Арин (СИ) - Соколова Анюта

Она не помнила и залилась слезами. Мне пришлось прятать врождённое отвращение к девичьим истерикам и утешать её. Орри растерянно торчал рядом. Рэй благоразумно ретировался за холку Звёздочки. Я обратила к итлунгу немой призыв о спасении. И, как благородный герой из легенд, он пришёл мне на помощь. Он был мил. Он был великолепен. Он убедил Лоту, что без её участия мы все давно бы погибли. Что возвращение в Мерден опасно – в первую очередь для неё самой! Наконец, он туманно намекнул ей на тайну, которую был вынужден хранить, и на своё настоящее положение и происхождение. Моё мнение об итлунгской обходительности возросло до недосягаемых высот. Глаза Лоты высохли и заблестели. Гордое сознание причастности к великому и загадочному привело её в восторг. Она рвалась в путь, как никто из нас, особенно когда Орри, за недостатком четвёртой лошади, предложил ей разделить широкую спину Огонька. Я облегчённо перевела дух, мысленно поклявшись итлунгу в вечной преданности.

Завтрак прошёл под неумолкаемый щебет Лоты. Она забросала нас вопросами, советами, поделилась своими переживаниями, пожаловалась на недомогание (честное слово, глядя на здоровый румянец её щёк и живость движений, подобное было последним, что пришло бы в голову). Я начала подумывать, не поторопилась ли со снятием заклятия? Керт, не знающий мою кузину так, как знала её я, и то поступил мудрее. Потому, когда мы вступили на Тропу, я с многозначительным видом знатока сообщила, что лишние разговоры здесь вытягивают силы. Хвала всем Святым, наступила благословенная тишина. Рэй бросил на меня благодарный взгляд. Мне стало весело, несмотря ни на что.

Остановку мы сделали в Илно́ре, недалеко от Гáры, столицы Корсалана. Я знала этот город по множеству описаний и рисунков с натуры. Илнор считается самым живописным городом Авендума, приютом художников и поэтов. Наяву он оказался несколько не таким, каким я его воображала. Не столь идеальным, зато более уютным, домашним, что ли. Дома́ здесь располагались на склоне горы, и весь город был устремлён вверх, к вершине. Или скатывался вниз – смотря, с какой стороны поглядеть.

Мы обедали на открытой террасе, залитой солнечным светом насквозь. Илнорцы любят солнце, не прячутся от него. При самом палящем зное самое большее, что они сделают, – небрежно накинут воздушную шляпку из светло-золотистой соломки. Лота пришла от этих головных уборов в восторг и принялась канючить точно такой же, но я отговорилась нехваткой времени и скромностью наших ресурсов. Зато я приобрела лошадь для Лоты – смирную серую в яблоках лошадку с длинной шёлковой гривой и печальными глазами. Кобылку звали Красавка, они с наездницей составили прекрасную пару, и на выезде из города в коллекции Лоты были: букет цветов, вручённый юнцом в берете, пожелание счастливого пути от солидного господина с тростью, пара комплиментов, десяток воздушных поцелуев и множество улыбок.

Путь по Тропе до Спалхэ мы опять проделали молча. Лес на выходе встретил нас последними лучами угасающего солнца. Едва сойдя с седла, я бросила Сеть. Чисто. Керт сразу же от Мигора повернул направо и теперь находился в Аскодéе. Хоть я и не могу назвать себя истинно верующей, но Святую Áхну, покровительницу несправедливо обиженных, возблагодарила от всего сердца. Похоже, маг до сих пор уверен, что Орри плавает в пруду Ские. Значит, у нас ещё есть время. Немного – день, два, как повезёт. К тому моменту, надеюсь, мы будем в Эрлинге.

«А что потом? – язвительно поинтересовался мой недремлющий внутренний голос. – Ты пойдёшь сражаться с Кертом? Минут на десять тебя, пожалуй, хватит».

Голос разума звучал мерзко, а что ещё противнее, говорил правду. Но я обошлась с ним так, как поступала всегда, – заставила заткнуться. Кто знает, что случится с нами через день? Тогда и будем рассуждать.

Мы выбрали поляну в Лесу, словно специально созданную для ночлега. Посередине её росла лио́на, ветви которой спускались до земли и врастали в неё корнями, образуя зелёный шатёр. Лошадей привязали с одной стороны, сами расположились с другой. Разожжённый костерок прибавил сходства с жильём, одновременно показав нам, насколько стемнело. Поколебавшись с секунду, я подвесила вверху яркий огонёк, осветивший полумрак. Заклинания давались мне на удивление легко. Сеть вызвала лишь лёгкое головокружение, Заклинание Света вообще прошло бесследно. Может, я начинаю вступать в силу? Так сказать, вхожу в возраст. Рановато, пожалуй, для моих-то лет. Настоящим магом человек становится годам к сорока, если не позже. А, леший с ним, потом разберусь.

Ужинали мы под аккомпанемент первых Лотиных впечатлений о Тропе. Уж в чём-чём, а в замкнутости кузину не упрекнёшь. Как только она умудрялась болтать и есть, не представляю. Я прятала улыбку за бутербродом и наслаждалась неповторимым вкусом илинорской колбасы.

Вопли в Лесу заставили меня поперхнуться прежде, чем сработали развешенные вокруг лионы обереги. Вскочив, я мгновенно сплела заклятие. Лошади, почувствовав силу, нервно заржали. Но уже через миг я опустила грозно заведённые руки и расслабилась. А вскоре к нам на поляну вышла пара, вызвавшая у меня неудержимое желание ущипнуть себя за локоть, дабы убедиться, что они мне не мерещатся.

Первым выступал испуганный паренёк с вытянутой шеей и широко распахнутыми глазами. Его одежда вызвала воспоминание о безвинно сгинувшем столичном наряде Орри. Тот же немыслимый фасон платья, те же щегольские сапожки на каблуках, явно не пригодные для прогулок по Лесу. Парень вытаскивал одну ногу из кочки, тут же уходя второй чуть ли не до щиколотки, затем другую – с тем же плачевным результатом. Невероятно, как он вообще продвигался. Окоченевшей рукой он держал повод великолепнейшего коня – вороного, холёного, тонконогого, надменно глядящего на тащившего его вперёд человека, как на досадное насекомое, не стоящее, впрочем, того, чтобы обращать на него внимание.

На коне восседала девица. Сказать, что она была хороша собой, – значило не сказать ничего. В отличие от парнишки, она являлась итлунгом чистых кровей и обладала внешностью, подтверждающей расхожие басни об итлунгских чарах. Лота рядом с ней превратилась в дурнушку. Вдобавок на незнакомке было расшитое золотом пышное одеяние, словно она только что находилась в бальной зале, а в Лесу оказалась по чистому недоразумению. На ухоженных руках, груди, шее красавицы переливались драгоценные камни – любимые итлунгами сапфиры, лиловые о́рины, кроваво-красные рубины. Даже блестящие серебристые волосы украшала сетка с россыпью крупных бриллиантов.

Лота всхлипнула, вцепившись в мой локоть.

– Какое счастье! – проворковало прелестное создание, оценив нас с высоты своего положения (и коня), узрев Орри и снизойдя до улыбки. – Счастье, что я встретила вас, мой лорд! Я уж думала, придётся ночевать одной в этом ужасном лесу, прямо на этом мокром безобразии!

При упоминании «безобразия» её аж передёрнуло. Я удивлённо перевела взгляд на мох, мягкий, тёплый, баюкающий лучше любой перины. Красавица грациозно протянула руки, Орри не оставалось ничего иного, как снять её с седла. Паренёк не мешкая отвёл коня в сторону и привязал рядом с нашими лошадьми. Конь, в отличие от своей хозяйки, смирно склонил голову и скромно встал бок о бок с Огоньком. Иное дело – девушка. Усевшись на одеяло, словно сделав нам одолжение, она брезгливо поджала ноги и соизволила представиться:

– Я Ирасмэ́ль, дочь лорда Грéна. Мы ехали из Гары в Илпо́н, но эти балбесы, моя свита, куда-то подевались! Я оказалась в полном одиночестве, без охраны, в лесу, ночью!

Я глянула на паренька, которого дочь лорда Грена, судя по её словам, за спутника не считала. Паж, не иначе. Он смущённо топтался в стороне, не решаясь приблизиться. Ирасмэль совершенно о нём забыла. После первого поверхностного осмотра она обращалась преимущественно к Орри, иногда удостаивая взгляда Лоту и Рэя. Меня из-за моей невзрачной внешности она отнесла к той же категории, что и её слугу, посему я была избавлена от выслушивания пространного рассказа о злоключениях высокородной леди и обязанности вставлять сочувственные реплики. Вместо этого я решила нарезать ещё бутербродов. Паренёк, которого звали Мо́ник, пришёл мне на помощь. Как я и предположила, он оказался пажом Ирасмэль и во всём, кроме манеры одеваться, в чём, убеждена, не было его вины, расторопным и смышлёным малым. Говорил он забавно хриплым, ломающимся баском, и это его смущало и заставляло шептать, то и дело заливаясь румянцем.