Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

— Ничего такого я не говорила. — Сесилия отвернулась и пошла по длинному коридору, но не в утреннюю гостиную, как сперва предположила Эвелин, а на кухню. Войдя за ней, Эвелин увидела на столе столько морковки, что ей можно было бы накормить целое стадо оголодавших ослов. Какая-то ее часть была еще даже не очищена, а какая-то — уже нарезана. — Давай просто сходим с этим человеком на ужин. Вот и всё.

Эвелин скрестила на груди руки:

— Вот и всё? Серьезно?

— Пока да. — Сесилия едва заметно ей улыбнулась. — А потом, если так случится, что ты в него влюбишься и все мои подруги, которые перестали отвечать на мои письма, увидят нас во всем великолепии на вашей роскошной свадьбе и захотят снова принять нас в свое общество…

Эвелин вздохнула:

— Мама.

— …тогда это будет просто приятный бонус! А теперь иди и умойся перед ужином. Тетушка Клара не хочет нанимать кухарку, так что я взяла все в свои руки.

Пытаясь как-то ослабить все нарастающее в голове напряжение, Эвелин потерла себе пальцами лоб. Логика ее матери была настолько нездорова, что она даже не знала, с чего начать. Поэтому вместо того, чтобы пытаться с ней спорить, она сказала:

— Что вы такое готовите, на что может потребоваться столько морковки?

— Суп, полагаю, — ответила мать. — Я планирую просто ее варить, пока она не станет мягкой и можно будет глотать ее не жуя.

Эвелин поморщилась:

— Я думала, ужин должен дарить чувство покоя и удовлетворения.

— Он и подарит мне покой и удовлетворение, потому что, увидев все это, тетушка Клара точно пересмотрит свое решение насчет кухарки, — весело ответила мать. — Иди уже умывайся.

В тишине своей комнаты Эвелин плеснула себе воды в лицо и провела ладонями по щекам. Она не хотела идти с Натаниэлем на ужин. Не могло быть сомнений, что леди Вайолет передала ему письмо матери только ради того, чтобы его прочитать, а потом рассказать всему своему курятнику, что она была права и что мать Эвелин выискивает ей мужа — и что Эвелин занимается тем же.

Их искаженные лица в желтом мерцании свечей так и стояли у нее перед глазами, как и помнился приторный запах свисающих с потолка цветов.

«У вас не осталось ни гроша, мисс Ситон? А что?.. Вы впустили лису в курятник… Поэтому ваша мать послала вас сюда?»

Она закрыла глаза, дожидаясь, пока эхо язвительных насмешек рассеется. Затем сняла свое будничное платье и аккуратно повесила его на стул у кровати. Нет, они все ошибались. Она не станет выходить замуж, чтобы спасти их с матерью положение. В этом деле она будет полагаться на себя и только на себя.

Она услышала, как внизу вскрикнула тетушка Клара:

— Господи, женщина! Сколько ты почистила морковки! Мы же будем есть ее неделю!

Глава 19

Понедельник в книжном магазине прошел несколько лучше. В пять минут одиннадцатого зашли двое мужчин, искавших последние периодические издания: мистер Хаттон, глаза которого за стеклами очков казались огромными, и мистер Барнс, который говорил мало, а улыбался и того меньше. Затем, без четверти двенадцать, заглянула женщина и спросила, продаются ли у них письменные принадлежности. Не продавались, но уже то, что она решила зайти внутрь и спросить это, несомненно, радовало. Пусть даже она и добавила, поморщив нос: «Боже, ну и мрачненько тут у вас».

Эвелин вслед за ней подняла взгляд на потолок, балки которого по углам заросли паутиной, а затем на окна, покрытые слоем грязи, и поняла, что, в общем-то, с ней согласна.

Тогда она составила список.

И до конца июня — к величайшему ужасу Уильяма и восторженному одобрению мистера Мортона — обеспечила их обоих делами.

В первую неделю, пока она подметала и мыла полы, Уильям спустя рукава оттирал окна — даже самые маленькие, в мезонине — и открывал их, чтобы впустить в магазин свежий воздух. На следующей же неделе они занялись систематизацией книг, которая разожгла неожиданно горячий спор о том, по какому принципу организовывать раздел философии («Эвелин! Говорю тебе, значимых философов расставляют по одному только имени!»).

В конце концов Эвелин согласилась отдать Уильяму мезонин, но при условии, что на основном этаже организовывать книги будет она по собственным правилам. Только спустя некоторое время она осознала, что Уильям ее провел, обманом заставив взять на себя львиную долю работы: она не расставила еще и трети книг на первом этаже, а он уже прохлаждался у входа и зазывал покупателей, выкрикивая направо и налево фразы вроде: «Сэр! Вы похожи на человека, которому в жизни не хватает Диккенса!» и «Мэм, у меня есть для вас увлекательнейший любовный роман!»

Эвелин почти не сомневалась, что если бы не его очаровательная улыбка, то он бы отхватил не один подзатыльник, но за эту неделю он продал семь книг, в то время как она — ни одной.

Зато сам магазин за это время заметно преобразился. Его мрачные прежде углы вновь стали уютными, а полки, еще недавно уставленные сплошными рядами коричневых книг, теперь сверкали разноцветными корешками. Странным образом Эвелин казалось, что магазин наконец смог дышать — вместе с окнами, которые теперь открывались и закрывались в унисон. И не знай Эвелин правды, она бы подумала, что даже сломанный колокольчик стал звенеть чуть бодрее.

В один из ничем не примечательных дней, в четверг, в начале июля, Эвелин сидела на полу у стеллажа, скрестив ноги, и пыталась рассортировать стопку забракованных книг. Посетителей в магазине не было: приходившая после обеда женщина с маленьким мальчиком уже ушла, унеся с собой недавно завезенный экземпляр «Дота и кенгуру» — сказки, которую, как считала Эвелин, трехлетнему мальчику было еще читать рановато, однако Уильям, единолично обосновавшийся в продажах и получавший с этого дополнительные деньги, был с ней категорически не согласен.

— А это еще что такое? — крикнул ей Уильям, стоя на кассе. Эвелин услышала, как зашуршала бумага.

Ее губы вытянулись в тонкую линию.

— Ты же знаешь, что я тебя не вижу.

— Боже мой, — произнес Уильям. — «Идея номер один: открыть прилавок на вокзале. Поручить это Уильяму? Плюсы: одной занозой будет меньше. Минусы: он сможет присваивать все продажи себе».

Глаза Эвелин округлились. Она спешно поднялась на ноги.

— Положи это на место!

— «Идея номер два: переименовать магазин? Все зовут его „Книжной лавкой фонарщика“, так что, может, если мы так его и назовем, к нам станет заходить больше людей? Спустя сто лет это ведь не сможет никого оскорбить?» — Он цокнул. — По такой логике, тебе нужно сменить свое имя на Бельмо-на-Глазу, потому что про себя я тебя называю именно так. «Идея номер три…» — Он усмехнулся. — О, это просто прекрасно. «Не повесить ли в магазине таблички с названиями разделов? Мне хотелось бы запомнить их расположение, а не заглядывать каждый раз в свою карту».

Заметив, что она уже шагает в его сторону, Уильям поднял глаза.

— Ты составила карту магазина? — Он перевернул бумажку и увидел ее. — Боже мой! И правда составила! Да какую аккуратненькую…

— Отдай, — сказала Эвелин, протянув вперед руку. — Это мои идеи.

— Которыми ты так любезно поделилась со мной, засунув их в щель между кассой и стеной. — На его лице играла широкая, сияющая улыбка, и Эвелин попыталась вырвать листок у него из рук. Вопреки ее ожиданиям, выпускать его он не собирался.

Так, сжимая листок с разных сторон, они какое-то время и простояли, и чем дольше они стояли, тем сильнее, казалось, ее сердце барабанило о грудную клетку.

— Идея с вокзалом неплоха, — сказал он, понизив голос. — Когда в полдень сворачивается газетный киоск, там один мальчишка выходит продавать газеты. Может, он захочет заменить их на что-нибудь более прибыльное.

— Значит, я у него спрошу, — сказала она, когда Уильям наконец отпустил бумажку и она смогла отойти. Лицо ее вдруг почему-то загорелось.