— Отпустите! — произнесла я, понимая, что не отпустят.
— Хочешь заработать себе на красивую заколочку? — усмехнулся один из мерзавцев. Он достал золотой и попытался засунуть его мне в рот.
Я выплюнула, пытаясь вырвать руку из цепких рук.
Один стал теснить меня от двери.
Другой схватил за талию.
Третий провёл пальцем по моей шее, будто проверял, из чего сделана.
— Отпустите! — вырвалось у меня, но голос дрогнул.
— Позовите генерала! — крикнула я, уже понимая: он не придёт. Он где-то далеко.
— О, не переживай. Мы тебя ему тоже оставим! Обещаю, птичка. Тебе понравится! — ущипнули меня за щеку.
Глава 61
С пьяным смехом они потащили меня подальше от двери.
— Ну что, милая? — прошептал ближайший, прижимая меня к столу. — Ты ведь знаешь, как это работает. Все они сначала кричат… потом стонут…
Он стал расстёгивать штаны, тяжело дыша.
Я рванулась.
Он засмеялся.
Пальцы впились в мои плечи, в ткань платья, в плоть под ней.
— Я позову стражу! — кричал мистер Герберн за дверью.
— Она была здесь недавно! — ответил один из них, отстёгивая пояс. — Две недели назад. И ещё помнит эту драку. Так что не утруждайся, старик!
Руки на мне.
Грубые. Пьяные. Бесстыжие.
Я сжала гвоздь в кармане — тот самый.
Острый. Холодный.
Мой последний голос.
— Отойдите! — крикнула я. — Я не ваша игрушка!
— Ах, какая гордая! — усмехнулся шрам. — Люблю таких. Сначала дерутся… потом плачут. И просят еще и еще…
Он рванул меня к столу. Платье порвалось, обнажая корсет.
— Так намного лучше! Интересно, что у нас за панталончики!
Я вырывалась, а потом ударилась спиной о дерево.
Книга упала. Листы рассыпались, как мои последние надежды.
— Я первый, — заявил блондин, наваливаясь сверху.
Я вывернулась, как зверь в капкане.
Подняла руку — и вонзила гвоздь в его руку, которой он упирался в стол.
Крик.
Горячая кровь брызнула на бумаги.
Я рванулась к двери.
Но двое схватили меня сзади.
За руки. За волосы. За шею.
— Тварь! — прорычал раненый, сжимая мою шею. — Сейчас я тебе покажу, что делают с такими, как ты!
Он взял меня за горло и потащил в спальню генерала.
— Мы ведь по-хорошему предлагали! — слышала я голоса.
Кровать — широкая, чёрная, с бархатными покрывалами.
Та самая, на которой он, наверное, обнимал сотню женщин.
Та, где он, может, даже мечтал обо мне.
Меня бросили на неё, как мешок с песком.
— Держите её! — крикнул один, стягивая с себя мундир. Бляшка украшенного драгоценностями ремня уже была расстёгнута.
Я брыкалась.
Пиналась.
Кричала — но голос глушит страх.
Остатки платья рвались.
Пуговицы летели.
На шее — синяк от его пальцев.
Подонок навис надо мной, хрипло дыша:
— Не бойся… Больно будет только в первый раз. А потом… ты ещё поблагодаришь.
Я сжала гвоздь так, что остриё впилось в ладонь.
Кровь потекла по запястью.
Горячая. Живая.
Но я не плакала.
Потому что знала: слёзы — это то, что они хотят увидеть.
А я не дам им этого. Пока у меня есть силы брыкаться, я буду! Я не дамся!
Я смотрела в потолок — на герб Моравиа, вытканный в балдахине.
На дракона, обвивающего три луны.
На символ того, кто дал мне кров… и теперь молчит.
«Ты будешь счастлива, я обещаю…» — вспомнился голос лошадки.
Ложь.
Всё было ложью.
Один из тех, кто держал меня, пока третий раздевался, прижал губы к моему уху и прошипел: “Не бойся… Эллинер сказал — делайте, что хотите…”
Глава 62
Мир рухнул в один вдох.
Я не кричала. Крик застыл где-то глубоко — в груди, в горле, в том самом месте, где живёт дыхание.
Я дралась.
Вырывалась.
Царапалась.
Вонзала ногти в руки, рвала ткань, кусала губы до крови, лишь бы не дать им того, что они хотели.
Лишь бы не стать ещё одним обрывком их памяти.
Ещё одной «шледи», которая «сначала царапалась, а потом просила ещё».
Но я бы не просила. Мне проще было бы умереть.
Подонок навалился на меня — тяжёлый, пьяный, с дыханием, отравленным вином и похотью. Его пальцы впивались в мои плечи, будто хотели вогнать меня в саму кровать, в матрас, в тень, утопить в грязи своих мыслей и желаний.
И вдруг — грохот.
Не просто стук.
Не просто скрип двери.
А взрыв.
Дверь вылетела из петель.
Дерево разлетелось в щепки.
Воздух вздрогнул от нечеловеческой ярости.
Тело, что давило меня к шелковым простыням, взвилось в воздух — не поднятое, а вырванное, как сорняк из земли, безжалостно, с такой силой, что я почувствовала, как ветер хлестнул по щекам.
Эллинер стоял посреди комнаты, как ураган, сорвавшийся с цепи.
Его грудь вздымалась. Изо рта вырывался пар, будто он уже не дышал воздухом, а сжигал его изнутри.
Его глаза — две щели, вертикальные, как у хищника в ночи. Кожа на скулах натянулась, и сквозь неё проступила чешуя — тёмная, почти чёрная. Не узор. Не иллюзия. Настоящая. Живая.
— Ты сказал… что? — прошипел подонку, которого держал за горло.
Мерзавец задыхался, брыкался, но не мог вырваться. Его ноги болтались над полом.
— Эллинер, подожди, это шутка! Просто игра! Мы же… — начал он, но не договорил.
Генерал бросил его.
Не в дверь. Не на пол.
В окно.
Стекло разлетелось в брызги, как лёд под копытом.
Осколки сверкнули в свете люстры.
Крик оборвался на полуслове.
Тишина.
Секунда.
Другая.
Двое дружков, не сговариваясь, бросились к двери.
Без криков. Без попыток оправдаться. Просто — побежали, как крысы. Им не хотелось ждать своей очереди.
И снова тишина.
Она накрыла комнату тяжелым покрывалом. Только снег шуршал за окном, да дыхание генерала — рваное, звериное, будто он сдерживал пламя ярости в груди.
Я видела, как в спальню врывался снег.
Холодный, белый, невинный.
Как стоит посреди комнаты разъяренное чудовище. Горячий пар его дыхания смешивался с ледяным ветром улицы.
Эллинер не бросился в погоню.
Но я чувствовала, что он убьет их.
Не сейчас. Позже.
И я никогда не узнаю, как и где это произошло.
Генерал сделал шаг в мою сторону. Потом ещё один.
Тяжело опустился на край кровати, будто его ноги отказывались держать вес собственной ярости.
Его рука — дрожащая, с когтями — медленно потянулась к моему плечу.
Я не отстранилась, глядя на чудовищные когти.
