— Он хотел бы, чтобы это была воспитанница Лефевра? — недоумеваю я.
— Да нет же! — смакуя молодой сыр, отвечает Бошар. — У него ко мне претензии!
— И что же вас в этом так радует? — решаюсь я на дополнительный вопрос.
— Возможность сбить спесь с гордеца! — салютует мне чашкой кофе Хранитель.
— Ясно, — бормочу я, хотя мне ничего не ясно.
Видимо, у этих двоих старые счеты и Хранитель подробностей мне не расскажет.
— Предположим, — осторожно продолжаю я доводить до Хранителя свою главную мысль. — Предположим, что он выберет не меня. Тогда?
— Оставим это их Величествам! — машет рукой Бошар. — Они что-нибудь придумают! Сам Император уверен, что это будете именно вы!
Киваю.
— Теперь к неприятному… — вздыхает Хранитель. — Вашего опекуна уже предали земле. Все необходимые для этого следственные действия произведены.
— Уже?! — пораженно восклицаю я. — Так быстро?
— Работали лучшие имперские сыщики с магическими способностями. Установлен факт ограбления. Кроме той суммы, которую ваш опекун получил от меня, у него с собой оказалось значительно больше личных средств и парочка артефактов, — узнаю я от Хранителя. — И убили его замысловатым способом, характерным для перебежчиков. Да… Жаль… Хороший был человек.
Дальнейший завтрак проходит в деликатном молчании. По его окончании я встаю из-за стола и, сделав легкий поклон в сторону Хранителя, направляюсь к двери. Сегодня еще не появлялся Франц, отправившийся вчера за нужной нам информацией.
— Лунет! — окликает меня Хранитель. — Имперская канцелярия передала для тебя портрет. Твой портрет. Тот самый, который был в руках у господина Пэти в момент его смерти.
Я холодею от страха и напряжения. Портрет? Вот я и попалась! Может, добрейший Хранитель Бошар пожалеет бедную попаданку?
Хранитель подошел ко мне и протянул небольшой сверток, тщательно упакованный, перевязанный бечевкой, которая закреплена сургучовой печатью.
— Это принадлежит вам, — с почтением говорит Хранитель. — Я думаю, вы должны побыть в одиночестве с вещами вашего опекуна и мыслями о нем.
Пробормотав слова благодарности, я почти бегом отправляюсь в свою комнату, забывая по дороге кивать в знак приветствия слугам, которые при встрече со мной совершают глубокие поклоны.
В моей комнате прибираются Нинон и еще две служанки. Еле сдерживаясь, вежливо прошу их оставить меня одну. Но когда девушки, нырнув в глубокий поклон, быстро уходят, я застываю в страхе, растерянности и недоумении.
Мне просто повезло, что портрет прислали запакованным и запечатанным, а Хранитель Бошар — человек воспитанный и деликатный. Но я боюсь. До внутренней дрожи боюсь увидеть изображение несчастной Лунет, непонятно, куда девшейся и, возможно, тоже погибшей.
Кроме того, не одни же они жили в доме: опекун и его воспитанница. А Институт для Обещанных? Как я могла о нем забыть? Ученицы, преподаватели, слуги — настоящую Лунет знают десятки, а то и сотни людей. Знают и могут опознать!
Стоп! Если на всё Королевство такой Институт один, то добрая часть Обещанных, присутствовавших на вчерашнем балу, тоже там училась. Какое счастье, что на нас были вуалетки!
— Трусишь? — едкий вопрос со стороны кровати заставляет меня вздрогнуть.
Франц, переобувшийся в золотые туфли с бантами и на каблуках, ехидно прищурившись, смотрит на меня маленькими блестящими глазками.
— Ещё как! — честно подтверждаю я, решая не врать и не рисоваться.
По сути, кроме Франца, правду обо мне в этом странном мире не знает никто. Он мой единственный собеседник и помощник.
— Полагаю, что совершенно зря! — неожиданно доброжелательно реагирует на мою искренность фамильяр.
Он соскакивает с кровати, на которой сидел и болтал ножками, и, подойдя ко мне, выхватывает портрет Лунет, тут же начиная его распаковывать.
— Подожди! — восклицаю я, но Франц не реагирует на мой крик.
Деловито, быстро он ломает сургучовую печать, снимает бечевку и обертку и без всякого любопытства разглядывает портрет Лунет, словно то, что он видит, совпадает с тем, что он ожидал увидеть.
— Ну? — выдыхаю я с глубоким стоном.
— Не нукай! — голосом моей мамы отвечает Франц.
И пока я, ошарашенная, стою перед фамильяром с открытым ртом, Франц окончательно и бесповоротно переходит со мной на нахальное «ты», сопровождая переход голосом моего отца:
— Всё в полном порядке, госпожа! Не волнуйся!
Франц протягивает мне портрет, который я беру дрожащими руками. Из серебряного обрамления, как из овального окошечка, шаловливо выглядывает пухлая юная Лунет в нежно-голубом кружевном платье с открытыми детскими плечиками. На портрете кареглазая девочка не старше двух лет.
— Это Лунет? — шепотом спрашиваю я, испытав невероятное облегчение. — Это тот самый портрет?
— Тот самый! — подтверждает Франц голосом моего младшего брата Шурика.
— Как ты это делаешь? — поражаюсь я, чувствуя, как шевелятся крохотные волоски на руках.
— Легко и просто! — хвастливо отвечает фамильяр, и я узнаю тембр Хранителя Бошара.
— Офи… обалдеть! — удивляюсь я и тут же подозрительно спрашиваю. — Но как? Ты же никогда не слышал голоса моих родных!
Черные глазки Франца начинают трусливо бегать, а он голосом Нинон отвечает:
— Само собой получается…
— Значит, мне не стоит бояться этого портрета? — уточняю я.
— Нисколечко! — убедительно подтверждает Франц.
— А можешь что-нибудь сказать голосом Решающего? — лукаво спрашиваю я.
— Что тебе сказать, красавица? — хрипловатый голос Фиакра, льющийся из уст фамильяра, заставляет меня вздрогнуть, по телу сотнями бегут мурашки, то разделяясь на группы поменьше, то сливаясь в единый поток. — Что ты хочешь услышать? Комплимент?
Не в силах вымолвить ни слова, просто киваю.
— Дорогая Лунет! — голос Фиакра обволакивает сознание теплой шалью, той самой, бабушкиной, толстой, теплой, но очень-очень колючей. — Вы еще более прекрасны сегодня утром, чем вчера вечером.
— Круто! — констатирую я.
— Круто? — переспрашивает фамильяр собственным голосом. — А что означает это слово? Круто — под наклоном?
— Круто — это классно! — смеюсь я, понимая, что и это слово ему не понятно. — А разве твой знакомый попаданец из моего мира его не говорил?
— Никогда! — клянется Франц, умоляюще глядя на меня.
— Это здорово, прекрасно, замечательно, — смилостивившись, объясняю я.
— Классно! — задумчиво повторяет Франц, явно запоминая новую информацию.
— Госпожа! — деликатно стучится в дверь Нинон. — Господин Бошар ждет вас в оранжерее, чтобы сообщить важные новости.
Через десять минут Хранитель встречает меня в прекрасной оранжерее, которой бы позавидовал любой ботанический сад, приветственной улыбкой и легким поцелуем в лоб.
— Дорогая Лунет! Пришло письмо от Решающего. Мне хочется вскрыть его в вашем присутствии.
Письмо от Решающего?
— Мне? — пищу я.
— Мне, — улыбается Хранитель. — Каждая Обещанная из сотни сегодня получила письмо Решающего. В нем график его свиданий с потенциальными невестами.
— График? Свиданий? — недоверчиво переспрашиваю я. — Сто свиданий?
— До ста может и не дойти. Личные свидания — способ познакомиться поближе и увидеть лицо невесты, — беспечно машет рукой Хранитель. — Решающий имеет право, определившись с пятьюдесятью претендентками раньше, отказать оставшимся в свидании.
— Мило, — иронизирую я.
Похоже и в этом мире с социальной справедливостью проблемы.
— Ну что вы! — Бошар даже машет рукой. — Вы будете одной из первых. Если не первой!
Хранитель ловко вскрывает письмо ножом для бумаг, поданным на подносе Нинон, и пробегает глазами плотный лист гербовой бумаги, исписанный витиеватым почерком. Благородное лицо его сначала мертвенно бледнеет, потом медленно наливается пунцовой краской.
— Что-то случилось? — вежливо интересуюсь я, потом пугаюсь. — Вам плохо?
— Негодяй! — сквозь плотно сжатые зубы цедит Бошар. — Он решил, что может шутить со мной?!
