Вор без имени (СИ) - Соломенный Илья

Когда зрение прояснилось окончательно, я, наконец, увидел, где нахожусь. Небольшая каменная комната с парой крошечных, зарешетчатых окошек под потолком. Стены покрыты копотью, будто здесь что-то жгли, на полу лужицы чего-то тёмного — то ли воды, то ли крови, то ли эля.

Воздух был спёртым — в нём стояла густая вонь — затхлость подвала, ржавчина от цепей и кислый пот стражников, пропитавший их кожаную амуницию.

Стражники, ну конечно…

Их было трое.

Первый — коренастый детина с лицом, изрубленным шрамами, словно кто-то пробовал на нём затупленный топор. Он стоял прямо передо мной, потирая костяшки. Видимо, это он отвесил мне пощёчину, и теперь его толстые пальцы сжимались в кулаки, готовые повторить удар.

Второй — худой, поджарый, с «нормальным» лицом человека, которому не особо нравится избивать связанных заключённых. Об этом говорил его тяжёлый взгляд, направленный на «коренастого», и упрямый, массивный подбородок, на котором чуть гуляли желваки. Черноволосый, слегка небритый, он прислонился к стене.

Третий явно был капитаном — это было понятно по стальной цепи на шее и покоящемся на столе шлеме с перьями. Такие не носили рядовые, сержанты или лейтенанты.

Скрестив руки, пышноусый мужчина с приплюснутым носом сидел на краю стола, единственного, кроме моего стула, предмета мебели здесь. На его потрёпанном кожаном панцире красовался вытертый герб Артанума — две половинки разомкнутого круга, между которыми был расположен меч.

На поясе, кстати, меча не было — вместо него в петле покоилась металлическая дубинка с шипами.

Я уже видел такие… Орудие для тех, кто не хотел убивать — но любил причинять боль.

С другой стороны на поясе капитана висела кобура, из которой торчала рукоять дорогого пистоля. Как я понял, что дорогого? Да всё просто — гравированная рукоять с серебристыми вставками. Не простое оружие, а показуха для статуса…

— Ну что, ожил? — Капитан усмехнулся, вытащил из петли дубинку и постучал ей по ладони, — Или тебе ещё помочь?

Я сглотнул, но слюна была густой, как смола, и только усилила жажду.

А потом волной накатили воспоминания.

Контрабанда. Рив. Его лицо, искажённое яростью. Предательство. Удар в спину, которого я не ожидал… Дым, заполняющий лавку торговца.

В груди закипела горячая и густая ярость — и я стиснул зубы до скрежета.

Твари! Они меня обманули! Они использовали меня!

Твари-твари-твари!

На глаза навернулись слёзы обиды — но я сдержал их, и зарычал.

Сейчас не время злиться… Не время… Нужно думать — иначе мне конец.

— Чего зубами скрипишь, мразь! — «Коренастый» рыкнул, сжимая кулаки так, что костяшки пальцев побелели, — Отвечай! Как тебя зовут? Из какой симории? Кто твой «клык»⁈

Я молчал, ощупывая взглядом комнату. Пусть на улицах я прожил недолго — но успел узнать, что слабое место есть у всего. У здания, в которое нужно проникнуть, у человека, которого нужно обокрасть, у стражника, поймавшего тебя за шкирку, у торговца, сбывающего лежалый товар, у «теневого», у стены…

У всего.

И какое-же слабое место во всей этой ситуации? Где выход? Чем можно воспользоваться? Нож у «нормального», дубинка у капитана, «коренастый» здоровый, как бык… Руки связаны, и любое движение привлекает внимание.

Дерьмо…

— Кажется, эта крыса думает, что самое время геройствовать? — «Коренастый» скрипнул зубами, и наклонился надо мной. Его дыхание пахло тухлой рыбой, — Капитан, похоже, придётся его разговорить… Пару пальцев отрежем для начала, а? Или глаз выколем?

Капитан поднял руку, останавливая его, но в его глазах не было милосердия — только холодный расчёт. Или что-то от… хищника, играющего с добычей?

— Не торопись, Свен, — усмехнулся капитан, пристально вглядываясь в моё лицо, — А ты, парень… Слушай внимательно, повторять не стану. Мы тебя знаем — тебя, и твою симорию. Не поимённо, конечно — но это неважно. Вы с дружками уже попадались на разводах с этой сломанной рукой. Слухи по Вороньему гнезду разнеслись быстро, следишь за мыслью?

Сердце ударило чаще, кровь стучала в висках.

— Слежу.

— О, он умеет говорить! — усмехнулся «коренастый», но тут же заткнулся под взглядом капитана.

Тот продолжил:

— Если не дурак — понимаешь, что выбор у тебя невелик. Либо ты рассказываешь, что знаешь — кто дал наводку на торговца, где вы взяли тот дурман, кому вы должны были сдать добычу, кто крышует вашу симорию… — Он сделал паузу, давая словам улечься в моей голове, — Либо мы продадим тебя в рабство. А там, поверь, тебе быстро объяснят, как надо отвечать на вопросы. Хотя… Не уверен, что тебе вообще разрешат говорить. Отрежут язык и выбьют зубы — да и все дела.

Пауза.

— Знаешь, что там с тобой сделают после этого, малёк? — «Коренастый» вновь подал голос, склонившись так близко, что я снова почувствовал его вонючее дыхание, — С тобой и твоими хрупкими косточками? Ты, мразь, даже недели не продержишься! Даже трёх дней!

Я сжал кулаки за спиной, ощущая, как верёвки впиваются в кожу. Но боль заглушил пульсирующий в крови адреналин.

И он не имел ничего общего со страхом — во мне по прежнему пылала ярость!

Не только на предателя-Рива и всю симорию. На себя — за то, что поверил им, и позволил себя «развести». На стражников, которые сейчас могли переломать мне все кости и оставить подыхать в канаве.

На весь долбаный мир, за то что раз за разом он пытается меня сломать!

За что⁈ Что я такого натворил, что раз за разом влипаю в неприятности⁈

— Сдай подельников, — вкрадчиво произнёс капитан, — Они ведь бросили тебя там, верно? Вижу, что так… Они тебе не друзья, нет смысла молчать, парень. А мы… Взамен за сотрудничество не станем продавать тебя в Каменный круг или княжества. Нет, свободу ты, конечно, не получишь, но… — Капитан прищурился, — Отправишься на рудники, тут, рядом с городом. На месяц-другой. Разница есть, парень, поверь. На каторге есть просто срок. В рабстве — только смерть.

Капитан постучал дубинкой по столу, выжидающе глядя на меня. Каждый удар отдавался в моих висках противным звоном, будто отсчитывал последние секунды до решения.

Я сжал зубы так, что заныли скулы, а в челюсти появилась тупая, ноющая боль.

Каторга.

Не рабство.

Как будто это что-то меняло! Как будто гниение заживо в шахтах было милостью!

С другой стороны — а какой у меня выбор?

Внутри всё кипело, горело, рвалось наружу! Я чувствовал, как кровь бьёт в висках, как сжимается желудок, как ногти впиваются в ладони.

Обида… Жгучая обида и злость захлёстывали меня, туманили разум и не позволяли размышлять трезво.

Они приняли меня! Накормили, когда я был никем — голодным и побитым оборванцем, рыскающим по помойкам! Дали имя! Дали крышу! Смеялись вместе со мной, говорили, какой я молодец, делили кров, пищу, добычу!

А потом оставили умирать…

Внезапно, с холодной ясностью, захлестнувшей голову, я осознал всё.

Вот почему дело с контрабандой показалось мне таким странно лёгким… Вот почему в нём была пара неувязок, а Рив не стал вдаваться в детали. Вот почему меня не представили никакому «глазу» Старого порта, да и вообще не свели ни с какими «теневыми»! Вот почему не спешили делиться полезной информацией о городе и «теневых»!

Рив с самого начала решил, что со мной произойдёт. И все его поддержали — а я, идиот, поверил! Доверился незнакомцам! И вот что из этого вышло…

Меня просто использовали… Сделали приманкой, наживкой, отмычкой — можно назвать как угодно, но…

Рив меня подставил. Он хотел, чтобы я сдох, он сам это сказал…

А ещё он сказал, что я не «теневой»…

И это значит… Что если я заложу симорию — никто не сможет мне ничего предъявить! Не то, чтобы меня это волновало — но если возникнут вопросы, отмазаться будет проще простого.

Если я выберусь, конечно.

В тот же миг ярость схлынула — не исчезла, нет. Просто я взял её под контроль. Приберегу для Рива, когда буду разбивать ему голову!