Кровь вассалов (СИ) - Добрый Владислав

Я наклонился вперёд.

— Ты сам говорил, что людям нужно понимать, что значит быть герцогом. Так вот, отличный пример. Герцог — это тот, кто может сказать «нет», и слово его неоспоримо.

Фанго тихо усмехнулся. Он всегда радовался, когда кто-то ставил Вокулу на место.

А Вокула прикусил губу. Я видел, как в нём борется раздражение и почтение. Ему хотелось спорить — но в то же время он понимал, что сейчас не время.

— Хорошо, — наконец сказал он медленно. — Пусть это будет первый случай. Но, милорд, знайте: люди забудут щедрость быстрее, чем силу.

— А я знаю другое, — ответил я. — Люди запоминают, когда их слышат. Молчи, не спорь более.

И в зале повисла тишина.

Вокула кашлянул, словно хотел смягчить то, что только что было сказано. И, сделав вид, что не заметил улыбки Фанго, решил разорвать дистанцию, чтобы ударить с другого фланга:

— Да, собрать деньги налогом не удалось. Но зато удалось кое-что иное.

Он помолчал, дожидаясь, пока я кивну.

— В Караэне не прижились лотереи. — Голос его стал сух и чуть насмешлив. — Люди покупали билет, проигрывали… и шли драться с хозяином розыгрыша. Забирали деньги обратно. Видимо, не понимали самого принципа: что выиграть может только один. Или, напротив, слишком хорошо понимали — и потому дрались, чтобы не остаться в дураках.

Я невольно усмехнулся. Да, жаль. На лотереи я возлагал большие надежды.

— Но зато, — продолжил Вокула, чуть оживившись, — сработало то, чего вы, милорд, сами не ожидали.

Он достал из-под стола аккуратно свёрнутый лист, развернул. На нём густая вязь узоров, мелкие буквы, печати.

— «Серебряная запись», — произнёс он почти торжественно, явно заменив иностранное слово своим, караэнским. — Именная долговая расписка.

Я взял бумагу. Тщательно отпечатано, даже красиво. И главное — просто. Человек отдаёт сольдо сегодня, а через пять лет получает вдвое больше. Всего двадцать процентов годовых. Я помнил, как Вокула уверял меня, что эта затея обречена: какой купец согласится на такую смешную прибыль, когда в городе деньги дают под пятьдесят, а то и все сто процентов за год?

Но купцы тут и ни при чём.

— Вы настояли, милорд, — сказал Вокула, — чтобы номинал начинался с одного сольдо. Не с дуката, не с двадцати сольдо, а с медяка в руке крестьянина.

Я почувствовал, как уголки моих губ дрогнули.

— И?

— И они раскупили всё. Пришлось печатать ещё. Те, что выше дуката, лежат мёртвым грузом: богатые находят деньгас иные, более выгодные применения. А вот бедняки… — он развёл руками. — У бедняков оказалось немало меди и серебра. Уже собрано почти тысяча дукатов. Двадцать тысяч сольдо, если считать серебром. Шесть тысяч держателей.

— Шесть тысяч… — повторил я.

Вокула довольно улыбнулся:

— И это только начало. Облигации переписываются, торгуются, иногда даже дешевле номинала. Людям нужны деньги сегодня. А мы… мы берём несколько медяков за каждую запись. Писцы уже не справляются.

Фанго нахмурился, но промолчал. Я же рассмеялся и похвалил Вокулу.

— Молодец. Вот это ум.

Постричь бабло на ровном месте? Да, Вокула не подвел. Я на секунду задумался над различием моего и этого мира. Есть ли оно тут? Пока бедняки хранят деньги на депозитах в банке, богатые удваивают свои миллионы за год. Нет, в этом, как раз, миры схожи. Я снова рассмеялся.

Фанго при этом помрачнел ещё сильнее — словно похвала, сказанная Вокуле, была ударом ему лично. Но я видел, что он тоже понимает: это было сделано хорошо.

А у меня впервые за этот день улучшилось настроение.

Я откинулся на спинку кресла и жестом велел обоим вельможам удалиться.

— Можете идти, — сказал я. И, когда они уже попятились к двери вместе с серым шлейфом своих писцов, уронил. — Только вы, сеньор Вокула. Вы, сеньор Фанго, останьтесь.

Вряд ли я был похож на лысого Бормана из старого советского фильма. Да и тон у меня был довольный и почти мурлыкающий, как у сытого кота. И все же, сработало неплохо.

Вокула замер на месте. Смотрел то на меня, то на Фанго, будто ища предлог остаться. Но слова не находились. Наконец он склонился в поклоне и, развернувшись, направился к двери. Серая тень — один из тех бесцветных человечков, что всегда следовали за Фанго, — тоже вышел, а потом плавно закрыл створки, при том сам остался за дверью. Точно, они подслушивали за дверью. И теперь Фанго поставил там охранника, чтобы Вокула не грел уши. Но это меня лишь забавляло.

Фанго едва удерживал довольную улыбку.

— Ну? — спросил я. — Говори.

Он мялся. Было заметно: язык у него не такой гладкий, как у Вокулы. Но я хотел именно его правду, а не чужую риторику.

— Расскажи мне о Лоренцо, — велел я.

Фанго помрачнел.

— Говори прямо, — добавил я, и голос мой прозвучал жёстче. — В конце концов, мой друг, я плачу тебе за то, чтобы ты лгал другим, а правду оставлял для меня.

Он вздрогнул, но кивнул. Помолчал, собираясь с силами, и начал осторожно:

— Милорд, в городе всё хуже. Цены на хлеб не падают. Наоборот, выше прежнего. Люди едят брюкву и овёс… то, что раньше оставляли скоту. А ведь зима только началась.

Я кивнул.

— Маделар?

— Я уверен, — сказал Фанго, — что без них не обошлось. Хотя доказательств нет. Но большая часть урожая у них в руках. Не меньше половины. Конечно, они не действуют прямо, горожане бы им не позволили.

Он замялся, ища слово.

— Через подставных людей, — подсказал я.

Фанго на секунду задумался, сверяя услышанный термин со своими представлениями о явлении. Осторожно кивнул.

— Да, мой сеньор. Люди, которых используют как маски. Но за ними Маделар. И они, похоже, готовы скорее скормить пшеницу крысам, чем горожанам. Мои люди в Луминаре рассказывают о кораблях, доверху груженых зерном, что продают его вдвое дешевле обычного. И, хотя это торговцы и команда утверждает, что корабли прибыли из Королевства, в это не верит никто. Даже они сами.

Я отметил это про себя. Обдумаю позже. Сейчас мне нужно было другое.

— А Лоренцо?

Фанго снова замялся. Он явно хотел уйти от этого разговора. Только после моего повторного «не лги» выдавил правду.

— Лоренцо был нашим мастером. Печатал газету. Всем повезло, что Вокула заранее приставил к нему учеников. Благодаря этому цех работает. Но его самого убили. Открыто. Без стыда. Люди Вирак. Среди них были и благородные.

Я нахмурился.

— Последняя капля, — продолжал Фанго. — Город был уже озлоблен. Теперь он на грани бунта. Все требуют справедливости.

— Почему Вирак пошли на это?

— Всё просто, — выдохнул Фанго. — После вашего отъезда госпожа Адель велела печатать в газете заметку. Несколько строк, высмеивающих одну даму. Ту самую, с которой она повздорила на пиру. Сеньора Левентия. Жена Гарвина Алнеза. Та обратилась к своей родне. Видимо, муж её защищать не решился. Или, скорее, не захотел.

Фанго замолчал, глядя на меня снизу вверх. Словно ждал взрыва.

Я только потер переносицу и устало закрыл глаза.

Я поднялся в донжон. Волок и стража остались у двери, по моему знаку. В спальню я вошёл один.

Адель стояла у очага, её лицо подсвечивал пляшущий свет пламени. В глазах блеснуло что-то злое, и голос прозвучал неожиданно резко:

— Если бы я не была беременна, я бы вызвала тебя на бой!

Я не ответил. Просто подошёл и молча обнял её. Сначала она сопротивлялась, потом сдалась и прижалась ко мне. Мы поцеловались — коротко, но в этом было всё: тоска, ревность, усталость.

— Хорошо хоть, следующие месяцы ты будешь рядом, — прошептала она.

Я смотрел на неё молча. И она сразу всё поняла.

— Но ведь зимой никто не воюет… — её голос сорвался.

Я молчал.

Она вырвалась — не руками, магией. Сила, будто волна, оттолкнула меня. Я и не думал удерживать.

Я сел в кресло у стены, провёл рукой по лицу и устало сказал:

— В этом походе я потерял друга, Адель. Не нужно больше упрёков.

Она фыркнула — гордо, обиженно.