Чудесный сад жены-попаданки (СИ) - Деева Лина

«Неужели теперь каждую ночь так будет?»

Перевернувшись на живот, я уткнулась лицом в перину рядом с подушкой. Может, это из-за стресса? Как-то слишком много всего и сразу навалилось в последние дни.

«Надо отдохнуть. Поковыряться в саду, сходить к морю. Разложить задачи по полочкам и методично разгребать одну за другой, а не пытаться сделать всё и сразу».

Шумно выдохнув, я оттолкнулась руками от постели и села. Да, именно так. Восстановление имения — марафон, а не спринт. И с подходом «ну, кисонька, ну ещё капельку» я точно не доберусь до финиша.

И потому, раз больше мне не уснуть, начну день по фэншую. То есть со встречи рассвета на свежем воздухе и прогулки.

Одеваться самостоятельно до сих пор было морокой, и тем не менее я справилась. Закрутила волосы в «дулю» и, закутавшись в шаль, тихо вышла в коридор.

Замок спал — даже Рона ещё не затеяла свежие булочки к завтраку. Я мышкой пересекла полутёмный холл и бесшумно выбралась во двор. Стоя у подножия донжона, с удовольствием втянула носом свежий рассветный воздух, улыбнулась серебристой звёздочке в бледном небе и уверенно зашагала к крепостной стене.

Из привратницкой будки доносился оглушительный храп. Я осуждающе покачала головой, однако будить Стиви с товарищем не пошла. От ругани было бы мало толка, а над эффективным способом перевоспитания ребят требовалось подумать. И потому я, никем не замеченная, взобралась на стену по деревянной лесенке, приблизилась к каменным зубцам да так и замерла, покорённая красотой пробуждавшихся пустошей.

Золото, персик и нежнейшая синева, разлитые по небу. Умытая росная даль, терпко пахнущая травами. Тёмная полоса моря вдалеке.

«Сегодня — обязательно, — пообещала я ему. — Сегодня я приду».

В последний раз окинула жадным взглядом окоём и спустилась во двор, откуда направилась в сад.

И словно попала в другой мир. От светлого простора — к сумраку, изгородям и густым кронам, заслоняющим высокое небо. От заливистой утренней песни неведомой пташки — к мягкой, таинственной тишине. От вольного ветра — к запахам влажной земли. От тепла солнечных лучей — к зябкости тени.

Кутаясь в шаль, я неторопливо шла между деревьями прямо по траве. Подол и туфли промокли от росы, но меня это мало беспокоило.

«Вот здесь так и просится рокарий, а оттуда лучше пересадить настурции — им нужно больше света. И обязательно обработать виноград: его, похоже, опять одолевает не до конца побеждённая Оливером напасть. И подвязать розы, если это, конечно, розы. А заодно узнать, почему на них нет цветов. Или есть?»

Я присмотрелась к одному из кустов: кажется или внизу, почти в траве, на нём и впрямь светилась маленькая розочка?

Стоп. В каком смысле светилась?

Я моргнула раз, другой. Очень медленно, готовясь в любой момент шарахнуться назад, приблизилась к кусту и опустилась на колени.

У самого ствола, за переплетением ветвей с острыми шипами и впрямь светился голубой огонёк, одновременно похожий на язычок природного газа и на цветок чайной розы.

— Невозможно.

Закусив губу и мысленно поминая собственные слабоумие и отвагу, я медленно потянула руку к огоньку. Шипы неприятно царапнули по коже, но пальцы были уже в миллиметре от трепещущих лепестков.

«Интересно, я что-нибудь почувствую?»

Кожу лизнуло прохладное и щекотное пламя.

— Ауч!

Я отдёрнула руку — на подушечке указательного пальца набухла капля крови. А огонёк вдруг вырос и превратился в крупную сине-голубую розу, запустив цепную реакцию.

Такие же розы стали стремительно распускаться и на других ветках. Миг — и синий цветочный огонь охватил весь куст. Со скоростью степного пожара побежал по изгороди, перекинулся на ветви яблони, тиса, падуба. Деревья и кустарники вспыхивали цветами, как спички; вот зажглась крепостная стена, вот лазурные огоньки побежали по камням донжона, оплетая их, будто волшебный шиповник в сказке о Спящей Красавице.

«Офигеть!»

— Невероятно!

Кобальтовая вспышка на самом кончике шпиля отпечаталась на сетчатке тысячелепестковым цветком. А когда я проморгалась, уже ничего не было. Ни объявшего замок сине-цветочного пожара, ни огонька у корней. Только тихий и тёмный утренний сад.

«Вот это меня глючит».

Я поняла, что сижу на земле, а рот у меня совсем неаристократично приоткрыт. Вернула челюсть на место и на всякий случай ущипнула себя за запястье.

Боль была вполне реальной, да и место укола неприятно саднило.

«Галлюциноген на шипах? — гадала я, заматывая раненый палец носовым платком. — Или листья испаряют какую-нибудь дрянь?»

Я вспомнила рассказ Оливера о жути и нервно хихикнула: нанюхаются всякого, а потом пугают. Неуклюже поднялась с травы, машинально отряхнула юбку и пошла к замку.

Надо было переварить увиденное, потому что пока у меня не было даже идей, как к нему относиться.

Глава 39

«Это или жёсткий глюк, или какая-то мистика».

Я без настроения ковырнула воздушный омлет: после утренней истории есть расхотелось напрочь.

«И в обоих случаях рассказывать об этом чревато: сочтут ещё чокнутой. Да и некому рассказывать, по большому счёту. Только Оливер, пожалуй, не усомнится, но блин. Когда мы гуляли по саду, он эти кусты упомянул лишь в истории про жуть. А так и мимоходом не вспомнил, хотя об остальных растениях целую лекцию прочёл. И как ему теперь доверять?»

Окончательно смирившись с потерей аппетита, я отодвинула тарелку с омлетом и пригубила чай из тоненькой фарфоровой чашечки.

«Но информация нужна — факт. Прямо спрашивать, конечно, не буду. Нечего привлекать внимание. А вот вскользь, мимоходом — обязательно. Так что надо заканчивать с завтраком, надевать платье, которое не жалко, и идти в сад. До обеда повожусь там, а потом — к морю. И пусть все тайны и глюки подождут».

Так я и сделала. Служанка помогла мне переодеться в удобное и немаркое дорожное платье, поверх которого я повязала купленный вчера фартук. Надела самые дешёвые хлопчатобумажные перчатки, спрятала волосы под косынкой и второй раз за сегодняшнее утро отправилась в сад.

Оливер уже был там — со старческой медлительностью подстригал кусты жимолости. Моё появление (или, скорее, наряд) заметно его удивили: видимо, даже после поездки в Данли он не до конца верил в серьёзность моих садоводческих намерений.

Вслух он, естественно, этого не выразил, однако первое время, увлечённо копаясь в земле, я то и дело чувствовала на себе внимательный взгляд. Но наконец старик уверился, что мне и впрямь нравится садоводство, и потому достаточно вяло возражал, когда я изъявила желание обработать виноград свеженаведённой бургундской жидкостью.

— Не переживайте, — говорила я Оливеру, заматывая нос и рот косынкой и становясь чем-то похожей на Безликого Родди. — Наш садовник, — который был только что благополучно выдуман, — каждый год так делал, и растениям это шло исключительно на пользу.

Старик кивал, пусть и не без сомнения. А когда дело было сделано, я решила, что настал подходящий момент для вопроса. И, стягивая перчатки, небрежно поинтересовалась:

— Кстати, а что вон там за кустарник? Вроде бы розы, но не розы. И вы о нём толком ничего не рассказывали.

— Это розы, госпожа, — отозвался Оливер. — Знаменитые лазурные розы Колдшира, которые даже к королевскому двору поставляли по особо торжественным случаям. Но, увы, они давно не цветут.

Так, значит, цветок на гербе — это не просто геральдическое иносказание?

— А давно не цветут — это насколько давно?

Оливер задумался.

— В последний раз это было, когда я трудился помощником у старого Сэма, тогдашнего садовника. Вон на том кусте завязались три бутона. Сэм едва ли не ночевал в саду, оберегая их. Но всё равно распустился лишь один, и отец господина Родрика лично преподнёс цветок её величеству.

Всё любопытственнее и любопытственее.

— А как он выглядел, этот цветок?

— Как роза, но удивительно чистого синего цвета, — ответил Оливер. — И запах — такого утончённого аромата я больше не вдыхал ни разу в жизни.