Князь: Попал по самые помидоры (СИ) - Фокс Гарри

Блядь. Он видел записку… Но как⁈ Или Лира уже проснулась и подняла тревогу? Сердце ушло в пятки.

— Стандартный выездной рейд, старина! — рявкнул Годфрик, пытаясь вложить в голос бодрость, но получилось только громче обычного. Он похлопал по мешку с бутылками. — Инспекция… источников! Внезапная! Для чистоты эксперимента! Князю необходимо личное присутствие! Чтобы простой люд не расслаблялся!

Дворецкий медленно поднял одну седую бровь. Его молчание было красноречивее любой речи. Он явно видел нас насквозь. Сквозь камзол, сквозь мешки, сквозь жалкую ложь про «инспекцию источников».

— Я… осмелюсь доложить госпоже Лире о Вашем… внезапном отбытии? — спросил он, и в его тоне зазвучали ледяные нотки. — Чтобы она не беспокоилась? И не… царапала двери в поисках суженого?

Ох епты…

— Не надо! — выпалил я, слишком резко. — То есть… пусть отдыхает! Красота невесты требует сна! Мы же… ненадолго! Вернемся к вечеру! Максимум!

Дворецкий склонился в безупречном, но убийственно медленном поклоне.

— Как прикажете, Ваша Светлость, — произнес он, и в его глазах мелькнуло то самое «Ну нахер!». Он развернулся и… не пошел. Он поплыл в сторону лестницы. Бесшумно. Как призрак, спешащий навести ужас.

Дверь с глухим стуком закрылась за нами. Я обернулся к Годфрику. Он обернулся ко мне. В его широких, обычно безмятежных глазах читался первобытный ужас.

Сверху, сквозь толщу камня, донесся тонкий, ледяной, как зимний ветер, голос дворецкого:

— Госпожа Лираааа… Проснитесь-с… Вашего Светлейшества тревожные вести…

Больше мы не слышали. Не нужно было. Мы знали, что там сейчас происходит. Розовые уши встали дыбом. Аметистовые глаза вспыхнули адским огнем. Острый коготь выдвинулся, чтобы проткнуть пергамент с нашим враньем…

— ПО КОНЯМ, КНЯЗЬ! — ревел Годфрик, уже вскакивая в седло своего тяжелого дестриэ. Его мешки летели в придорожную грязь. — ВЫРЫВАЕМСЯ! ОРЛЫ МОИ, ВПЕРЕД!

Мы рванули по мощеному двору как ошпаренные. Ворота были распахнуты — видимо, «орлы» Годфрика уже поработали. За воротами, у лесной опушки, маячили три фигуры в сверкающих на рассвете латах. Элита Годфриковой «Драконьей Стражи». Они стояли в театрально-пафосных позах, мечи наголо, будто готовились отразить целую армию Аскарона, а не сбежавшего князя с похмельным капитаном.

— ЗАЩИЩАЙТЕ КНЯЗЯ ЦЕНОЙ ЖИЗНИ! — орал Годфрик, проносясь мимо них, как таран. — ОТРАЗИТЕ ВСЕХ! НАС ДОГОНЯЕТ… ЭЭЭ… БЮРОКРАТИЧЕСКАЯ ВОЛОКИТА!

Рыцари синхронно щелкнули каблуками (отчего их латы мелодично брякнули), и их командир, усатый детина с лицом, напоминающим довольного бульдога, гаркнул:

— НИ ШАГУ ДАЛЬШЕ, ВРАГ! Ваша Светлость, скачите! Мы прикроем! Для нас чест…

Р-р-р-р-р-р!

Из кустов у дороги, с диким кошачьим рыком, вылетел кошковоин. Не грозный воин, а скорее молодой, растерянный на вид парень с пятнистыми ушами и взъерошенным хвостом. Он бежал с такой скоростью, что едва не падал, и отчаянно махал рукой:

— Уважаемый князь! Стойте! Госпожа Лира!.. Она получила письмо! У нее вопросы! Очень срочные! Про «духовное обогащение» и… и горячую воду! Она велела Вас вернуть! Немедленно! А то она сама при…

Годфрик глянул на меня. На его лице, обычно веселом, было написано трагическое величие. По щеке скатилась крупная, искренняя слеза.

— Милорд… — прохрипел он с разбитым достоинством. — Скачите дальше! Я… я пожертвую собой! Отвлеку кошачьего посланца! Расскажу ему про… про целебные свойства местной грязи! Возможно, утонем вместе! Но Вы — спасайтесь! Ради княжества! Ради… будущих оргий в честь Роксаны! — Он уже разворачивал своего коня, готовясь броситься навстречу кошковоину в геройском, но абсолютно бессмысленном порыве.

— ГОДФРИК, ТЫ ДЕБИЛ! — рявкнул я, едва удерживая коня. — Он же один! И он не вооружен! Нас не догонит! Скачи, кретин!

Верные рыцари Годфрика, услышав только слова «пожертвую собой» и «князь», пришли в священный экстаз. Они с рёвом бросились не на кошковоина, а на меня — вернее, между мной и несчастным посланцем, создавая живой щит.

— СКАЧИТЕ, ГОСПОДИН! — орал усатый командир, отбиваясь плащом от растерянно царапающегося кошковоина, который пытался просто пробежать мимо. — МЫ ЗАДЕРЖИМ ЕГО! ДАЖЕ ЕСЛИ ОН ЗАХОЧЕТ ОБСУДИТЬ ТЕХНИЧЕСКИЕ НОРМЫ ВОДОСНАБЖЕНИЯ! ДЛЯ НАС ЧЕСТЬ УМЕРЕТЬ ЗА ВАШ ГРАЖДАНСКИЙ ПОДВИГ!

Двое других рыцарей, с фанатичным блеском в глазах, уже пытались «обезвредить» кошковоина, накидывая на него плащи и спотыкаясь о его хвост. Тот визжал от возмущения и страха.

На мои глаза, против воли, навернулись предательские слезы. Идиоты. Верные, самоотверженные идиоты. Они готовы были погибнуть под когтями кошколюда не в битве с Аскароном, а из-за моего вранья про горные источники и желания смыться от невесты на мальчишник.

— ПАРНИ! — крикнул я, уже разворачивая коня и пришпоривая его. Голос дрожал. — Я ВАС НЕ ЗАБУДУ! ДЕРЖИТЕСЬ! И… — в голове всплыл единственный достойный эпитет, — … ДА ПУСТЬ РОКСАНА ОСВЕТИТ ВАМ ПУТЬ СВОИМИ БУЛОЧКАМИ! САМЫМИ СЛАДКИМИ!

Лица трех рыцарей, мелькнувшие в последний раз, озарились блаженными, безумными улыбками. Они услышали Высшее Благословение. Усач даже перекрестился плащом. Они с удвоенной яростью (и полным отсутствием боевого умения) продолжили «задерживать» орущего кошковоина, который теперь явно жалел, что вызвался с поручением.

Годфрик, утирая слезу рукавом и уже забыв про жертвенный порыв, догнал меня.

— Эпично, милорд! — проревел он на скаку, его голос дрожал от восторга. — Прощание! Слезы! Благословение булочками! Ох, они войдут в легенды! Песни сложат! — Он выдохнул, на его лице снова появилась озабоченность. — Только вот… «Мурка» наша… она там с конвоем была. Надеюсь, кошковоин ее не опознал? А то придется «огненной воды» на откупные отдавать…

Мы мчались по лесной дороге, оставляя позади нелепый, но трогательный бой за мое право на день свободы. Горы были уже близко. Источники ждали. А в спину мне, казалось, уже дул ледяной ветерок от ярости розовоухой невесты и звона точимых где-то за спиной когтей. Один день. Один чертов день без кружевных войн, политики и бирюзовых глаз, полных слез. Оно того стоило. Надеюсь.

* * *

Кабинет князя Артура фон Драконхейма больше не был убежищем власти. Он превратился в зал суда. Причем суда скорого, несправедливого и очень, очень болезненного.

Три верных рыцаря, гордость (пусть и слегка потрепанная) Драконьей Стражи, стояли на коленях посредине. Вернее, сидели на коленях, поддерживая друг друга. Их лица были живописным полотном боевых искусств кошколюдов: рассеченные брови, распухшие носы (один явно кривой), фингалы всех оттенков синего и фиолетового, и ссадины — вероятно, от падения на гравий при попытке «задержать» посланца. Их латы были помяты, плащи изорваны. Усатый командир сжимал в руке клочок ткани с вышитой булочкой — видимо, оторванный от плаща. Но глаза… глаза горели фанатичной преданностью и немым укором к несправедливости мира.

На княжеском кресле, откинувшись с кошачьей небрежностью, восседала Лира фон Китилэнд. Ее серебристое «свадебное» платье сменилось на практичные, но дорогие кожаные штаны и облегающую тунику, подчеркивающую каждый изгиб. Розовый хвост медленно ходил ходуном по подлокотнику кресла, словно хлыст палача. Аметистовые глаза сверкали холодным, хищным огнем. На ее острых когтях играл свет от камина.

По бокам от кресла, как мрачные тени, стояли Ирис и Элиана. Ирис — в своем фирменном убийственно-черном кружеве (платье сегодня было чуть менее откровенным, но не менее эффектным), руки скрещены на груди, синие глаза метали ледяные иглы в несчастных рыцарей. Элиана — в простом, но чистом платье, подаренном служанками. Ее бирюзовые глаза, еще недавно полные слез и унижения, теперь горели странной смесью мстительного удовольствия и… азарта? На ее шее, чуть выше ворота платья, виднелся краешек темно-багрового засоса. Она тоже еле сдерживала злобную усмешку.