Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

Мать честная.

Медленно, почти с суеверным страхом, я поднял меч на уровень глаз. В тусклом свете, пробивающемся сквозь заваленное пылью окно, он выглядел… неправильно. Больным.

Идеально гладкое серебристое лезвие, которым я так гордился, теперь было испещрено тонкими, как вены, иссиня-черными прожилками. Не нарисованными — они будто проросли изнутри, из самой сердцевины металла. Уродливая, хаотичная паутина расползалась от острия до самой гарды. И самое жуткое — они не были статичны. Они едва заметно, почти неуловимо пульсировали, как сосуды на виске у человека, который вот-вот взорвется от ярости. Их пульсация, и я это чувствовал каждой клеткой, совпадала с ритмом моего собственного сердца.

Она изменилась. Не просто получила апгрейд. Она мутировала.

И эта мутация коснулась не только ее.

Наконец прислушавшись к себе, я ощутил усталость — такую, будто не просто подрался, а разгрузил пару вагонов с углем. Мышцы гудели, кости ныли. Но под слоем физического истощения пряталось нечто иное. Холод.

Не приятный, освежающий холодок после купания в проруби. Нет. Мертвый, пронизывающий, звенящий арктический холод. Он шел не снаружи — он поселился внутри. В груди, там, где раньше было тепло, теперь зияла дыра, из которой сквозило, как из открытого окна в феврале. Не просто отсутствие тепла — его активное, чужеродное отрицание. Словно в мой организм, в мою аномальную, живую сущность вживили кусок сухого льда, который теперь медленно, но верно замораживал меня изнутри.

Это не была цена выживания. Это была плата за сделку. И я только что понял, что в графе «сумма к оплате» стояло нечто большее, чем просто усталость. Я расплатился частью себя. Частью того, что делало меня… живым.

Медленно проведя пальцами левой руки по изменившемуся клинку, я ощутил обжигающий лед — будто трогал не меч, а кусок криогенной установки. От этого прикосновения по руке пробежала дрожь, а холод внутри на мгновение стал еще сильнее, отзываясь радостным, хищным мурлыканьем в глубине сознания.

«Анализ завершен. Структурная целостность артефакта изменена. Интегрированы элементы энергии типа „Пустота“. Функциональные параметры расширены. Эффективность повышена на…», — прозвучал в моей голове будничный голос Искры, как у диспетчера, объявляющего о прибытии поезда.

— Заткнись, — прохрипел я вслух, и мой собственный голос показался мне чужим, более низким и каким-то… плоским. Лишенным обертонов.

Я поднялся на ноги. Мир качнулся, но я устоял. Оглядел поле боя: разгромленный кабинет, похожий на декорации к фильму-катастрофе; два безвольных тела телохранителей, лежащих в неестественных позах; еще двое, привалившиеся к стене, — те, кого вырубила Арина, — кажется, просто спали. А на полу, в центре всего этого бардака, лежал он. Аристарх. Вернее, то, что от него осталось.

Его тело не сгорело, не истлело. Оно… высохло. Как старый гриб, оставленный на солнце. Серая, потрескавшаяся кожа обтягивала кости. Дорогой бархатный камзол висел на нем, как на вешалке. Он был мертв. Мертвее, чем динозавры. И я был почти уверен, что это моя новая, голодная Искра высосала из него последнюю каплю, просто за компанию. Как десерт после основного блюда.

Хорошо. Одной проблемой меньше. Вот только что-то мне подсказывало, что главная проблема теперь у меня в руке. И в груди.

Первым очухался Игнат — тот из верзил Ратмира, что был покрепче. Сев, он тряхнул своей квадратной башкой, будто отгоняя назойливую муху, и уставился на меня. Его взгляд, обычно туповато-прямолинейный, как удар дубиной, стал другим. В нем плескалась смесь недоумения и чего-то еще — глубокого, животного, инстинктивного. Так волк смотрит на другого волка, который внезапно вырос вдвое и отрастил вторую пару клыков.

Вслед за ним зашевелился Степан. А потом, с глухим, утробным стоном, от которого содрогнулся бы и медведь, начал приходить в себя Ратмир. Он не просто сел — он себя посадил, упираясь в пол ладонями с таким усилием, будто поднимал не собственное тело, а чугунную болванку. Лицо воеводы, всегда напоминавшее маску из грубого камня, стало землисто-серым.

— Что… было? — вырвался из его горла хрип, похожий на скрежет гравия.

Хороший вопрос, воевода. Я бы и сам хотел знать ответ.

В этот момент в моей голове снова раздался голос. Уже не восторженный визг хищника, дорвавшегося до еды. Ровный, холодный, бесстрастный тон, от которого мороз по коже шел сильнее, чем от сквозняка в груди.

«Объект „Ратмир“».

Я невольно вздрогнул. Не «анализ запущен», не «концепция принята». Просто констатация, как у патологоанатома над очередным клиентом.

«Зафиксирован критически низкий уровень жизненной эманации. Тридцать семь процентов от нормы. Основные угрозы: мышечное истощение, дегидратация, последствия энергетического вампиризма. Рекомендация для восстановления функциональности: незамедлительный отдых, обильное питье, высококалорийная пища».

Я аж моргнул от удивления. Что еще за новости? Вместо простого сканера — полноценный диагностический комплекс, выдающий вердикт и тут же прописывающий лечение. Только вот тон… Тон был такой, будто она говорит не о моем товарище, а о неисправном механизме, который нужно срочно починить, чтобы он снова мог выполнять свою функцию.

«Объект 'Арина»«, — без паузы продолжила она, и мой внутренний взгляд, ведомый ее волей, переключился на девчонку. — 'Жизненная эманация — сорок пять процентов. Угрозы: острое магическое истощение, нервное перенапряжение. Рекомендация: покой, медитация для восстановления энергетических каналов».

И снова этот холодный, циничный тон. В ее голосе, в ее новой манере не было ни любопытства, ни сочувствия. Только голая, препарированная логика. Логика хищника, оценивающего состояние стада. Кто слаб, кто силен, кого можно будет сожрать в следующий раз. Эта мысль была настолько отчетливой, что я невольно сжал рукоять меча.

Собрав остатки сил в кулак, Ратмир наконец поднял голову. В его глазах отражалось то же, что и у Игната, только усиленное в сто крат. Страх. Не трусость — воевода не знал, что это такое. Это был первобытный страх перед непонятным, перед чужим, перед тем, что выходило за рамки его мира, поделенного на друзей, врагов и сталь.

Он видел, что я сделал, как мой меч пожирал красное пламя ритуала. Он чувствовал ту волну иссиня-черной тьмы, что хлынула из меня. И сейчас он смотрел не на «Безумного Барона», своего неудобного, но понятного союзника, а на ходячую аномалию. На укрощенное чудовище, которое только что спасло их всех, но от этого не перестало быть чудовищем.

Его взгляд медленно скользнул с моего лица на меч в моей руке, и челюсти его сжались еще сильнее. Он, как никто другой, понимал, что такое оружие. Он видел, что это оружие изменилось, стало частью меня, а я — его частью. И эта новая симбиотическая тварь, стоящая посреди разгромленного кабинета, внушала ему куда больше опасений, чем весь Орден вместе взятый.

Его люди, Степан и Игнат, тоже поднялись на ноги. Они не смотрели на меня прямо. Косились. Исподтишка. Как деревенские мужики на заезжего колдуна, который одним словом может и корову уморить, и урожай сгноить. Вся наша боевая слаженность, все это вынужденное братство, скрепленное общей дракой, испарилось. На его месте выросла стена — невидимая, но абсолютно реальная стена из недоверия и страха. Они были верны своему командиру, а командир заключил со мной сделку. Но в этой сделке не было пункта о союзе с тем, чем я, по их мнению, только что стал.

Переведя дыхание, которое все еще обжигало легкие холодом, я заставил себя сделать шаг. Потом еще один. Подошел к заваленному бумагами столу и, не обращая внимания на труп Аристарха, поднял то, ради чего мы сюда, собственно, и вломились. Толстый, обитый черной кожей гроссбух. Он был тяжелым, как кусок свинца, и на его страницах, я был уверен, хранились все грязные секреты Орловых и их дружков из Ордена. Наш главный приз. Наша единственная надежда выпутаться из этой истории живыми и, желательно, на свободе.