Наперегонки с ветром. Буря (СИ) - Виннер Лера

– Прошу простить, господин Готтингс, мне нужно…

– Ну что вы, к чему! Просто Альфред.

Он навалился на стену, а вернее, на меня, сильнее, и я, уже собралась было оттолкнуть его так, чтобы можно было минутой позже шёпотом сообщить Женевьеве о том, что её деверь не разобрал дороги, но на плечо Альфреда опустилась широкая мужская ладонь с аккуратными ногтями.

– Вот ты где. А я повсюду тебя ищу!

Самуэль сдержанно и очень светски улыбался, но пальцы сжал так сильно, что его брат заметно дёрнулся.

– Отвяжись! Не видишь, мы с леди беседуем?!

– Уверен, леди нас простит. Это неотложные дела, – Самуэль понизил голос и, не дожидаясь ответа, поволок примолкшего от боли и такого напора Альфреда к двери.

Бросив быстрый взгляд через плечо, он едва заметно кивнул мне на столовую.

Вышло красиво.

Настолько красиво, насколько только может быть отработанная годами практики последовательность действий.

По всей видимости, старшему Готтингсу приходилось пресекать подобные сцены с завидной регулярностью.

Учитывая тональность, в которую перешел младший из братьев на второй минуте нашей очаровательной беседы, присутствие других гостей едва ли могло бы помешать скандалу, но я все же вернулась в столовую.

Ни Камиллы, ни Кайла видно не было.

Пройти мимо меня к выходу никто из них не мог, равно как он не мог уйти без меня.

“Стоять, Элисон”.

Не нужно было распыляться на подобное.

Одна из горничных поспешно вошла в комнату с подносом, на котором стояли чистые бокалы – очевидно, планировалась смена одного паршивого вина на другое не менее паршивое.

Если первое мне все же пришлось пригубить, рисковать и пробовать второе я не собиралась.

Учитывая записку вдовы Мерц и выходки младшего Готтингса, голову лучше было сохранять холодной, а подобные напитки явно сбивали с ног даже быстрее чем то пойло, что гуляло иногда по замку.

На минуту, не более, но меня вдруг охватило чувство, подозрительно напоминающее тоску.

Все ведь было так хорошо последние четыре года.

Не идеально, конечно же, но понятно, интересно и… надежно.

Пусть Совет и не стал мне настоящим домом, пусть и приходилось немалую часть времени оставаться настороже, мне там нравилось.

Нравился утренний гомон во дворе, звуки выстрелов, смешивающиеся на полигоне с громким смехом, свобода, превосходно сочетавшаяся с безопасностью, и запах хорошего коньяка и огня в кабинете Мастера.

Забавно было бы всерьез думать о том, что человек, которого я ожидала увидеть едва ли не своим врагом, станет мне настолько небезразличен.

Йонас воспользуется моими трудностями, чтобы решить собственные проблемы с Бергом, и я втянулась в эту авантюру легко и с удовольствием.

Не потому что чувствовала себя обязанной.

Частично из чувства долга я была сейчас здесь – не потому что он приказал, а потому что понял правильно и принял как должно тех, чьи судьбы я по своей самоуверенности хотела изменить к лучшему.

Как минимум это следовало отработать.

Как минимум потому, что это тоже было правильно.

А ещё следовало быть благодарной за то, что не имею а самом деле в напарниках долбаного Чарли Грина или кого-то подобного ему.

Поняв, что Совет пора оставить, я решила, что не буду думать ни о чем подобном.

Ни о том, какими приятными были праздники Весенних и Осенних Костров в замке.

Ни о том, как весело иногда случалось пить ту самую огненную дрянь из пыльных бутылок. От неё резало глаза и перехватывало горло, зато после становилось легко-легко.

Хорошо было уезжать и возвращаться.

Не доверяя никому в полной мере. Заведомо зная, что в случае моего провала, всё будет именно так и никак иначе. Внутренне, – но ни в коем случае не напоказ, – кривясь от брезгливости всякий раз, когда приходилось иметь дело с командиром Бергом дольше трёх минут.

Мне было там хорошо.

Было до тех пор, пока я по глупой ностальгической слабости не подставила Йонаса так, что выпутываться после моего отъезда ему придётся ещё долго.

– Он был уверен, что ты вообще не вернёшься.

Матиас сказал мне это через несколько часов после нашего с Гаспаром приезда, когда мальчишка уже спал, а мы вдвоём сидели в их будущем жилище.

Тогда старый сарай ещё мало походил на что-то пристойное, крыша текла, и вода монотонно капала в подставленное ведро.

Стояла уже по-осеннему прохладная, глухая, но всё ещё августовская ночь, а за шумом дождя многое казалось несущественным.

– Не вернусь? – я посмотрела на него, не до конца понимая, что имеется в виду.

Уже абсолютно несвятой к тому моменту брат неопределённо дёрнул плечом, но пояснять не стал.

Я и без того знала.

Йонас был уверен, что я останусь с Кайлом.

Либо останусь ни с чем, но посчитаю ниже своего достоинства оправдываться за свою неудачу и проходить через унизительные выволочку, которые гарантированно станут достоянием гласности.

Знала, но не могла поверить, что он поделился этой убеждённостью с церковникам, которого едва знал.

Матиас же не позволил мне ни продолжить этот разговор, ни завести новый, неловкий, не менее тяжёлый – о том, что ему самому теперь тоже некуда возвращаться.

После этого дела мы будем за всё в расчёте, а сплетни со временем забудутся – сделаются банально неинтересными на фоне изменений в составе Совета.

Такая перспектива насильно, но бодрила.

Не меньше, чем мысль о том, что ещё от силы полгода, и мне больше никогда не придётся терпеть шваль вроде Грина или младшего Готтингса.

Я потянулась к чашке с травяным чаем, но убрала руку, потому что в столовую вошла Женевьева. Она не выглядела встревоженной. Напротив, казалось, что именно она тут гостеприимная хозяйка, интересующаяся, что нужно гостям, но сведённые от напряжения плечи её выдавали.

Чудом избежав общества какой-то тощей и заплаканной леди, явно вознамерившейся завести разговор со мной, я подошла к ней, почти шепнула на ухо:

– Он увёл господина Альфреда. Кажется, тот был пьян, как…

–... Альфред, – Женни закончила за меня, и её губы плотно сжались, как будто она едва сдерживала гнев. – Простите, если он нагрубил вам.

– Ничего страшного не произошло, – я ответила, не задумываясь над тем, что говорю, но продолжая внимательно следить за её реакцией.

Сейчас, после упоминания младшего Готтингса Женевьева впервые встревожилась по-настоящему. Даже оттаскивать от меня старшую леди Мерц, она держалась спокойнее, а тут едва не вышла из себя.

Неужели правда настолько часто?

И если так, почему об этом ещё не болтает весь Фьельден?

Или болтают в той части общества, куда нет ходу шрусы жёнам самоуверенных банкиров?

– Женни, прости, милая. Скоро ли будут закуски? – Айдиль Уортен подошла к нам, промакивая красные глаза очередным платком.

Она так старательно изображала немощь, что, с большой долей вероятности, верила в неё сама.

Бедная одинокая вдова без поддержки и помощи.

Этой женщине было хорошо за сорок, но на похоронах не появился никто, способный сойти за их детей.

Покинули Фьельден и не успели добраться в срок?

Или их не существовало вообще?

Как бы там ни было, Женевьеве я искренне не завидовала – в покое её эта вдовица точно не оставит.

Мне же самой оставалось лишь уповать на то, что Сесиль будет дальновидно и впредь и по городу не поползут слухи о той доле в банке, что Кайл отписал ей, а сама Айлиль обратиться за участием к новым соседям просто постесняется.

– Гаретта скоро принесёт, – Женни ответила ей в тон, так, как терпеливые и добрые люди говорят с нервными и капризными детьми.

Айлиль кивнула и поковыляла к своему креслу так, что у любого, кто был добрым, сердце зашлось бы от жалости.

– Женни, это, разумеется, не моё дело…

Я заговорила прежде чем успела повернуться к ней, и потому раздавшийся на ухо глухой смешок прозвучал так же неожиданно, как прозвучал бы здесь и сейчас выстрел: