Кровь вассалов (СИ) - Добрый Владислав

— Важно так же, и чтобы ты был человеком, чье слово ценно само по себе, — прошептал Фарид из-за моей спины. Я не стал показывать, что слышал его. Интересно, это было просто брюзжание старика, или признак недовольства?

Утром мы шли не торопясь. И дело было даже не столько в тяжелых повозках с пушками. Просто многоопытные купцы встали до зари, и теперь дорога, стиснутая старыми, со следами пожаров, и новыми заборами, была забита здоровенными купеческими повозками. Мы просто уткнулись в хвост одного из караванов и следовали за ним.

Когда караван свернул к знакомым холмам, я почувствовал запах Караэна ещё раньше, чем увидел стены: дым костров, перегоревший хмель, сырость реки и тяжёлое дыхание толпы. У самых окраин, у Костяного города, дорогу нам перегородили люди.

Толпа топ-топов — бледные тощие лица, грубая одежда, сжатые кулаки. Их было столько, что лошади начали коситься, а мои воины машинально потянулись к оружию. Кто-то выкрикивал ругательства, кто-то просто толкал впереди стоящих, но общий ропот был единым — тяжёлым и мятежным.

— Сеньор… — шепнул Волок, и я почувствовал, как напряглась дружина.

Я поднял руку, удерживая их. В глазах толпы не было ярости — только отчаяние. И если сейчас пустить в ход клинки, Караэн захлебнётся кровью. Пришлось спешиться и идти к людям самому. Слово против крика, голос против гула — так и тянулась бесконечная беседа.

Они жаловались на налог, на произвол, на то, что мастеров убивают в тёмных переулках. Я слышал имя Лоренцо, повторяемое как пароль. И понял: они не за справедливость кричат — они ищут повод, чтобы их услышали.

Только когда голос мой прорезал гул и толпа, тяжело вздохнув, стала расходиться, я позволил себе перевести дыхание.

Тогда же услышал новость: Адель с сыном не в Караэне. Она ждёт меня в Горящем Пике.

Я кивнул — и направил коня туда.

Горящий Пик пах дымом и хлебом. В донжоне гудела печь, на длинном столе дымились блюда — простая еда, но приготовленная с заботой: тушёная баранина, пироги с луком, тёмный хлеб, медовые пряники. В воздухе висела смесь аромата жареного мяса и свежей хвои, которой услужливые девки усыпали пол.

Адель сидела у стола, держа на коленях сына. Мальчишка уже клевал носом, но, завидев меня, просиял и потянулся ручонками. Я подхватил его, и он тут же вцепился в мою шею — тёплый, живой, настоящий. В груди защемило: всё это время я жил, будто в долг, и только сейчас почувствовал, что вернулся по-настоящему.

— Ты похудел, — сказала Адель. Не упрёк, не жалость — просто констатация.

— Дороги, — пожал я плечами. — Но вернулся живым.

Она всё же коснулась моего лица, провела пальцами по щеке, словно проверяя, не сон ли это. Но в этом движении было меньше тепла, чем прежде. Будто её сердце тянуло в разные стороны.

Я сел рядом, усадив сына к себе на колени. Он сразу ухватил кусок хлеба и начал грызть, осыпая крошками шёлковый подол матери. Она не остановила его — только посмотрела с лёгкой задумчивостью.

Мы ели вместе, как семья. Слуги приносили блюда, ставили кувшины с вином и спешили прочь, не задерживаясь в зале. Я ощущал уют, почти счастье, но на краю этого уюта таилась тень. Адель говорила мало, хотя обычно именно она оживляла застолья. Я пробовал затевать разговоры о пустяках, но её ответы были коротки, а глаза смотрели куда-то мимо.

Сына я уложил рядом, на лавке, прикрыв шкурами. Потом снова обернулся к Адель. Она сидела прямо, руки сложены на коленях. Прекрасная, как всегда, но холоднее, чем я её помнил.

— Что-то случилось? — спросил я тихо.

Она встретила мой взгляд. В её глазах мелькнуло всё сразу — тоска, ревность, тревога. Но вместо ответа она произнесла:

— Потом, Магн. Сегодня просто будь рядом.

— Расскажи мне о Лоренцо. Насколько я понял, это один из людей Итвис, — всё же начал я. Не каждый день тебя встречает толпа горожан с угрюмыми рожами. Хорошо ещё, что холод, — люди отчаянно мерзли, иначе продержали бы меня до самого вечера.

— Конечно, — опасно вежливо ответила Адель. И вдруг резко повысила голос: — Но не раньше, чем ты скажешь мне, кто та рыжая девка, что несёт твой стяг!

Я моргнул, не сразу поняв, о чём речь. И лишь через миг вспомнил — Эмма. Новая знаменоска. Я доверил ей стяг, потому что у неё хватало сил, выносливости и… да, красивого рыжего вихра над толпой тоже хватало, чтобы стяг был заметен. Но я вовсе не придал этому значения.

— Это всего лишь… — начал я.

— «Всего лишь»? — Адель вскочила с места так стремительно, что сын, задремавший на лавке, вздрогнул. — Ты задерживаешься в городе, возвращаешься поздно, и всё ради этих своих советов и делишек с Фанго и Вокулой. А теперь рядом с тобой рыжая девка со стягом! Я должна сидеть здесь и молчать? Делать вид, что ничего не вижу?

— Адель… — попробовал я встать, но она отступила, будто боялась моего прикосновения.

— О, не трудись! — перебила она, голос её то повышался до крика, то срывался почти на шёпот. — Я ведь знаю, как это бывает: сначала «просто знаменосец», потом «просто помощница», потом «просто друг»… А потом жены остаются сидеть у холодного очага, пока мужья «заняты делами».

Я попытался объяснить, что всё иначе, что за её подозрениями — только пустота. Но чем больше я говорил, тем меньше она слушала. Она будто решила устроить представление, и публика ей была не нужна — ей хватало и просто сцены.

— Ты всегда всё объясняешь так, что виновата я, — кинула она с горечью. — Так продолжай оправдываться. А я пойду.

И она ушла. Не хлопнув дверью, не бросив последний взгляд — просто скользнула прочь, оставив за собой пустоту. Няньки уволокли вслед за ней и Ивейна.

Я устало потер лицо ладонями. Тень от огня на стене дрожала, будто издеваясь. Сердце ныло — не от её слов, а от бессилия. Ладно. Иногда надо отступить, чтобы напасть снова и победить. Дам ей время. Я поднял глаза и кивнул Волоку, что стоял у стены.

Он нахмурился, не сразу понимая. Я снова, твёрже, махнул на дверь. И только тогда он нехотя подошёл. На миг мне показалось, что он хочет спросить — «Зачем?». У Сперата бы и вопросов не возникло. Тот понял бы сразу. Эта тоска ударила сильнее, чем ссора.

Волок распахнул дверь резко, почти грубо. И за ней… стояли Фанго и Вокула. Спокойные, ровные, будто тени, что умеют ждать. Рядом — их серые писари, молчаливые, с дощечками и чернильницами. Ни суеты, ни смущения.

Они не выглядели так, будто подслушивали. Но всё же, слишком уж близко к двери.

Глава 13

Домашние хлопоты

— Рассказывайте, — велел я, присаживаясь.

Они переглянулись. Фанго молчал, как всегда осторожен — его работа была скорее слушать и хранить в памяти. Вокула, напротив, медленно склонился и выпрямился, словно хотел подчеркнуть вес момента.

— Люди недовольны, — начал он осторожно. — Особенно в Контадо. Новый налог с домов и земель… он оказался тяжёл для них.

Я вздохнул. Это был тот самый налог, о котором я когда-то предупреждал Великие Семьи, но даже не успел толком утвердить правила. И вот — его уже перекрутили так, что горожане вышли на улицы.

— Так значит, я отменю его, — сказал я.

Фанго поднял брови, но промолчал. Зато Вокула задрал подбородок. Дерзко, словно бросающий вызов молодой рыцарь. Даже глаза его блеснули похожим выражением.

— Нельзя! — выдохнул он. — Милорд, нельзя так легко отнимать то, что уже объявлено. Если народ привыкает, что власть меняет решение под давлением толпы, — власть перестаёт быть властью. Лучше один раз быть жестоким, чем много раз милосердным! Народ скорее простит резкость, чем колебание.

Я рассмеялся. Я любил этого человека. И ценил его мудрость. И все же, он был порождением своего мира. Поэтому я ответил ему так, чтобы он понял.

— Кто мне запретит?

Вокула помедлил, словно надеялся, что я пошутил. Но я смотрел прямо.

— Я… я поищу подходящие законы, прецеденты… — начал он, чуть сбавив тон.

— Нет, — перебил я его. — Это и будет первым таким случаем. Таково моё право. Право вето. Пусть привыкают.