Ворожея: Лёд и Пламень (СИ) - Шмидт Тося

— Так жертв меньше станет же, ежели мы всех древлян изведем, — откликнулся седой старик в покрытой сосульками дохе, подпоясанный верёвкой.

— Зато какая будет жатва, — Мара зажмурилась от удовольствия. Её бледные, мертвенные губы растянулись в хищной улыбке.

Она вновь провела кончиками пальцев по воде и вгляделась в новое видение.

“По тёмному лесу шли двое. Мужчина и женщина. Он был высок, статен и светловолос; она чернава, пригожа и фигурой хороша. Шли они не таясь, громко смеялись чему-то, порой бегали, прячась за деревья, и будто совсем чернота их не пугала. Слышались шёпотки, скрипели деревья; где-то вдали ухнула сова. Взлетели ночные птицы; хлопки их крыльев гулко разнеслись по лесу. Но ничто не пугало парочку…

— Ну-ну, весело им, — пробормотала жница и щёлкнула тонкими пальцами. По воде побежала рябь, а картинка в чаше изменилась. Мысли этой парочки её злили, в них не было ни страха, ни обречённости. Они упрямо шли вперёд и совершенно не боялись гнева тёмных богов. Рябь исчезла, и картинка изменилась.

Мужчина стоял в напряжённой позе, заслонив собой девушку и обнажив короткий меч. Перед ним, капая слюной, замер вурдалак. Князь изготовился к бою и приказал ведьме спрятаться за деревом. Широко расставив ноги, он обеими руками обхватил рукоять меча и замер, ожидая атаки. Вурдалак скалился, обнажая острые зубы. Его глаза горели красным огнём, а изо рта капала густая слюна, тягучими каплями падая на землю. Посланник Мары готов был принести эти две души ей в угоду.

Светозар не первый раз встречался с этими порождениями тьмы, знал, что его меч, выкованный из чистой стали, страшнее всего для нечисти. Но вурдалаки были хитры, изворотливы, а ещё очень и очень быстры. Потому решил князь хитростью его взять. Он сделал вид, что отступает, и даже меч чуть опустил, наблюдая за противником из-под упавшей на лицо пряди светлых волос. Нечисть, утробно зарычав, тут же кинулась в бой; увернулся Светозар от удара когтистой лапой, пропустил над головой, подрубил ногу твари ниже колена. Взвыл вурдалак, отступил на шаг. Стоит, пошатывается, но не сдаётся, силы большой тварь, такую перерубленным сухожилием не взять.

Князь же меч перехватил, шаг в сторону сделал, махнул мечом в обманном ударе; снова нечисть подставила бок ему открытый. Вновь потекла чёрная гнилая кровь. И тут кинулся вурдалак, низко опустив голову, прямо на Светозара, едва не располосовал того когтями, подвела хромая нога, подставился прямо под меч княжий; но извернулся и пронзил князь тварь прямо в чёрное сердце.

Взвыл вурдалак от боли и упал замертво. Князь меч вытащил, об шерсть обтер и обернулся к ведьме…“

— Ежели он меч сыщет, — начал глядевший в воду через плечо Мары Чернобог.

— Не сыщет, вон клинок у Гостомысла, — она вновь провела по воде. — А без него толку от рукояти им нет.

В воде вновь показалась фигура крадущегося наместника, тот всё так же прижимал к груди свёрток. Он нервно озирался по сторонам, казалось, его не покидает ощущение, что за ним кто-то следит, ну пущай, целее будет. А то расслабится да погибнет, не выполнив то, что ему предначертано. Он спиной ощущал следящие за ним глаза. Страх уже вовсю пустил корни в сердце Гостомысла, хотелось сломя голову вперёд броситься, но сдержался, во тьме и шею сломать недолго.

— Вечно ты чего-то боишься, — женщина усмехнулась. — Да даже если сыщет, что он, юнец, сделает против трёх богов тёмных? — она посмотрела на своих соратников, те молчали. — То-то же, ничего.

Карачун в их спор решил не вступать, пусть сперва сыщут меч аль не сыщут, а там он и поглядит, как ему быть, всегда он таким был, не кидался без памяти в бой. Как они его только на это уговорили, сам не понимал. Но то дело уже пустое, нечего о нём и думать более. Мара и Чернобог долго ещё спорили, а он, кажется, даже прикорнуть успел, ну и пусть дале спорят, коль им делать больше неча, а он подождёт, а как время придёт, решит, чью ему сторону взять. Мара вновь над чашей склонилась, что-то там высмотреть пыталась, Чернобог же тоже вон спать завалился, то и правильно, пусть людишки покуда сами разбираются. Карачун тоже запахнулся поплотнее и замер в своём резном кресле, погружаясь в дрему, его время ушло, а он всё ещё на земле, оттого и в сон так клонит, устал уже.

В избе тем временем разгорелся новый спор. Прошка вновь требовал от банника проход ему открыть. Тишка покачал головой, ну вот, опять всё с начала начали. Они с Коловершей забрались на печь от греха подальше и сидели там, как мыши за веником, а то и им прилетит, домовой в последние дни совсем разошёлся.

— Да пойми ты, не знаю я как, не знаю, хоть зажарь меня, я не смогу, — пытался тот объяснить наступавшему на него домовому, что это невозможно.

— Ну откроешь ты проход даже, а дальше что? — вторила ему кикимора. — И Вильку не спасёшь, и сам сгинешь. Как ты её там искать-то станешь? А ежели нападёт кто? Тебя ж сожрут сразу, — пыталась она образумить его.

— А я, по-твоему, вот такой, да, немощный, что сожрут сразу? — разъярился Прошка и даже покраснел от гнева. — Так чего ж ты за мной, таким убогим, таскаешься, сыскала б себе какого получше, чего не сыщешь? Такого, которого не сожрут.

— А был бы, и сыскала бы, — разозлилась Гранька. — А токма где ж его взять-то, получше? Или ты места такие знаешь, так скажи, я поищу!

— Вот как ты теперь заговорила, получше ей бы сыскать кого, ну так иди ищи, чего ко мне как репях прицепилась-то, — грохнул он кружкой по столу. — Лучше она сыскать собралась, иди ищи, чего расселась? — он ткнул пальцем в направлении двери. — А то ходит, пироги свои печёт, будто я твои помыслы не знаю, змея болотная!

— А вот и пойду! Пойду! — Кикимора обиженно отвернулась от домового. — И найду, а то ишь какой, цены себе сложить не может. Сам-то всё на Агашку смотришь, будто я того не знаю. Так и бегаешь в деревню к ней, а всё якобы молока да масла принесть ему надобно. Пироги ему мои не по вкусу, а что ж жрёшь-то тогда? — Выхватила она из его лапы надкушенный пирог. — А то как жрать их, так ты первый!

— А вот и знай, а хоть и бегаю, тебе какая печаль с того? Агашка она хотя б не нечисть, а дух порядочный. А пироги чего ж не жрать, коль поставлено. Агашка, кстати, лучше печёт, она-то домовита, а вот ты, — что там Гранька говорить он не успел, в дверь громко постучали.

Прошка вскочил с лавки и кинулся отворять. На пороге стояла мавка и с интересом заглядывала внутрь.

— Чего разоряетесь? На болоте вас слыхать, — она вошла в избу и оглядела взъерошенную компанию.

— А ты чегось приперлась!? — напустился на неё Прошка. — Не видишь, разговариваем мы тут.

— А ты не ори тут мне, а то как дам, — мавка огляделась и перехватила тонкой рукой сковороду, стоящую на столе.

— Водяной послал, видеть вас всех хочет, говорит, дело у него важное. Так пойдете аль как? — она обвела взглядом избу.

Василиск

Светозар и ведьма уже час шли по чёрной, залитой бледным светом луны траве. Через озеро их водяной на коряге прокатил, поблагодарил так ведьму за подношения ему. И теперь они шли вперёд, надеясь на память Вильфриды. Князь весь издергался, где-то там, впереди, шёл наместник, умыкнувший надежду его земель, и ему хотелось нагнать предателя, сломать его шею, чувствуя, как под сильными пальцами захрустят, ломаясь, кости. Он буквально чувствовал, как сминается в его руках рыхлая плоть Гостомысла, слышал, как тот хрипит, задыхаясь, и от того на душе становилось легче. Чёрные мысли одолевали его, хотелось рвать и метать, зубами вгрызаться в горло изменника, проткнуть мечом его чёрное сердце.

Ведьма увидела, как задумчив её спутник, и решила его отвлечь. Тронула за рукав, улыбнулась лукаво и бросилась прочь, крикнув:

— Догоняй, княже…

В тот же миг посветлел Светозар, улыбка тронула крепко сжатые до того губы. Запело сердце в груди, теплом повеяло, будто и не шли они по стылому миру. Кинулся вдогон за зазнобой своей. Перекликаясь и смеясь, так они и перебегали от дерева к дереву. Вдали сова ухнула, в кустах светлячки виднелись, казалось, весь мир Подлунный замер, за ними глядючи. Наконец догнал он ладу свою. Схватил за руки, заглянул в глаза её бездонные и только хотел прижать к груди и смять мягкие алые губы поцелуем, как послышался вой…