Соломенное сердце (СИ) - Алатова Тата

Совсем заскучав без дела, Даня покрутил головой и увидел Потапыча, который, кажется, тоже не особо был занят, поскольку лениво плевался семенами огромного подсолнуха.

— Эй, — обрадовался Даня, быстро преодолел расстояние между ними и уселся рядом, — пойдем со мной на болота?

— Зачем это? — лениво буркнул тот.

— Ну а как же! Говорят, там живут вместе вьер и васса. Неужели не интересно познакомиться с такой изумительной парочкой?

— Не-а, — махнул нечесаными космами Потапыч.

— Да ты что! — ахнул Даня. — Это же небывалый союз, даже на месте ушедших богов я бы непременно вернулся, чтобы посмотреть на такое! А ты не хочешь чуть-чуть погулять по болотам.

— Так утопнем же, — засомневался Потапыч.

— Авось нет, — жизнерадостно ухмыльнулся Даня, отщипнул себе немного подсолнуха и первым направился с полянки.

Горыч встретил Полю с добродушной ворчливостью.

— Явилась, — передавая ей чашку чая из горных трав, заметил он. — А куда так спешишь? Некуда спешить. Покаталась бы по нашим местам подольше, мунны поди с ног сбились, разнося повсюду новости о твоих приключениях.

— Нет у муннов никаких ног, — поправила его Поля мягко и поймала себя на том, что Даня столько всего разного понарассказал ей о всяких духах, что она теперь и сама горазда про них байки травить, приди ей в голову такая охота. —

И что говорят?

— Говорят, — степенно заметил Горыч, — что ты с каким-то пришлым балаболом остановила пожар в Сытоглотке… А откуда у нас взяться пришлому? Неоткуда взяться. Вот и болтают всякое — мол, привезла ты балабола из-за перевала, а с чего ему такая честь? А почему другим за перевал нельзя?

Поля пила чай — горячий, терпкий, пахнущий горными травами, — и слушала Горыча с интересом. Что-то изменилось на КПП, где прежде было многолюдно и беспокойно. Местные торопились продать пушнину, серебро или ковры, скандалили в очередях, возмущались низкими ценами, которые установил князь.

Сегодня же здесь было тихо, а склады стояли пустыми, растопырясь наружу распахнутыми дверями.

— Не понимаю, — призналась Поля, — если мунны разносят слухи о том, что я привезла из-за перевала пришлого балабола, то почему желающие выбраться отсюда еще не штурмуют КПП?

Горыч ответил не сразу. Сначала он встал, достал из угла привязанный под потолком полынный веник, плеснул на него кипятку из чайника и помахал в воздухе, распространяя горький запах.

Стало быть, секретничать собрался, вот и распугал муннов, которые вполне были способны притаиться в любой тени.

— Ты, Поля, мне друг, — негромко сказал он, — да и Арра тебе должна нынче… Поэтому я скажу: это твой последний рейс, девочка. Так что сама решай, по какую сторону перевала ты останешься.

— Глупости, — отмахнулась она, подливая себе еще чая. — Ваши старейшины совсем спятили? Что будет, если они объявят полную независимость от князя? Снова останетесь без лекарств и всего необходимого?

— И какой нам проку от этих подачек? — вспыхнул Горыч, как вспыхивал любой человек по эту сторону перевала при упоминании Лесовского. — Одни унижения и обдираловка. Никогда мы не продавали украшения и керамику по таким бросовым ценам! Проще уж в землю закопать, чем даром раздавать… Старейшин давно злит это положение дел, а тут еще и слухи о том, что ты тайком привезла пришлого балабола. Если перевал не закрыть окончательно, то беспорядков не избежать. Кто-то обязательно попытается сбежать отсюда, а другие ринутся в Плоскогорье, чтобы поквитаться с князем.

— А наместник?

— А что наместник? Вон он, голубчик, в сарае связанный. Ты уж, Поленька, отволоки его вашему князю.

— Что? — тут Полю и в самом деле проняло. Отставив чашку, она неверяще уставилась на невозмутимого Горыча.

— Отволоки-отволоки, — кивнул он. — Так и скажи: забирайте свою шавку, дальше вы сами по себе, ну а мы сами по себе.

— Я не повезу живого человека через перевал, — отрезала Поля.

— Ну ты же притащила сюда пришлого балабола. — Спеленатого и усыпленного.

— Ха! Ты что же думаешь, у нас на какого-то наместника веревок не хватит?

Насупившись, Поля возразила:

— Духи Гиблого перевала жадные до крови, они добавляют своим жертвам небывалых сил. Никакие путы не удержат того, кто услышит их зов.

— Так мы это, по лбу ему зарядим, он и отрубится, — просто ответил Горыч.

У нее были снотворные руны — те, которые Постельный передал для Дани, — и Поля вполне могла налепить их на связанного наместника. Но как поступит князь после этого?

Одно ясно наверняка: ее привычная жизнь за рулем тяжело груженных фур подошла к концу. Верхогорье закрывает перевал, выбрав гордость и обрекая себя на тяжелую и трудную жизнь.

Поля не понимала целей князя Лесовского и не разбиралась в хитросплетениях политики. Однако, по ее мнению, не надо быть великим умником, чтобы догадаться: рано или поздно старейшины взбунтуются. Здесь, среди высоких гор и ледяных рек, кровь кипела в жилах, и все, что оставалось, — прямо держать плечи и высоко поднимать голову. Вольный дух, витавший по живописным ущельям, ускорял сердца и не способствовал терпению.

На уроках по истории Егорка учил, а Поля слушала: Верхогорье легло под княжескую руку совсем недавно, лет этак сто назад, и союз этот был все еще непрочен, многие были против подчиняться чуждым правилам, а наместники, которых князь исправно присылал в Лунноярск, так и не смогли внушить уважение и изо всех сил пытались запугать старейшин.

И вот теперь одного из них Поле предстояло вручить князю, как изрядно побитую молью шкуру.

— Ладно, — проговорила она медленно, — будь по-вашему, Горыч. Только давай упакуем наместника как следует и приклеим на него побольше снотворных рун. Авось мой последний рейс пройдет без трагедий.

Вот только сможет ли она потом вернуться обратно?

— Ух ты! — Даня восторженно застыл, глазея на могучее дерево, которое со всех сторон окружала чистая прозрачная вода.

— Да подумаешь, — не одобрил Потапыч, — ну дерево, ну вода. На что пялиться-то?

Даня только головой покачал, удивляясь чужой толстокожести. Неужели только его заворожило это удивительное сочетание монументальности и текучести, мощной древесной коры и неуловимой воды?

Ради этого стоило по пояс вываляться в болотной воде, заплутать, устать и как следует проголодаться.

Без сил опустившись на влажную траву, Даня легко коснулся хрустальной глади и привычно заворковал, призывая вассу показать себя. С легкомысленными водными девами у него всегда получалось ловчее, чем с нелюдимыми лесными духами.

Звонкими капельками пронесся вместе с ветром смех, и полупрозрачная фигура выступила на сушу, под босыми ступнями быстро натекала лужица. Даня сентиментально улыбнулся, вспомнив мокрые объятия Чуды и ее прохладные поцелуи. И все же сердце тосковало по теплу и живому пульсу под губами. Потеряв одну за другой связи с обеими семьями, он жил легко, ни к кому особо не привязываясь и кочуя с места на место. Опостылевшее проклятие огорчало его не слишком сильно — всякое в жизни бывает, не самый страшный расклад. Но здесь, в заколдованном гнездышке вьера и вассы, почему-то становилось нежно и грустно.

— Люди, — без особой приветливости проговорила васса, — такие проныры. Казалось бы — ты окружаешь свой дом болотами и чащобами, но все равно ведь кто-то да пролезет…

— Ух ты, прозрачная голая женщина, — изумился Потапыч. — Через нее же смотреть можно, как через окошко. Никогда такой чуды-юды не видел.

— Плохо глядел, — сказал Даня, — вассы в любой реке, в любом ручье или любой капле росы. Я порой даже боюсь выпить воды, как бы из кружки одна из них не выскочила.

Васса засмеялась, смягчившись:

— Какой надо быть недотепой, чтобы оказаться в кружке! Хотя я слышала про сестру, которая попала в бочку да и влюбилась в водовоза.

— А я слышал про вассу, которая влюбилась во вьера, — вкрадчиво заметил Даня.