Абсолютная Власть 4 (СИ) - Майерс Александр

— И это просто ужасно. Закон должен быть един для всех, — сказал Филипп Евгеньевич. — Иначе это не закон, а инструмент произвола.

— Инструменты бывают разные, — мягко вставил Игнатьев. — В обращении с ними нужна определённая гибкость.

Князь наблюдал за нашей перепалкой с лёгкой, почти незаметной улыбкой. Не сомневаюсь, он ощущал себя хозяином положения и забавлялся, глядя за нашим тлеющим конфликтом.

Вскоре гостиная начала наполняться. Прибыл граф Игорь Токарев. Он молча поздоровался со всеми, заняв место в стороне, с которого мог обозревать всё собрание. Следом явились ещё несколько дворян, чьи имена я знал, но близкого знакомства не водил. Они нервно перешёптывались, поглядывая то на нашу группу, то на Охотникова.

Последним вошёл человек, чьё появление вызвало лёгкий, но ощутимый диссонанс. Это был председатель Гражданского совета Приамурья, Сергей Сергеевич Бронин. Единственный здесь простолюдин. Его дешёвый, хоть и чистый костюм резко контрастировал с шиком аристократических нарядов.

Бронин держался с достоинством, пожимал руки, но в его глазах читалась неловкость и напряжение человека, который знает, что находится здесь на птичьих правах.

Наконец, дворецкий объявил, что ужин подан. Мы переместились в столовую — просторный зал с дубовым столом, за которым бы легко разместились два десятка человек. Меня, Базилевского и Игнатьева посадили по одну сторону стола, напротив Наумова и Токарева. Охотников сел во главе, Бронин скромно устроился в самом конце.

Ужин прошёл в странной, двойственной атмосфере. Охотников мастерски вёл светскую беседу — рассказывал забавные случаи из столичной жизни, делился новостями о последних технических новинках, задавал вопросы о местных достопримечательностях. Казалось, это просто вечер непринуждённого общения. Но под этим слоем светскости бушевали подводные течения. Каждое невинное замечание князя могло быть истолковано как намёк, каждый вопрос — как проверка.

Игнатьев старался блистать остроумием и эрудицией, ловко вплетая в разговор намёки на свою широкую сеть связей и понимание «реальных механизмов» власти. Базилевский, напротив, говорил мало, но весомо, отвечая на вопросы чётко и по делу, демонстрируя глубокое знание местных проблем.

Я же по большей молчал, наблюдая. Я видел, как Охотников внимательно слушает каждого, как его взгляд задерживается то на мне, то на Игнатьеве, оценивая, взвешивая.

Наумов усердно ел и пил, периодически вставляя свои комментарии. Токарев наблюдал молча, и лишь изредка его губы трогала едва заметная усмешка. Бронин и вовсе не открывал рта, если к нему не обращались напрямую.

Когда ужин подошёл к концу и слуги разнесли фарфоровые чашки с ароматным чаем, Охотников отложил свою салфетку и лёгким постукиванием ножа о фарфор привлёк всеобщее внимание. Разговоры стихли. Все взоры устремились на него.

Князь неспешно поднялся. Его лицо стало серьёзным, вся предыдущая лёгкость исчезла без следа.

— Господа, — его голос заполнил собой всю комнату. — Благодарю вас за приятный вечер. Но, как вы понимаете, я прибыл сюда не только для светских бесед. Позвольте перейти к сути.

Он обвёл взглядом замерших слушателей.

— Во-первых, Совет Высших поручил мне разобраться со всеми последствиями недавнего конфликта между родами Градовых и Муратовых. Наша цель — не допустить повторения подобного. А также проследить за тем, чтобы предстоящая борьба за пост генерал-губернатора не привела к новым потрясениям, которые могут подорвать стабильность всего региона.

В зале повисла гробовая тишина. Игнатьев сидел, откинувшись на спинку стула, с каменным лицом. Базилевский замер, вцепившись пальцами в подлокотники.

— Во-вторых, — продолжил Охотников, — до тех пор, пока Совет Высших не примет окончательного решения о кандидатуре на пост генерал-губернатора, все его обязанности и полномочия временно переходят ко мне. Я буду исполнять их, руководствуясь интересами империи и здравым смыслом. И напоминаю, — он слегка повысил голос, — окончательное слово в этом вопросе остаётся за Советом. Моя задача — подготовить почву и дать рекомендации.

Я видел, как плечи Базилевского слегка опустились от облегчения. Это был ожидаемый шаг. Власть не оставалась в вакууме.

— И в-третьих… — Охотников сделал театральную паузу, давая своим словам проникнуть в сознание каждого. Его взгляд остановился на мне. — У меня есть приятная новость специально для барона Владимира Градова и всего его рода. По итогам расследования и с учётом ваших недавних заслуг в деле стабилизации обстановки в Приамурье, Совет Высших принял решение… вычеркнуть род Градовых из Чёрного реестра.

В воздухе повисло всеобщее замешательство, которое через секунду взорвалось вздохами и шёпотом.

— Отныне, — голос Охотника прозвучал громко и чётко, заглушая шёпот, — Градовы более не являются изменниками Родины в глазах государства. Ваше честное имя и права полностью восстановлены. Примите мои поздравления, барон.

Первым опомнился Наумов.

— Браво! — воскликнул он, захлопав в ладоши. — Долгожданная справедливость восторжествовала!

Его примеру немедленно последовали другие дворяне, кроме Токарева, который ограничился вежливым кивком в мою сторону. Даже Бронин улыбнулся и сделал несколько скупых, но одобрительных хлопков.

Игнатьев сидел, будто вырезанный изо льда. На его лице застыла маска вежливости, но я видел, как дёрнулся мускул на его скуле. Он проиграл очередной раунд.

Я медленно поднялся. Все взгляды были прикованы ко мне.

— Ваше сиятельство, — я слегка склонил голову в сторону Охотникова. — От имени всего моего рода приношу глубочайшую благодарность Совету Высших за проявленную мудрость и справедливость. Мы никогда не теряли веру в империю и закон. И теперь, с чистой совестью, готовы и дальше служить на благо Отечества, во имя закона и порядка.

Мой ответ был выверен, как шахматный ход. Благодарность, лояльность, намёк на нашу правоту и прямая отсылка к программе Базилевского — «закон и порядок».

По какой причине Совет Высших решил реабилитировать мой род? Не думаю, что просто по доброте душевной или в качестве признания за победу в войне. Скорее, это некий хитрый расчёт — но у меня не хватало информации, чтобы понять его суть. Пока не хватало.

Василий Михайлович снова улыбнулся, но за этой улыбкой не было радости — дежурная маска политика, не более.

— Прекрасные слова, барон. Я не сомневаюсь в вашей преданности. И я уверен, что вы приложите все усилия, чтобы доказать её на деле, — он перевёл взгляд на Игнатьева, а затем на Базилевского. — Что касается поста генерал-губернатора… Хочу предупредить всех. Я не намерен отдавать его просто так, в качестве подарка, кому бы то ни было. За него придётся побороться. Внимательно наблюдаю за вами, господа.

Он сел, словно ставя точку в разговоре. Вечер был официально окончен.

Финальные слова Охотникова ясно давали понять: главная битва за будущее Приамурья, была ещё впереди. И противник, подлый и коварный, лишь затаился, зализывая раны.

Владения графини Карцевой

В то же время

Михаил покачивался в седле, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в культе и на тупую ломоту в бедре, откуда лекари Карцевой вытащили металлический осколок. Каждый шаг лошади отзывался в теле новым уколом, но физическая боль была ничем по сравнению с тем, что творилось у него внутри. Его взгляд против воли раз за разом возвращался к фигуре, скакавшей впереди на великолепном вороном жеребце.

Графиня Карцева.

До этого Миша видел её лишь мельком, когда они оба были ещё подростками. Потом она стала врагом — тем, чьё имя вызывало у него лишь ненависть. Но сейчас, в нескольких шагах от него, она находилось во плоти. И ещё в какой!

Обтягивающий костюм для верховой езды подчёркивал каждый изгиб тела Эмилии. Узкая талия, округлые бёдра, упругая линия спины, переходящая в плечи. Её чёрные волосы, собранные в практичную, но изящную причёску, открывали длинную шею и черты лица, от которых было трудно оторваться — прямой нос, пухлые губы, которые, казалось, всегда были тронуты лёгкой, насмешливой улыбкой.