— Чудесненько! — ехидно воскликнула я. — Мечтаем об одной, а с поцелуями лезем к другой. Она не ревнива?
Решающий недоуменно посмотрел на меня и нахмурился.
— Или у вас свободные отношения? — не сдалась я, разозлившись, ревнуя его к самой себе. — Вы со мной обжимаетесь, а она сейчас с кем-то другим?
— С кем-то другим? — прорычал Фиакр так грозно, словно хотел заставить меня замолчать одним своим вопросом.
— Не боитесь, что я всем расскажу, что происходит? — попыталась я напугать Решающего.
— Не боюсь, — доверительно сообщил он, кладя мне руку на шею сзади.
Сворачивать будет, поняла я и испугалась по-настоящему.
— Шутка! — хрипло выкрикнула я. — Конечно, не расскажу!
— Не сможешь, даже если захочешь, — переходя на «ты», нахамил мне последний Решающий. — Я наложу на тебя обет молчания на все темы, касающиеся меня.
— Не надо! — попросила я, умоляюще глядя на него, совершенно забыв, что он не видит моих глаз. — Давайте дружить! Вместе держаться в этом злом мире. Пока вы ищете свою… особенную женщину, а я устраиваю свою судьбу. На вас я не претендую. Только целоваться больше не лезьте!
Сейчас, сидя в малом зале на предназначенной для меня скамеечке рядом с пышущей гневом Ребеккой, я жду начала выступлений Обещанных, которые прибыли на свой второй бал. Они в платьях самых разнообразных цветов и без вуалеток.
Церемониймейстер объявляет первую выступающую. Милая голубоглазая девушка-блондинка садится за рояль и играет неизвестную мне мелодию, бодро и даже пафосно. Вторая, тоже блондинка, только сероглазая, читает на французском языке какое-то стихотворение, мягко вибрируя звуком «р» и слегка закатывая в экстазе глаза.
— Что будете исполнять на следующем балу? — шепчет, прикрываясь веером Ребекка.
— Рэп, — отвечаю я, показывая зубастую улыбку и оставляя собеседницу в полном недоумении.
Пусть теперь мучается, что такое «рэп».
Послушав игру на самых разнообразных музыкальных инструментах, стихи и песни, посмотрев на танцы и даже фокусы, я прихожу к выводу, что если не рэп, то что-то очень значительное должна буду придумать для своего второго бала. Иначе не выделиться на фоне таких талантливых и интересных девушек.
После концерта для Решающего, который смотрит и слушает его стоя рядом с сидящими Императором и Королем, всех Обещанных приглашают в большой зал. Их Величества проходят вдоль строя как полководцы, желая каждой претендентке удачи.
— Да нас человек двести! — с удивлением думаю я, ожидая, когда эти красавцы подойдут ко мне.
— Госпожа Лунет! — бархатный тембр голоса Короля Базиля окутывает вечерней лаской. — Желаем вам быть выбранной! Вы этого достойны!
— Не продрогли в саду? — хитро шепчет сам Император и даже мне подмигивает.
Фиакр с физиономией директора кирпичного завода пренебрежительно кивает мне, не говоря ни слова.
После мучительно долгой церемонии приветствований и пожеланий их Величества садятся на троны, а Фиакр быстро идет мимо претенденток на его руку, отвешивая поклоны или церемонно целуя руку Обещанным. Постепенно я понимаю, что поцелованные и есть отобранные. Мило! Любопытнее всего, как Фиакр запомнил имена всех претенденток? Это тоже своеобразный фокус?
Избранные плачут от радости, снимая вуалетки и бросая их на пол. Невыбранные плачут от досады. Эмоции зашкаливают у всех: у участниц, их сопровождающих, у зрителей.
— Госпожа Лунет! Позвольте вашу руку! — просит Фиакр, и я решаюсь нарушить тягостную атмосферу церемонии.
Я прячу обе руки за спину и отрицательно мотаю головой. В зале поднимается гул. У Фиакра поднимаются брови. Их Величества поднимаются с тронов.
— Госпожа Лунет?! — решив напугать меня строгостью и громкостью, почти кричит Фиакр. — Что-то случилось? Вам плохо?
— Я не чувствую в себе силы быть в сотне лучших! — причитаю я, отступая на шаг назад.
— Вашу руку! — по-звериному скалится Решающий, хватая меня за руку и подтаскивая к себе.
Охи и ахи в зале.
— Не дам! — сопротивляюсь я, прикладывая недюжинные усилия, чтобы не дать ему поцеловать себе руку.
Ревность к самой себе придает мне силы.
— Госпожу Лунет можно понять! — раздается чей-то громкий голос. — Она, наверное, не может оправиться от шока, который испытывает, получив ужасную новость.
— О чем вы говорите, господин Лефевр?! — гремит императорский голос под сводами большого зала. — Извольте объясниться!
— Ваши величества! — глубокий поклон тщедушного второго Хранителя Империи. — Ваше превосходительство!
— Говори! — стискивая мою руку, цедит сквозь зубы Фиакр.
— Только что пришло известие, что опекун госпожи Лунет найден мертвым, — выпрямляясь и прожигая меня взглядом через вуалетку, отвечает Лефевр. — Найден изуродованным, сжимающим в руках портрет воспитанницы Лунет.
Я охаю от боли, так сильно прижимает меня к себе Фиакр.
Портрет Лунет? Вот это везение! А я так и не выяснила, есть ли в этой офранцуженной Империи гильотина…
Глава 8. Список
Если судьба подкинула тебе кислый лимон —
подумай, где достать текилу и
отлично повеселиться.
Аль Пачино
Свет от масляной лампы всполохами дрожит на стене, напоминая мне, что я не дома. И я не могу сейчас позвонить Полинке, не могу включить телевизор, не могу порыться в интернете в поисках нужной мне информации.
Я бессильна помочь себе сама. Мой фамильярный фамильяр сидит на моей кровати у меня в ногах и задумчиво смотрит на лампу, распространяющую не только свет, но и стойкий аромат какого-то цветка, название которого я никак не могу вспомнить.
— Интересно-интересно, — бормочет он, суча короткими ножками. — Портрет, говоришь? Настоящей Лунет? Очень… очень интересно…
— Интересно?! — почти кричу я. — Тебе интересно? Если мне отрубят голову, то и тогда тебе будет интересно?
— Почему отрубят? — спокойно спрашивает Франц и живо интересуется. — В твоём мире преступникам рубят головы?
— В моем мире мораторий на смертную казнь, — устало отвечаю я, лежа на кровати в роскошном бальном платье, которое я не дала снять Нинон, отправив ее восвояси.
— Зачем? — совершенно искренне недоумевает Франц. — Что за дикость!
— Дикость — не убивать себе подобных? — иронизирую я.
— Дикость — прощать того, кто отнял чужую жизнь, — высокомерно реагирует фамильяр. — Или в вашем мире бессмертие? Или есть долгожители?
— Долгожители имеются. В основном, горные народы. А бессмертие только у души, — рассказываю я.
— И сколько? Пятьсот? — интересуется Франц.
— Чего пятьсот? — не понимаю я.
— Лет. Сколько лет живут ваши долгожители? — раздражается от моей глупости старичок.
Вот уверена, что фамильяр не может сердиться на хозяина. Стопудово!
— У нас долгожители — это люди за девяносто-сто лет. Больше ста двадцати, по-моему, и не жил никто никогда, — отвечаю я.
— Ерунда полная! — противненько смеётся Франц. — Наши долгожители дотягивают до семисот!
— Все?! — восклицаю я.
— Лучшие из лучших, — объясняет фамильяр. — Средненькие живут до пятисот лет.
— Средненькие умом, здоровьем или богатством? — любопытствую я.
— Средненькие энергией, — охотно объясняет он.
— А казнят у вас как? — напряженно спрашиваю я. — Вешают? Топят? Расстреливают?
— Казнят? — Франц пожимает плечами. — За мелкие преступления каторга на границе с Тьмой или высылка за пределы Империи. За крупные — проклинают.
— Всего-то? — тихо радуюсь я.
— Ты не знаешь, что это такое? — догадывается фамильяр и мерзко (ну, мне так кажется) хихикает. — Тебе лучше не знать. Ты очень… впечатлительная!
— И всё-таки? — настаиваю я, похолодев.
Франц вздыхает и неохотно отвечает:
— Верховный жрец Бернард читает парочку текстов — и виновного… как бы тебе объяснить… немного переклинивает.
