Индульгенция 5. Без права на ненависть (СИ) - Машуков Тимур

Люди — придворные, дамы, военные в парадных мундирах с голографическими нашивками — казались ожившими статуями из этого же драгоценного камня. Ткани их нарядов переливались неземными цветами, биолюминесцентные элементы на аксессуарах пульсировали мягким светом. Улыбки — безупречные, отрепетированные. Движения — плавные, лишенные суеты. Все дышало невероятным, подавляющим богатством и… холодным совершенством.

— Ничего подобного… даже в старых хрониках… — пробормотала Вивиан, ее голос дрожал. Она смотрела не на бриллианты, а на стены, на эти вплавленные золотые жилы. — Какая… жуткая красота. Она давит.

Отец шел чуть сзади, его тяжелый взгляд скользил по сверкающему убранству без тени восхищения, лишь с привычной мрачной оценкой. Он услышал слова Вивиан.

— Красота? — хрипло усмехнулся он, его голос, грубый и неотесанный, резал утонченную атмосферу зала. — Красоты тут, герцогиня, кот наплакал. А вот силы…

Он кивнул на стены, на колонны, на самую фактуру камня.

— Вот это — да. Это дворец не строился. Он вырос. За одну ночь. Как гриб поганка после дождя.

Мы медленно двигались сквозь толпу к дальним дверям, за которыми, как я знал, нас ждал сам император. Охрана Рода, выделяясь угрюмой чернотой своих экзокостюмов среди сверкающей толпы, расчищала нам путь. Изабелла, забыв страх, жадно ловила каждое слово отца.

— За одну ночь? Но это же невозможно! — прошептала она.

— С кирками и тачками — да, — отозвался отец. Его глаза, маленькие и колючие, как щепки, сузились. — А с темной магией, да еще и с мясом… все возможно. Было это… лет четыреста назад. Основателю династии Годуновых, пра-пра-прадедушке нашего нынешнего «солнышка» Бориса, захотелось резиденции. Не просто крепости. Символа. Чтобы враги ср… пугались, а подданные трепетали. Нанял он ковен. Не каких-то деревенских колдунов. Серьезных чернокнижников. Мастеров смерти и перерождения.

Он понизил голос до леденящего шепота, который, однако, был отлично слышен нам в образовавшейся вокруг нас небольшой зоне тишины. Придворные старались не приближаться к мрачному патриарху Раздоровых.

— Говорят, — продолжил отец, — пригнали они сюда тысячи людей. Пленных с войн. Преступников. Да и просто… лишних. Согнали на это самое место. А потом начался ритуал. Не буду вдаваться в подробности, барышням такое слушать рано…

Он бросил колючий взгляд на побледневшую Изабеллу, но та лишь жадно слушала.

— Но суть… Магия смерти. Чистейшая. Они не строили. Они переплавили. Живых — в энергию. Камень — в послушную глину. Кости, плоть, души… Все пошло в топку. Всю ночь земля здесь стонала и плакала кровавой росой. А наутро…

Отец широко, беззубо ухмыльнулся, обведя рукой сверкающий зал.

— … вот он, красавец, стоял. Готовенький. Тепленький еще от ужасного жара ритуала. Каждый камень тут…

Он для наглядности стукнул каблуком по обсидиановому полу.

— Каждый из них пропитан смертью. Каждая золотая жилка в стенах — это прожилка чьей-то отчаянной мольбы. Дворец не просто стоит на костях. Он состоит из них. И он… живой. В своем роде.

Вивиан вздрогнула, невольно отстранившись от ближайшей колонны. Ее лицо стало пепельным. Изабелла же смотрела на стены теперь не с восхищением, а с диким любопытством, словно пытаясь разглядеть замерзшие лица в черном нефрите.

— Он… живой? — прошептала Вивиан.

— Чувствует, — кивнув, ответил отец с мрачным удовольствием, — особенно таких, как мы. Раздоровых. Магов проклятий, коими тут все стены пропитаны. Наши предки кровью поливали эти земли задолго до Годуновых. И смерть… Смерть он чувствует особенно чутко.

Его взгляд скользнул по мне, и в нем мелькнуло что-то нечитаемое. Напоминание? Предостережение?

— Говорят, в ночной тишине можно услышать, как здешние камни что-тошепчут. Жалуются. Или проклинают. Борис любит эту историю. Говорит, это придает месту… характер.

Я молчал. Но чувствовал. Острее, чем когда-либо. После Ледяной Купели Мораны, после вплетения чистого холода смерти в саму ткань моего духа, этот дворец… отзывался.

Черный нефрит стен казался мне не камнем, а окаменевшей тьмой. Золотые жилы — не украшением, а пульсирующими артериями давно забытой боли. Пол под ногами не просто сверкал алмазами — он втягивал тепло, жизненную силу, как губка. Легкий, почти неощутимый гул, стоявший в воздухе, был не музыкой, а многоголосым стоном, загнанным глубоко внутрь камня, но не умолкшим.

Отец был прав. Дворец был жив. И он признавал во мне родственное начало. Холод смерти. Он тянулся к нему, как к роднику в пустыне, и одновременно отшатывался, чуя иную, более древнюю и грозную силу, чем та, что вложена в его камни.

— Уютное местечко, — фыркнула Изабелла, пытаясь скрыть дрожь в голосе бравадой. — Напоминает дом бабушки. Только у нее в подвале призраков было поменьше.

Мы подошли к огромным, двойным дверям из черненого серебра, на которых был вычеканен хищный двуглавый орел Империи. По бокам стояли гвардейцы в зеркальных доспехах с энергетическими алебардами. Их лица под поднятыми забралами были бесстрастны, как маски.

Церемониймейстер, щеголь в ослепительно белом камзоле с голографическими вензелями, склонился в идеальном поклоне.

— Его Императорское Величество Борис Годунов ожидает вас в Изумрудной Гостиной. Пожалуйте за мной.

Ну, мы и пожаловали. Надеюсь, будет интересно и я не слишком сильно получу за то, что не сдержал обещание…

Глава 15

Глава 15

Церемониймейстер широко распахнул перед нами двери. Оттуда хлынул еще более яркий свет, и нас окатила волна теплого, густого воздуха, пахнущего дорогим табаком, коньяком и… чем-то металлическим, электронным.

За дверьми виднелся меньший, но еще более роскошный зал, утопающий в зелени экзотических растений и мягком свете хрустальных люстр. И в центре, в глубоком кресле, похожем на маленький трон, сидел человек. Его Императорское Величество Борис Годунов.

Внешне он не был похож на кровавого тирана или могучего воина. Среднего роста, слегка полноватый, с умным, немного усталым лицом и внимательными, очень светлыми глазами. Одет он был безупречно, но без кричащей роскоши. Казалось бы, обычный состоятельный человек. Если бы не его взгляд. Взгляд, который за секунду скользнул по нам всем, взвесил, оценил, разложил по полочкам. Взгляд хозяина. Не дворца. Всей Империи. И, возможно, нашего ближайшего будущего.

— Ну что ж, — тихо проговорил отец у меня за спиной, его голос звучал как скрежет металла по камню. — В пасть к зверю зашли. Теперь улыбайся и кланяйся, сынок. И помни про камни. Они слушают. И помнят все.

Я ощутил, как холод внутри меня, дар Мораны, сжался в плотный, готовый к удару кристалл. Дворец шептал мне что-то на языке мертвых. Император ждал. Игра входила в решающую фазу.

Я шагнул вперед, ведя за собой Вивиан, чья рука в моей была холодна, как мрамор стен этого проклятого, живого чертога.

Кабинет Темного императора обрушился на нас волной подавляющего величия. Пока отец держался с привычной сдержанной твердостью, а я старался не выдать внутреннего трепета, сестры де Лоррен ошеломленно замерли на пороге.

Глаза Изабеллы, широкие и синие, как летнее небо над Руаном, жадно ловили каждый блик — золото тяжелых багетов картин, холодный блеск хрустальных люстр, отражавшихся в полированном до зеркальности полу из черного мрамора с кровавыми прожилками. Ее губы чуть приоткрылись в беззвучном восхищении.

Вивиан была сдержаннее, но и ее взгляд, острый и оценивающий, скользнул по гобеленам с мрачными батальными сценами, по тяжелым дубовым шкафам, набитым фолиантами в коже и золоте, по устрашающему массивному столу, за которым восседал сам хозяин кабинета и страны.

Он не встал. Просто махнул рукой, широким, небрежным жестом указывая на кресла, обитые темно-бордовым бархатом, что стояли перед его цитаделью из черного дерева.

— Садитесь, — его голос был ровным, низким, словно доносящимся из глубины пещеры.