Не могла.
В тот момент, когда рука коснулась моего плеча, она стала человеческой.
Пальцы коснулись разорванной ткани осторожно, почти благоговейно — как будто боялся, что я рассыплюсь, если он двинется слишком резко.
— Дита… — выдохнул он.
Имени хватило.
В следующее мгновенье он сорвал меня с постели, прижал к себе так, будто хочет вдавить в свою плоть, спрятать в рёбрах, где я стану частью его сердца — и тогда никто, никто, даже он сам, не посмеет дотронуться до меня.
Я чувствовала, как дрожит его горячее тело.
Не от холода.
От ярости, которую он загнал внутрь, чтобы не пугать меня.
Я прижала ладонь к его груди — и почувствовала, как под кожей бушует жар.
Как будто в нём — целый вулкан, который он сдерживает ради меня.
Снег врывался в комнату, цеплялся за расстёгнутый алый мундир, таял на его чешуйчатых скулах и растрёпанных волосах.
Я чувствовала, как его сердце колотится под моей щекой — быстрое, горячее, почти звериное.
Эллинер сделал вдох и закрыл глаза. Словно пытался погасить собственное пламя усилием воли.
Ещё один вдох.
И на меня смотрели глаза не зверя. Человека.
Узоры на скулах исчезали с каждым глубоким вдохом.
Я чувствовала, как под пальцами дрожит его кожа. Как бешено колотится сердце — не от страсти. От ужаса.
Его ужаса.
За меня.
— Ты… — прохрипел он, и его голос был пропит дымом и болью. — Ты в порядке?
Я не могла ответить.
Губы дрожали. В горле стоял ком из слёз, страха и облегчения, которое было острее самой боли.
— Больше… никогда… не смей… — прохрипел он, и голос его дрожал не от ярости. От страха. — Не смей молчать. Не смей терпеть. Не смей думать, что я не услышу.
А я…
Я прижалась к нему и впервые за эти дни перестала дрожать.
Потому что теперь его тело говорило.
Зверь внутри. Я чувствовала его…
И он говорил со мной.
Без слов.
Но я его понимала.
Он сказал, что если бы весь мир обрушился на меня — он бы заслонит меня собой.
Даже если для этого придётся обернуться драконом и сжечь всё дотла.
Я посмотрела на его лицо.
Тень чешуи, как будто дракон внутри не хотел уходить.
— Всё хорошо, — выдохнула я, желая помочь. — Ничего не случилось. Ты успел…
— Зачем ты это говоришь? — послышался хриплый голос, а меня опалило жарким дыханием.
— Я… я хочу тебе помочь успокоить… его, — прошептала я, чувствуя присутствие зверя совсем близко.
— Ты не успокоишь его, — прошептал генерал. — И он не уйдёт.
— Почему? — прошептала я.
— Потому что он хочет тебя.
Глава 63
Я чувствовала.
Слышала его.
И я не могла объяснить, как это у меня получается.
Он хотел обладать мной.
Не нежно. Не медленно. Не как любовник.
А как дракон — целиком, без остатка, до последнего вздоха. И не сегодня ночь. Всегда.
— Он хочет обладать тобой. Здесь и сейчас, — прошептал Эллинер, будто не для меня, а для зверя внутри себя.
Его пальцы дрожали на моей шее — не от слабости, а от того, как трудно сдерживать то, что рвётся наружу.
Узор на скулах то вспыхивал чёрным, то мерк. И я слышала, чувствовала его голос на своей коже, внутри себя, в своем сердце: «Отдай себя мне».
— А ты? — едва слышно выдохнула я, чувствуя, как голос ломается от близости. — Ты сам?
Он замер.
Взгляд — прямой, без масок, без насмешки. Я видела: он не привык говорить правду вслух. Но сейчас пытался.
Его палец скользнул по моей шее, чуть касаясь пульса. Затем — к губам. И тут же мое тело ответило: не словами, не страхом, а дрожью.
Той самой, что начинается внизу живота и разливается по жилам.
Губы почти коснулись моего уха.
Жар от его дыхания обжёг кожу..
— А я…. и есть…. зверь, — прошептали его губы.
То, что видит мир — не маска. Это оболочка, отлитая из воспитания, приказов, ожиданий. Но под ней… под ней пульсирует огонь, который не укрощён, не приручён — только заперт.
И сейчас он бьётся в эту оболочку, требуя выхода. Не чтобы уничтожить — чтобы обнять.
Он - не человек.
Нет…
И то, что шепчет сейчас без слов сквозь его кожу, прикосновения, движения…
Это он.
Настоящий.
Эллинер поднял меня, как будто я ничего не вешу.
Я запрокинула голову, и он подхватил меня — одной плавной, уверенной линией движения — и посадил на свои колени.
Я почувствовала его.
Живого. Горячего. Жаждущего.
Под тонкой тканью мундира — напряжённые мышцы, пульс силы, желание, сдерживаемое только волей.
В его движениях не было грубости. Была жадность. Он не рвал одежду. Не требовал.
Он целовал.
Сначала — шею. Медленно. С благоговением.
Потом — ключицу, где сердце стучало так, будто хотело вырваться и лечь у него ног.
Его пальцы расстегивали уцелевшие пуговицы на платье, не торопясь, как будто раскрывал подарок.
Я откинула голову, обнажая шею, — и он замер.
Взгляд поднялся к моим глазам.
Спросил без слов: «Можно?».
Я снова почувствовала этот вопрос, который словно горячая волна пробежал внутри меня.
Я ответила чудовищу.
Не словами. Ему не нужны были слова. Движением тела. Прижавшись ближе, положив ладонь на его щеку — прямо поверх тонкой чешуи, что проступила у виска.
