Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия

Девица расставила на непривычно пустом столе плошку с горячей кашей, любимый княгинин сбитень и сласти и встала чуть в стороне. Пальцы ее тут же принялись мять край опрятной, пусть и недорогой запоны¹, которую та носила поверх рубахи.

[1] — Запона — женская одежда, представляющая собой прямоугольный кусок ткани, сложенный пополам, с отверстием для головы, короче рубахи. Всегда подпоясывалась.

— От одной бабы слышала, — пролепетала она, опустив глаза к полу, — будто та с мужем на крыльце в ночь стояли, глядели, чтобы нечисть на двор не забралась и не пожрала снова свиней. Они и костер распалили и длинные жерди туда сунули, чтоб горящим концом было удобнее нечисть отвадить. И вот смотрят: резвятся ночницы в полях, а по тропам за заборами шастают анчутки с кикиморами, ищут, через какую бы щель в чужой двор забраться. Но вдруг разом замерли все, носом по ветру водить стали. К лесу развернулись и сгинули. Все до последнего! И больше за всю ночь ни одна нечисть не показалась. Многие так говорят, княгиня. Будто бы давненько подобных тихих ночей не бывало. — Ясна робко, с виноватым видом, но нескрываемым любопытством склонилась к Мере и прошептала: — А что, и правда это все чужак? Я слыхала, будто ты добро ему дала выйти за ворота. Неужто он нечистей так распугал, что те попрятались куда подальше? Или даже… убил их?

Ясна была немногим младше Меры. Когда-то Велимир купил ее, чтобы дочь не чувствовала себя такой одинокой во время их с сыном долгих поездок, чтобы Мера могла поиграть хотя бы с безродной девчонкой, ведь других девочек в ее окружении не водилось. Однако так и не смогли они подружиться. Ясна всегда побаивалась княгиню, а Мере всегда проще было одной.

— Да, правда. Ингвар искусный воин. Он захотел попробовать свои силы в борьбе с нечистью. И, раз в городе говорят, что ночь была тихая, у него получилось.

— Но как же так, княгиня, — растерянно и все так же шепотом продолжала Ясна. — Он же… он же наш враг! Зачем ему помогать нам?

— Вчерашний враг завтра может стать другом.

Ясна с недоумением похлопала светлыми ресницами и оставила княгиню в одиночестве. Мера не спеша трапезничала, наслаждалась тишиной, какой не бывало в хоромах уже давно, и размышляла.

Хорошо, что люди быстро подхватили слух о чужаке, который решил выступить против нечисти. Народу такие истории нравятся. Мера надеялась, что это поможет всем взглянуть на ормарра по-другому, не как на врага. Мало-помалу они начнут видеть в чужаках не безумных жестоких полудиких захватчиков, какими выставляли их обычно, а таких же людей, как они сами. А там, кто знает, может, и приживется в народе мысль о мире.

Не успела княгиня завершить трапезу, как двери со скрипом распахнулись, а помещение тут же наполнилось шорохом одежд, шарканьем ног и негромким разговорами. Боярин Возгарь, который шел впереди всех, остановил на Мере цепкий тяжёлый взгляд из-под густых бровей и проговорил:

— Ты здесь, княгиня. Хорошо.

По тому, с каким выражением он это произнес, Мера поняла, что ничего хорошего ждать не стоит. Благостное настроение с остатками восторга после вчерашней ночи тут же улетучилось. Она отставила недоеденную кашу и тихо вздохнула, пока старшая дружина проходила в трапезную и рассаживалась на скамьях.

Перебив прочие голоса своим низким и сильным, Булат начал хмуро:

— Мы слышали, будто посланник ходил сражаться с нечистью. — Он не спрашивал, так ли это, а утверждал. В тоне его сквозило едва скрытое недовольство. — Не стоит позволять ему этого. Нам не нужно, чтобы врага считали героем, это плохо для всех нас кончится.

— Если великий князь узнает, — тут же вставил Возгарь, прежде чем Мера успела хоть слово сказать, — что наши люди — и уж, не приведи Сварог, мы — поддерживают ормарра, восхищаются его деяниями, а то и перестали считать врагом, то немедленно пришлет к нашим стенам войско. Далибор не терпит неповиновения. И если он сказал, что мы должны считать ормарров врагами, то мы будем. До тех пор, пока он не прикажет обратного.

Хотен возложил пухлые ладони на столешницу и подался вперёд, перегнувшись через Булата:

— Мы с боярами потолковали, и так и эдак повертели ситуацию, но все одно получается. Лучше всего нам как можно скорее прогнать чужаков с нашего княжества, от греха подальше. Ведь даже в одном твоем согласии принять их в качестве гостей великий князь может разглядеть предательство. А уж если он разглядит, то титулы наши, места и земли — далеко не все, чего мы можем лишиться. И с первой он спросит с тебя.

Мера тихонько вздохнула, изо всех сил стараясь не застонать от отчаяния. Только начало казаться, что между нею и боярами установилось кое-какое взаимопонимание, так те снова лезут с непрошенными советами. Ещё и все вместе набросились, словно заранее сговорились.

Княгиня обвела всех холодным взглядом.

— Вот если спросит, я ему и отвечу. А вы шум рано подняли — разве же я хоть слово сказала, что желаю в союз вступить? Никто из чужаков не имеет ни политического веса, ни статуса. Просто странники. Не станет Далибор ради них свою рать созывать.

— Так тем лучше! — заявил Горазд, подкрепив слова негромким ударом ладони по столу. — Повесим их — и дело с концом! Так великий князь увидит, что не завелось у нас крамольных мыслей.

— Ну, уж как меньшее, следует их просто выгнать.

От этих слов в душе Меры заскреблась обида. Пусть на самом деле Ингвар пришел на помощь лишь ей, а не всему народу, его поступка не следовало забывать.

— Вот как мы за добро платим? Ингвар единственный решился бороться с нечистью, а не прятаться от нее, а вы вместо благодарности предлагаете “как меньшее — выгнать”?

Бояре переглянулись тем особым взглядом, который означал их единство. Хотен взглянул на Меру, на его круглом лице сложилась снисходительная улыбка:

— Будем честны. Нам от этой нечисти ни жарко ни холодно. — Он постучал унизанными перстнями пальцами по столу, огляделся в поисках кувшина с питьем или хотя бы холопов. Не найдя искомого, вновь обернулся к Мере. — Обереги защищают наши вотчины, а что там с теми, кто услуг жрецов себе позволить не может — не наше дело. — Снова наклонился над столом и с нажимом продолжил: — А вот если народ поверит, что ормарров не следует считать угрозой, вот тогда проблем не оберешься. Тогда уж войско Далибора все княжество вырежет, чтобы ни одного человека не осталось, кто ему поперек слово осмелится сказать.

Княгиня нахмурилась, глядя на него, а в душе все возрастал гнев. Гнев на такое открытое равнодушие к нуждам прочих людей и такую одержимость своими собственными нуждами.

Хоть слова бояр не были безосновательны, Мера не могла с ними согласиться, ведь говорил в них не здравый смысл, а боязнь перемен.

— Это глупо. Посмей он сделать нечто подобное, против него объединятся удельные князья.

— Ты плохо знаешь его, княгиня, — с мрачной убежденностью заявил Булат. — Как и удельных князей. Никто не станет выступать против великого князя. Он предусмотрителен. Его личное войско, его рать во много превосходит любую, и даже все войска князей вместе взятые. Особенно после…

Витязь вдруг замолк, сомкнул губы и отвёл взгляд, словно коря себя за то, что едва не высказал вслух.

Мера же все поняла. Сощурилась. Гнев и боль растеклись по внутренностям холодной и вязкой чернотой.

— После войны? Может, он специально посылает на границу войска князей, чтобы никогда не терять собственное превосходство?

Возгарь одарил Меру тяжёлым взглядом и предостерёг:

— Мы сейчас совсем о другом. Не пытайся оспаривать решения великого князя, особенно вслух. Он карал и за меньшее.

— Я знаю, Мера, ты желаешь для своего народа лучшего, — снова вступил Булат, стараясь придать тону доброжелательности. — Поверь: ничего не изменится, если ты поддержишь предложение посла. Никто больше не поддержит его. Поэтому лучше сразу спровадить их. Мы и так не в лучшем положении сейчас, не нужно ухудшать ситуацию.

Мера тяжко вздохнула. Как бы хотелось сейчас обернуться птицей. Оставить далеко внизу этих людей с их фальшивой заботой и снисходительностью, с их упрямством и непокорными взглядами. Оставить все заботы и тревоги. Если бы она была не княгиней, а простой девицей, то так бы и сделала. Но она не могла.