Ключ Руна (СИ) - Изотов Александр

А ещё были у Грустного и тёмные дела, которые тоже давали немалый доход, и о которых не знали ни барон Демиденко, ни, естественно, император. Узнай они, и за такие дела купец в этот же день угодил бы в темницу, не помогли бы никакие заслуги.

Беда только, что доходы от этих тёмных дел были сравнимы с законными. Поэтому просто так не откажешься.

И вот нашлись у него интересы в не такой уж далёкой Перми… кхм… не совсем законные интересы. Грустный прекрасно знал, что за это грозит, и никогда не действовал напрямую.

Сергей Измайлович был достаточно умён, чтобы себя не подставлять, и у него было достаточно идиотов-прокладок, через которых он и мутил свои дела. А дела эти требовали сейчас, чтобы неудачливый транжира Грецкий бесповоротно и трагически сдох, да при этом все подумали, что это всё устроила его пермская тётушка.

Вот даже сейчас Гришка, когда докладывал, всего лишь подслушал это в кабаке у идиота Дубилова, на которого бы указали первым, если бы дело провалилось. А оно, видимо, провалилось, раз сам Дубилов пока не спешил докладываться…

— Кретины! — Грустный, размахнувшись, метнул в Гришку другую косточку, отчего щёки купца забултыхались, — Ну куда уж проще-то? Я же вам его из города вывел, идиоты!

Гришка закрылся так, будто в него самое малое запустили топором. Орчеку было обидно — вообще-то это именно он в кабаке нашептал Грецкому про монастырь на горе, ткнув пальцем в карту наугад — но перечить господину не стал.

— Так там… — кашлянул Гришка, выглянув из-под руки, — Там… Там, говорят, что-то было… Кто-то ещё был на горе… Там видели воеводу демиденского, и, поговаривают, саму Ростовскую!

Грустный замахнулся уже фаянсовой тарелкой, отчего орчек аж присел, но купец вдруг остановился. Замер, переваривая услышанное.

— Что… что ты сказал? — чуть побледнев, прохрипел он, — Ростовская⁈

— Да! Говорят, её чуть какой-то всплеснувший зверь не погрыз, а она-таки совладала. Но это лишь слухи, потому что ни воевода, ни барон ни о чём таком не говорили.

Купец, осторожно поставив тарелку, заметно побледнел, и на его лбу выступили капельки пота. Потому что он догадался, что могла делать на горе Качканар княжна Ростовская… Но это были тёмные дела тако-о-о-ого масштаба, и за ними стояли таки-и-и-ие силы, что купец, судорожно сглотнув, потёр складки на шее.

— А про этих идиотов наших, которые не вернулись… Про них ничего не говорят? — он нервно застучал пухлыми пальцами по столу, лихорадочно раздумывая, как быть дальше.

— Конные, говорят, притащили пару мешков с горы. В одном был зверь, а вот в другом… Я не видел, но, говорят, там труп эльфа, — пожал плечами Гришка и поморщился, — А Грецкий-то уже дома, кстати, со слугой.

— Два мешка, в одном зверь… — нервно повторил Грустный, — Погоди, там всего один труп⁈

Тут Гришка осёкся.

— Да, один… — орчек и сам понял, что упустил важную мысль, — Найти второго? Я бы, Сергей Измайлович, сначала бы допро… А-а-а!

Он едва увернулся от пущенной в него тарелки. А Грустный, тяжело дыша, захлопал по карманам и запутался в кружевных оборках своего камзола. Отлетела пара пуговиц, натянутых на пузе, но купец даже не обратил внимания, вытащив и дрожащими пальцами держа перед собой чашу ярозвона, напоминающего половинку яйца. Он смотрел на неё так, будто боялся, что она сейчас зазвонит.

— Грецкого убить, — тут же приказал он, не сводя взгляда со спящего ярозвона, — Гостиницу сжечь.

— Кого попросить?

— ТЫ! — рявкнул Грустный, вытаращив глаза на Гришку, — Ты это сделаешь! Сегодня… сейчас же!

— Но… но господин… Надо всё обставить так, чтобы все подумали на его тё…

— На его трупе нацарапаешь! — рявкнул Грустный и тяжело задышал, — Да по хрен! Всех убить… Грецкого, слугу его… и даже Дебилова этого с прихвостнями!

— Дубилова⁈ Но он же наш…

— Всех! — купец саданул кулаком по столу так, что подпрыгнули тарелки, — Найди самого тупого и отмороженного болвана, который сделает это посреди белого дня, да хоть в толпе… Но чтобы сегодня этот недоносок сдох!!! — Грустный, тяжело дыша, хищно улыбнулся, — А отмороженный этот потом на ножик в подворотне напорется, чтобы его городовые не поймали. Понял?

— Но… господин… — начал было Гришка, и тут Грустный рявкнул, покрыв крупицами курицы весь стол:

— ВО-О-ОН!!!

Орчек, споткнувшись и кувыркнувшись, тут же исчез за дверью.

А купец, нервно утирая со лба пот кружевным платочком, так и таращился на чашу ярозвона. Предчувствие его не обманывало, и губы предательски дрожали — ну не могло же так быть, чтобы его идиоты сегодня помешали планам чистокровных⁈ Чтобы они именно сегодня решили убить княжну, и тоже выманили её в горы к тому зверю?

Что за зверь, ему не надо было объяснять. Это ведь он позволил на одной из своих ферм испытать тогда ту чёрную волшбу… Вот такое вот оно, польское золото. Один раз возьмёшь, и карман с ним давит, как приставленный к груди нож.

А ведь чистокровные уже пытались убить княжну пару дней назад, во время охоты на «всплеснувших», но не получилось. Сегодня явно была вторая попытка, и его идиоты всё испортили.

Грустный нервно прикусил пухлые губы, чувствуя вкус крови… Ну, никто же не знает, что это его идиоты?

Кстати, да, от Гришки тоже надо избавиться. Надо вообще все концы в воду, все! И на время забыть про эту пермскую стерву, подождать, пока всё уляжется… Никуда добыча яр-алмазов с истока Койвы не денется, а Грустный своего дождётся. Он умеет терпеливо ждать, иначе бы не достиг всего того, что у него было.

Чаша ярозвона оставалась безмолвной и неподвижной, и Грустный заметно успокоился. Слизывая пот с верхней губы, он положил ярозвон на стол, ещё раз обдумал свои приказы и, кивнув самому себе, потянулся за бокалом с вином.

Да, от Гришки однозначно надо избавиться, но сначала пусть всё доделает. А самому купцу надо взять себя в руки, не дёргаться и вести себя, как обычно.

Правда, курица в мёде уже в горло ему не лезла…

Проснулся я, по словам слуги, довольно рано, хотя солнце за окном висело уже высоко. Наш Грецкий, получается, любит поспать? Ну, пусть отвыкает.

Одев махровый халат, я двинулся на разведку. Захар копошился возле шкафа, с тихим ворчливым шёпотом сортируя одежду на предмет повреждений. Диванчик с гномом уже пустовал, сиротливо накренившись на сломанную ножку. Да и вообще, только пустые тарелки на столике да прислонённая к косяку дверь напоминали, что вчера здесь гостил гном. Погром и без него был.

— Добрейшего вам утра, ваше сиятельство, — без особой радости сказал Захар, — Приказать подать завтрак?

— Мне, пожалуй, просто чашечку кофе. Сливки, ложку сахара.

Захар едва не присел.

— Дык оно ж… С деньгами-то у нас, Борис Палыч, не очень. А кофий, оно ж не вот…

— Так, Захар, — я поморщился, потом достал иолит и коротко произнёс, — Эз-ле.

Представлял я при этом мешочек с монетками, которые видел вчера, когда слуга княжны отсчитывал нам компенсацию. Камушек, дёрнувшись, тут же повернулся обратно — куда-то в угол комнаты, где я спал. Там находился комод с кучей ящичков. Как его там? Секретер или сервант?

Захар тут же вздрогнул, но я не стал дальше нервировать пугливого орка. Он что, думал, я сразу же кинусь копаться в поисках его заначки? Хотя наверняка так и думал — до вчерашнего дня Борис Павлович Грецкий, прожигатель жизни и любитель понтов, так бы и сделал. И у верного слуги не было другого выхода, как прятать от него деньги.

— Давай, Захар Иваныч, организуй мне кофе, — я похлопал его по плечу, — Потом возьми там сумму небольшую, чтоб нам на рынок прогуляться.

— Ваше сиятельство, вы… и на рынок? Неужели…

Его глаза скользнули по медальону, висящему у меня на шее.

— Захар, не беси меня, — я поморщился, — Я не собираюсь продавать матушкино наследие. Хочу прогуляться, осмотреться…

Судя по лицу Захара, он не видел каких-то серьёзных причин лишний раз осматриваться в Качканаре, где мы с ним и так прожили пару лет.