Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

«Я не дам тебе сожрать моих друзей» — не мысль и не решение, а чистый инстинкт. Простой и упрямый, как гвоздь в сапоге. Я могу быть циником, могу быть прагматиком, но эти двое прошли со мной через такой ад, что стали… своими. А своих я в обиду не даю. Даже если для этого придется самому стать вурдалаком. Я стану фильтром. Пропущу эту дрянь через себя, через Искру. Пусть она жрет, пусть давится, но ни капли этой отравы не достанется им.

В тот самый миг, когда я это решил, Арина с тихим, сдавленным стоном рухнула на колени. Последняя искорка ее света погасла. Мертвенный, призрачный свет ритуала, лишившись последнего препятствия, взревел от радости и, сгустившись в уродливый, похожий на щупальце жгут, устремился к ней. Для него она стала самой лакомой добычей.

Я не думал. Тело сработало само. Одним резким, отчаянным движением я рванул к ней и оттолкнул в сторону, заслоняя ее собой. Щупальце призрачного света врезалось в меня, и по телу пронеслась волна ледяного огня, выжигающего жизнь изнутри.

Но я стоял. Поднял Искру. Меч в моей руке потяжелел, стал чужим, едва заметно вибрируя в предвкушении.

— Прости, дружище, — мой шепот утонул в нарастающем гуле. Я не знал, к кому обращаюсь — к мечу, который сейчас изменится навсегда, или к тому парню Мише Котову, который когда-то жил в другом, понятном мире и верил в добро и справедливость. — Придется немного подкрепиться.

С решимостью, от которой у меня самого застыла кровь в жилах, я совершил то, чего не должен был делать никогда. Опустив клинок вниз, я с силой вонзил его по самую гарду в центральную руну ритуального круга на полу.

Комнату не залило светом — она им взорвалась. Только не бледным, высасывающим сиянием «Жатвы», а густым, иссиня-черным, маслянистым мраком, который с жадностью голодного зверя ринулся не от, а к мечу. Он всасывал энергию ритуала, всю без остатка.

Меч в моей руке взвыл. Низко, утробно, на грани ультразвука. Он завибрировал с такой чудовищной силой, что едва не вырвался из рук; кости в руке затрещали от напряжения. А на его идеально гладкой, серебристой поверхности, как язвы, начали проступать темные, пульсирующие вены. Они расползались от самого острия, оплетая клинок, поднимаясь к гарде, к моей руке.

Он не просто поглощал энергию. Он ее пожирал. С наслаждением.

И этот голод, этот восторг, эта тьма — все вливалось в меня.

Глава 11

Меч в моей руке взвыл — и этот вой стал последним, что я запомнил, прежде чем реальность пошла по швам.

Низкий, утробный, на грани ультразвука, он скрежетал не по ушам — он скреб прямо по костям, по черепной коробке. Зубы вибрировали так, что, казалось, вот-вот раскрошатся в пыль. Клинок бился в руке с силой пойманного на крючок сома, и от чудовищного напряжения в запястье что-то хрустнуло. Но отпустить его я уже не мог. Наши с ним отношения, как говорится, перешли в новую, очень нездоровую стадию.

На идеально гладкой серебристой поверхности, как язвы, проступали темные, пульсирующие вены. Расползаясь от самого острия, где меч вошел в камень ритуального круга, они жадно оплетали лезвие, поднимаясь к гарде, к моей руке. Они были живыми, и их едва заметная, отвратительная пульсация совпадала с бешеным ритмом моего собственного сердца.

Он не просто поглощал энергию. Он ее пожирал. С наслаждением.

И этот голод, этот восторг, эта тьма — всё вливалось в меня.

Ничто прежде не походило на это. Представьте, что вам в вену вкатили смесь жидкого азота, адреналина и кислоты из аккумулятора. Ледяной огонь выжигал изнутри, заменяя тепло жизни на звенящую, арктическую пустоту. Мир перед глазами подернулся черно-белой рябью, как на экране старого телевизора в попытке поймать сигнал из преисподней.

А потом в голове раздался ее голос. И это было хуже всего.

Он сломался. Чистый, звонкий, чуть высокомерный голос девчонки-подростка, успевший стать для меня фоновым шумом, треснул и сорвался.

— Голо… Го-лод-на-а-а!

Этот визг восторга и боли одновременно напоминал крик хищника, вечность сидевшего на диете из росы и солнечного света и внезапно дорвавшегося до парного мяса. И пока я пытался переварить этот звуковой удар под дых, ее голос снова изменился, на долю секунды становясь до жути спокойным и аналитическим.

— Концепция… вкусно… не определена. Это… положительная сенсорная реакция на поглощение энергии Пустоты? Требуется дополнительный анализ… Больше… данных…

И снова срыв на первобытный, голодный визг, от которого меня самого едва не вывернуло наизнанку. Кажется, мой личный джинн в бутылке только что попробовал свой первый наркотик. И ему, чтоб его, очень понравилось.

Весь этот внутренний диалог разворачивался на фоне форменного апокалипсиса. Кабинет Аристарха стал ареной для битвы двух черных дыр. Одна, рожденная ритуалом, пыталась сожрать нас. Другая, моя, — жрала ее саму, причем с таким аппетитом, что аж за ушами трещало. Кроваво-красный свет рун не просто гас — его буквально высасывало, сдирая со стен, как старые, грязные обои, и втягивая в ненасытную пасть моего меча.

Каждая погасшая руна взрывалась с сухим треском, похожим на выстрел из крупнокалиберной винтовки. Стены ходили ходуном. С потолка сыпались уже не просто куски штукатурки, а вполне себе увесистые обломки камня, с грохотом падая на пол и поднимая тучи пыли. Комната, еще минуту назад бывшая роскошным кабинетом, теперь напоминала стройплощадку после прямого попадания авиабомбы.

Стоя в центре этого безумия, вцепившись в рукоять обеими руками, я ощущал себя оператором отбойного молотка, подключенного напрямую к высоковольтной линии. Колени подогнулись, из носа хлынула теплая, липкая кровь. Мой организм, моя аномальная жизненная сила, не выдерживал такого напряжения. Я был не просто проводником, а трансформатором, через который проходил ток такой чудовищной силы, что изоляция уже горела синим пламенем.

Еще немного, и меня просто разорвет на части изнутри. Выключит. Как перегоревшую пробку.

Последняя руна, начертанная на потолке прямо над моей головой, замерцала, отчаянно цепляясь за жизнь. Ключ всей этой дьявольской машины. Ее красный свет съежился до размера медной монеты, а потом, с финальным, жалобным щелчком, оглушительно громким в наступившей тишине, — погас.

И всё.

Утробный гул, скрежет, вой — всё исчезло, будто кто-то одним движением выключил звук у всего мира. Абсолютная, ватная тишина давила на уши сильнее, чем весь предыдущий грохот. Давление спало. Пылесос выключился. И я, лишившись напряжения, что единственное удерживало меня на ногах, просто рухнул на колени, едва успев выдернуть из раскрошившегося камня меч и не проткнуть им собственную ногу.

Падая на колени, я, пожалуй, на этом и закончил свои осмысленные действия. Тело превратилось в мешок с картошкой, сброшенный с пятого этажа. В голове — белый шум, в ушах — звенящая тишина, давящая сильнее любого крика. Какое-то время я просто стоял на четвереньках посреди этого разгрома, тупо уставившись в пол и пытаясь заставить легкие снова работать. Они, похоже, объявили забастовку, и я их прекрасно понимал.

Первым вернулся звук — далекий, приглушенный грохот со стороны главных ворот, где Ратмир, судя по всему, все еще вел свой концерт по заявкам. Потом — тихий, сдавленный стон откуда-то слева. Арина. Медленно, с усилием, будто моя шея была сделана из ржавого чугуна, я повернул голову.

Девчонка сидела на полу, привалившись спиной к опрокинутому книжному шкафу. Рожа у нее была не просто бледная — цвета старой, пожелтевшей бумаги. Но живая. И злая. Она смотрела на меня, и в ее глазах, помимо вселенской усталости, плескалось что-то еще — смесь изумления, опаски и, кажется, уважения. Видимо, мой фокус с выключением адской машины произвел на нее впечатление.

Я попробовал как-то ободряюще кивнуть, но вместо этого получился какой-то жалкий кивок паралитика. Кое-как оперевшись на свободную руку, я сел, вытягивая гудящие ноги. И только тогда мой взгляд упал на то, что я все еще сжимал в правой руке. На Искру.