Сошествие в Аид (ЛП) - Райли Хейзел

Хайдес вздрагивает.

— Ты уверена, что…

— Где она?

Он раздражён, но остановить меня не может. Да он и не знает, что я собираюсь сделать. Впрочем, я и сама не знаю. Импровизирую. Только на этот раз с одеждой на мне, на всякий случай.

— Подожди, я с тобой, — бурчит он. Берёт полотенце из сумки и начинает вытирать пот с тела. Я невольно слежу за движением чёрной ткани, скользящей по его прессу, затем по рукам.

Он замечает мой взгляд и останавливается, отвечая тем же.

— Хочешь сама протереть мне спину?

— У тебя руки короткие, да? Не достают?

Он рычит и делает это сам. Я подхватываю «UnGodly News» и направляюсь к двери. На ходу оглядываюсь: он уже натягивает футболку и хватает сумку, чтобы догнать меня.

Всю дорогу молчим. Я не знаю, злится ли он из-за того, что я не послушала его предупреждение, или потому что какая-то часть его совести всё же хотела меня уберечь.

Я даже не замечаю, что мы вышли в университетский сад, пока солнце не ослепляет глаза, а воздух не становится мягче и теплее.

— Быстрый вопрос, — бросаю.

Он мычит в ответ.

— Ты бы лёг тут, на траву, позагорать?

Он косится на меня, недоумение написано на лице.

— Я не люблю солнце.

— Странное заявление.

— Оно жаркое и слепит. Раздражает.

Он ускоряет шаг, чтобы сбросить меня с вопросами, и я замолкаю. Бесполезно вытаскивать из Хайдеса его мнения.

Но потом я её вижу. И весь мой мир сужается только до неё. Афина. Она лежит на траве, под ней пастельно-голубой плед. Нога вытянута вверх, а в руках — книга толщиной с энциклопедию. Рядом — Гермес, с закрытыми глазами.

В двух метрах — Афродита и Аполлон. Сидят на другом пледе и играют в карты.

Сначала они замечают Хайдеса. Потом меня. Аполлон смотрит на газету в моей руке, как раз на полосу с моей полуголой фотографией. Его лицо каменеет, и он отворачивается.

— Афина, — зову я, раньше чем Хайдес успевает вмешаться. Мне не нужны его представления. Сама справлюсь. Наверное.

Она закрывает книгу и поворачивается. Ни капли удивления при виде меня. Смотрит с тем же презрительным превосходством. Лёгкий кивок — как будто даёт слово.

Я швыряю в неё газету. Гермес подскакивает, поражённый, а Афина тут же встаёт, глаза вспыхивают гневом.

— Повтори, если хватит смелости.

— Дай ещё один экземпляр — и я с радостью.

Хайдес пытается встать, между нами, но я отталкиваю его за руку.

— Чего тебе, Хейвен? Меня не интересует видеть тебя голой, так что, если ты за этим — можешь разворачиваться.

Гермес хлопает сестру по плечу:

— Эй, я сегодня тоже пошутил так же.

Да уж. Ещё Афродита. И Хайдес. Остался только Аполлон. Скукотища.

— Убери этот номер, — приказываю я. — И останови печать новых. Ты не имеешь права распространять мои фотографии.

— А вот и имею. Что, неприятно? Боишься, что Аполлон не захочет тебя, раз уж ты кинулась в объятия Хайдеса? — она делает вид, будто раздумывает всерьёз. — Поверь, он бы не захотел тебя и так.

— Мне плевать, — срываюсь. — Убери копии. И извинись.

Последняя фраза звенит между нами, будто я выкрикнула её в микрофон. От неё замирает Хайдес — он всё ещё под моей рукой, — а зелёные глаза Афины сверлят меня. Гермес, напротив, совсем не обеспокоен: смотрит на меня и даже кивает, с усмешкой.

Афина подходит вплотную. Я чуть выше её ростом.

— А если нет? Что ты сделаешь?

— Не знаю, — отвечаю на импульсе. — Честно, не знаю. Я ведь не просила ничего невозможного. Всё равно все уже прочли статью, да? Прояви хоть каплю приличия и убери её.

На Афину мои слова не производят ни малейшего впечатления, и я не могу её за это винить.

Но прежде чем она успевает что-то сказать, вмешивается тот, кого я меньше всего ожидала. Хайдес вырывает руку из моей хватки.

— Убирай. Ты и так повеселилась, Афина. Хватит.

Я уже не раз доводила эту девушку до бешенства. Я видела, как в ней загорается желание вцепиться мне в горло и придушить. Но взгляд, которым она смотрит сейчас… Вот он и вправду заставляет меня чуть поёжиться.

— Ты это серьёзно сказал?

Хайдес кивает.

— Посмотри на неё, — показывает на меня. — Она уже достаточно опозорилась. Сделай одолжение. Ты же выше этого, не так ли?

Афина больше не удостаивает меня взглядом. Даже книгу не поднимает. Просто проходит мимо, грубо задевая плечом, и уходит вглубь Йеля. Афродита следует за ней — видно, что ей не впервой пытаться гасить сестринский гнев.

Я уже собираюсь попрощаться с Аполлоном, когда Хайдес хватает меня за локоть и силой отводит в сторону от своей семьи. Мы останавливаемся под сенью дерева, на приличном расстоянии.

— Зачем ты это сделал?

— Потому что устал от ваших перепалок. Закрыли тему — может, теперь ты оставишь нас в покое.

Ни тени доброты на его лице, скорее раздражение.

— Она уберёт? Это вообще сработает, твоя выходка?

Он кивает, стиснув челюсти, взгляд устремлён куда-то поверх моей головы.

— Почему? С чего бы ей слушаться именно тебя? — спрашиваю я.

Вопрос ему явно не по душе.

— Это не твоё дело. Семейные вопросы. — Он поднимает палец, пресекает любые новые слова.

Мне остаётся только кивнуть.

— Спасибо, — шепчу, чувствуя облегчение. Да, я говорила, что хочу сама за себя постоять. Но иногда помощь не помешает.

— А теперь убирайся, — отрезает он. Разворачивается и быстрым шагом возвращается обратно.

Глава 11

Искусство обнимать раны

Амброзия — это ферментированный напиток с древнейшей историей, который многие народы считали священным, «нектаром богов».

Его изготавливали из мёда: эта связь с пчелиным трудом, цветами и пыльцой символизировала вечное возрождение.

— Значит, ты пригрозила Афине? — спрашивает Джек.

— Да.

— Прямо перед всеми Лайвли? — продолжает Перси.

— Да. У меня была неплохая публика.

— И UnGodly News отозвали, хотя статью всё равно успели прочитать, — подытоживает Ньют.

— Да. Благодаря Хайдесу.

Лиам поднимает палец.

— Ты правда сняла бюстгальтер прямо перед Хайдесом?

Все одновременно уставились на него. Мы сидим на полу вокруг низкого прямоугольного стола из тёмного дерева. Время ужина, заказали еду навынос — сегодня точно не стоило показываться в кафетерии. Хотя я бы пошла: не из-за какой-то дурацкой статьи в студенческой газетёнке мне оставаться голодной. Но брат, в своей вечной тревожности, уговорил, что хотя бы сегодня лучше пересидеть в тишине.

Я швыряю корочку от куска пиццы в коробку. Ньют тут же хватает её и откусывает — половины не стало. Полный стакан или пустой — как обычно.

— Могло быть хуже, — бормочу, опустив голову.

— Что, прости? — вскидывается Ньют. Его глаза сверкают злостью. — Хейвен, что у тебя в голове? Ты понимаешь вообще, что сделала?

Я пожимаю плечами.

— Это была игра на импровизацию. Я импровизировала, сделав последнее, чего кто-то мог ожидать.

— Запустила в воздух бюстгальтер? — уточняет Джек, приподняв бровь. В её голосе нет осуждения — одно лишь любопытство. — Довольно радикальный выбор.

— Хейвен — королева радикальных выборов, — вставляет Ньют. — В покере может поставить всё, даже если у неё на руках нет и пары.

— Это называется ещё умением хорошо врать, — констатирует Лиам с набитым ртом. Из уголка губ свисает тонкая нить моцареллы и колышется под подбородком.

Ньют, к моему облегчению, отвлекается от мысли отругать меня. Он скрещивает руки на груди, демонстративно обиженный.

— Так та радужная кепка всё же была уродской? Ты мне врала?

Боже, эта кепка…

— Ага.

Джек хлопает его по плечу, но ладонь задерживается и начинает скользить уже слишком явно.

— По-моему, она была не такой уж ужасной. С характером.

Они встречаются взглядами, и Ньют улыбается.