Хладная рать (СИ) - Командор Анастасия

— Ваши порядки совсем другие, самой бы привыкнуть. — Кельда вздохнула, поглядела внимательно на княгиню и с любопытством заметила: — Я думала, что женщина не может править в одиночку.

— Обычно так и есть. Почему-то все думают, что это нам не по силам. К тому же, нет среди нас воинов, а люди охотнее подчиняются силе, а не мудрости. — Мера с грустью вздохнула, вспоминая собственную мать, которая совсем не желала быть правительницей, а только матерью. — Но умная женщина найдет способ сделать по-своему. Умная женщина правит так, чтобы об этом никто не догадался, всегда находясь в тени мужа или сына.

— Но у тебя нет мужа, так ведь?

— Это чистая случайность. Я вообще не должна была занимать место отца и никогда не думала о том, что стану действительно править.

Мера помрачнела, вдруг осознав, что слишком разоткровенничалась с Кельдой. Должно быть, всему виной то, как расслабленно девушка держалась рядом с ней, как внимательно слушала и глядела в глаза. Хотелось и самой стать ненадолго просто Мерой и поболтать с подругой, которой у нее никогда не было. А не княгиней, которая обязана следить за каждым своим словом.

Кельда откинулась назад, подняла к небу светлое острое лицо.

— У нас говорят, что не бывает случайностей. Все, что происходит, служит какой-то цели, о которой мы можем даже не узнать. Ингвар понимает в этом больше моего, а я так, плыву по течению и стараюсь не думать о том, что мне все равно недоступно. — Девушка усмехнулась и пожала плечами, потом взглянула на Меру, хитро прищурившись, а улыбка ее стала шире. — Кстати, он до сих пор спит, да и ты встала поздно. Вы что, вместе звездами любовались?

Мера, смущённая такой прямотой новой знакомой, поджала губы и проговорила:

— Ингвар сражался с нечистью.

— Слышала такое. Но почему без нас? Нет, явно здесь что-то ещё. Ну да ладно, я в чужие дела не лезу. Со своими бы разобраться. Неужели, так и буду здесь сидеть все время?..

Кельда разочарованно вздохнула. Явно не привыкла к такому и не ожидала, что ее здесь станут избегать. Мере захотелось подбодрить ее как-то, но в разговорах по душам опыта у нее было совсем немного.

— Ты такая… необычная. Уверена, что гриди просто трусят заговорить с тобой.

Она сама понимала, что ее тусклая улыбка совсем не выглядит дружеской, однако Кельде она, похоже, пришлась по душе.

— А ты не такая, как я вначале думала, — широко улыбнулась девушка.

К площади за двором постепенно стягивались все больше народа. Жалейки хором выводили трели, в такт им трещали ложки и женщины звонко распевали обрядовые песни. Своим весельем они, прямо как на тризне, желали показать, что не боятся смерти, а шумом отпугивали нечисть.

Кельда с интересом разглядывала проходящие мимо процессии, сверкающие огнями и белыми одеждами.

— Что это там празднуют?

— Сегодня день Морены, богини Зимы и Смерти. Осень заканчивается и настает ее время. Она встречает души в Нави и провожает их к Калинову мосту — испытанию, которое покажет, достойна ли душа переродиться вновь или останется в Нави в качестве нечисти. — Мера помрачнела, припоминая предыдущие года и то, что сулит зима простым людям. — Обычно после дня Морены и до конца зимы смертей становится больше — нечисть, холод, дикие звери. Поэтому люди сегодня показывают богине, что не боятся ее прихода. К вечеру они пойдут с горящими головнями на болота или заводи, потушат их в воде и до самого рассвета не станут зажигать огня.

Кельда приподняла брови и вполне искренне удивилась:

— Но зачем все это, если ваши боги даже не говорят с вами?

Мера не слышала, чтобы хоть кто-то из ранндов спрашивал, зачем проводить обряды. Она и сама не задумывалась об этом. Просто повелось так с давних пор, возможно, с тех самых, когда боги ещё говорили с людьми.

— Думаю, людям просто важно знать, что они здесь не сами по себе. Что кто-то приглядывает за ними, бережет.

Кельда только неопределенно хмыкнула.

Тем временем на дворе началось какое-то оживление. Ещё несколько человек собралось вокруг Акке. Все громко что-то обсуждали с азартом на лицах. Их голоса казались весёлыми, что немало порадовало Меру после недавнего разговора с боярами.

Гриди разошлись в стороны, освободив место в центре двора, куда вышел Акке с уложенной на плечо секирой. Вдруг он резко перехватил ее за рукоять, крутанул в воздухе и сделал несколько размашистых ударов одновременно с выпадами, будто рубил невидимое дерево с одной стороны, с другой, а потом довершил ударом сверху. Движения его были точными и быстрыми — ничего лишнего. Воины с одобрением загалдели, один из парней взял из рук Акке оружие и сам попытался повторить за ним.

Они веселились, и у Меры потеплело на душе. Пока все шло куда лучше, чем можно было рассчитывать. Мера опасалась, что ее люди так и не смогут принять чужаков, но вот они свободно общаются, смеются. Пусть многие ещё держались настороженно, холодно, однако это вселяло надежду на лучшее.

Пара воинов принесли из гридницы мишень, установили ее в центре и принялись вместе с Акке метать кинжалы.

— Наконец повеселюсь! — обрадовалась Кельда и собиралась было встать, но Мера положила руку ей на плечо. Тихо сказала:

— Позволь дать совет. Не нужно показывать свою силу. Промахнись — и тогда они захотят научить тебя, помочь. Мужчинам важно чувствовать себя лучшими. Нужными. Так ты скорее поладишь с ними.

— Какие всё-таки странные порядки!

Кельда кивнула на прощание и поспешила к остальным. Во дворе собралось уже достаточно народу, одни просто наблюдали, другие участвовали в состязании. Раздавались громкие возгласы, шутки и смех.

За чужими спинами на другом конце двора Мера заметила Ратмира. Тот стоял в одиночестве и хмуро глядел на своих людей. Княгиня хотела позвать его, поговорить. Почему-то было для нее важным, чтобы и он принял ормарров, чтобы понял, как важно то, что происходит сейчас. Разделил с ней надежду. Но сухой скрипучий голос жреца опередил ее:

— Пора готовиться к обряду. Волхв собирает всех на вечевой площади.

Коротко кивнув, княгиня поднялась и последовала за жрецом. Придется ненадолго отложить разговор.

Глава 23. Кровь

Обряд в честь Морены завершился на закате. Хоть среди людей уже гуляли слухи о том, что нечисть прошлой ночью не показывалась, страх встретить ее на улицах никуда не делся, и это было хорошо: Мера опасалась, что после вчерашней неудачи с лешим тот разгневается и начнет донимать жителей пуще прежнего. Лучше уж пусть все прячутся по избам под защитой оберегов.

С последними лучами солнца народ поспешил обратно с болотных еланей, с топей и заводей, где они гасили горящие головни. Город и поселения вокруг были непривычно темными. В эту ночь не горели в окнах лучины, не сверкали огни на высоких стенах крепости, не освещали свой путь факелами припозднившиеся гуляки. Даже печи специально с самого утра топили, чтобы к вечеру угли уже успели прогореть.

В такой темноте ни шитьем не займешься, ни делами по дому. Княгиня пораньше распустила холопов и устроилась в покоях в ожидании сна.

Мере не терпелось пойти в лес вновь и попытаться подчинить лешего, но она понимала, что сил ей пока на это не хватит. Стоило ли звать Чернобога, чтобы подсказал ей, что делать, она не знала. Ведь бог не соседский парень, он мог и разгневаться, если часто донимать его.

Однако Чернобог явился сам. Ставший уже привычным холод Нави наполнил покои, а пробирающее до мурашек ощущение чужого присутствия заставило Меру сбросить остатки сна. Привычно соткался из тьмы силуэт высокого длинноволосого мужчины, и на этот раз ему не требовался зов, чтобы явиться в истинном обличье. С пугающей и одновременно завораживающей улыбкой он облокотился на стену неподалеку от Меры.

— Тебе понравилась сила, дитя? Понравилось чувствовать себя особенной, способной на такие деяния, о которых простые смертные и помыслить не могут?

Мера смогла ответить не сразу. Теперь, когда в ней обитала навья душа, она глубже чувствовала чужие души. И сила, исходящая от Чернобога, была подобна течению, которому невозможно сопротивляться, из которого невозможно выбраться, а только покориться ему, признавая собственное бессилие. Должно быть, так же нечисть ощущала силу Меры прошлой ночью. Эта сила заставляла сердце замирать то ли от страха, то ли от восхищения, заставляла мысли гаснуть, а дыхание сбиваться.