно им даже пригрозить… Но никогда они не будут служить людям.

— Да ты просто ничего не знаешь, — Ленька подался вперед, перешел на заговорщический тон, — у него старший сын из тех, кто умеет подчинять себе духов.

Да не умеет Даня ничего подобного, что за нелепый поклеп!

Но тут Поля предостерегающе положила руку ему на колено, и он замолчал, покоренный теплом этой ладошки.

Да и ладно, мало ли, что люди болтают, в самом деле.

— Ого, — только и отреагировал Даня.

— Точно тебе говорю, — убежденно заверил его Ленька. — У этих Лесовских все, не как у людей. Говорят, что они поколениями с духами путаются. Старший княжич на человеческих баб и не глядит вовсе, все у него вассы да тьерры… Говорят, он даже с итрами умудряется того-этого…