Ключ Руна (СИ) - Изотов Александр

Высокие гости в это время, кстати, прыгали со своих мест прямо вниз — среди них, видимо, почти не оказалось яродеев. Барон тоже стоял с мечом, но его уже закрывали спинами дружинники… Да их и так снесло всех вместе буквально через мгновение чёрной волной.

— Грецкий, стоять!

— Что? — я, который на всё это смотрел, как на фантастическое кино, только и успел повернуться. Копаня Тяженич, обхватив бледную перепуганную княжну за плечи, вдруг просто запустил её ко мне по доскам.

И она, подсвечиваясь жёлтой волшбой внизу, проскользила до меня, словно камень в кёрлинге, не докатившись всего пары метров.

— Стоять, Гре… — попытался ещё раз крикнуть Копаня, но в него ударила чёрная волна. Гном успел сгруппироваться, зажигая под собой руны, но его всё равно снесло, и Тяженич, проломив ряд скамеек, исчез где-то внизу.

А мутант, вокруг которого уже явно иссякло чёрное поле, вскинул замутнённый взгляд на лежащую посреди помоста княжну. И, отбросив от себя наскочивших на него дружинников, и разорвав кого-то, словно тряпку, он поскакал к Дарье.

Мой меч лежал в другой стороне, поэтмоу я без раздумий метнулся к Дарье, закрыв её спиной и понимая, что у меня остались буквально мгновения…

— Борис! — княжна пыталась что-то нащупать в складках своего сарафана, — Я сейчас!

Сейчас она… Чего она сейчас. Вытащит топорик, что ли⁈

Монстр, который раскидывал сильнейших яродеев, словно кукол, несётся к нам, прошибая когтями доски, словно бумагу. Вслед за ним вьётся веер из капель крови, щепок и опилок, и в этом вихре я вижу только налитые чёрной яростью глаза и окровавленную пасть. Словно разъярённый адский бык.

Гадство! Гадство!.. Копаня-а-а-а!

Мысль о гноме заставила мою руку вытянуть из кармана камушек иолита… «То-ро, то-ро, то-ро», — мысленно за’то-ро’торил я, и тут меня озарило… Стоять это означает… «стоять»!!!

Я протягиваю руку.

— То— …

Оскаленная пасть уже совсем рядом, раскрывается и готовится сожрать нас обоих…

— … -ро!

Иолит зажигается, и вся эта мутированная махина, несущаяся как паровоз, просто напарывается на гномий инструмент. Я чувствую, как ломаются мои пальцы, зажатые об камень, но он не сдвигается ни на миллиметр…

Зато смачно трещат орочьи рёбра, когда грудная клетка монстра обнимает неколебимую опору. Мне в лицо брызжет смесью крови и костей, и рычащая пасть останавливается всего в сантиметре от моего лица, шмякнув мне по губам ужасно вонючим языком.

Я, правда, не учёл одного — по инерции меня ударило его удлинёнными лапами, ломая рёбра и челюсть уже мне, и я, перелетев через Дарью, рухнул куда-то в сено. От удара о землю воздух окончательно выбило из моих лёгких, меня осыпало шелухой, и да я ещё её и резко вдохнул…

Сознание я потерял не сразу, лишь когда успел заметить, как сжимаю в сломанных пальцах мой верный иолит. Мир потемнел, обещая мне сладкое забытье. Может, хоть сейчас, когда я на пределе, смогу почувствовать источник яри внутри? Ну? Ну-у⁈

Нет, ничего…

Гадство.

Глава 12

Все хотят Грецкого

Тот, кто хоть раз терял сознание, знает, каково это — очнуться и несколько мгновений не помнить, кто ты. Когда произошедшее с тобой складывается из осколков, и ты цепляешься хоть за какое-то чёткое воспоминание, чтобы собрать себя по кусочкам.

Может, кто-то и видел в таком состоянии пресловутый свет в конце тоннеля, но я даже толком не запомнил, как с помоста рухнул. Какие уж там видения?

Очнувшись, я и вправду не сразу себя осознал. Где я? Сверху бревенчатый потолок, из таких мощных брёвен, что мне даже не обхватить. Очень грязный потолок, кстати, и пыльный.

А кто я? Знаю, что я — это я… Ну, а кто ж ещё это может быть? Но кто конкретно? Как же голова трещит…

— Господин Грецкий, а вы везучи, надо признаться.

Тихий вкрадчивый голос проник в мои уши незаметно, и я даже не сразу осознал, что со мной говорят. Но я ещё недостаточно оклемался, поэтому так и продолжал пялиться в потолок. А Грецкий — это, стало быть, я…

— Вы сегодня увидели, на что она способна, — голос продолжал, — Вам два раза везло, но, сударь, вы же понимаете, что везение когда-нибудь закончится?

Я пока молчал… Собеседник явно с умом выбрал момент, чтобы со мной говорить. Вот на этой границе сна и яви, когда я уже слышу, но тело ещё спит.

Гадство! Да меня, кажется, чем-то усыпили…

— Но у вас есть шанс остаться в живых, — продолжал собеседник, — Мы никогда не отказываем тем, кто умён достаточно, чтобы понять, с кем надо дружить.

— Вы… — я открыл было рот, чтобы обнаружить, как пересохло в горле. Охренеть, я будто сутки не пил!

— Мы служим великой цели. И мы, что вам понравится больше всего, богаты… Наслышан, что состояние ваше нынче легко умещается в карман, ведь так? Отпрыску великого княжеского рода это, несомненно, не делает чести.

— Честь… — вырвалось у меня, — … не меряется деньгами. Кха…

— Странно слышать это от вас, Грецкий. Наше предложение присоединиться к нам звучит лишь единожды, — собеседник усмехнулся, — Но мы дадим вам время подумать, господин Грецкий.

Надо мной мелькнул золотой блеск. Мой медальон!

Гневный порыв потонул в моих ватных мышцах, которые совсем не желали мне подчиняться.

— Матушка…

— Ваша мать, к сожалению, не ценила свою эльфийскую кровь. Снюхалась с орком, и даже сыну посмела передать в наследство эту дрянь! — послышался глухой деревянный стук, а потом что-то мелкое куда-то плюхнулось, — Какая вонь! Впрочем, там ему и самое место.

Да, распространившееся амбре заставило меня поморщиться. Зато думать я стал чуть яснее.

— А вы, господин Грецкий, какую в себе половину цените? Какую из тех кровей, что текут в вас?

Я стиснул зубы. Смешно — я не знал матушку, только по любви Захара к ней мог догадываться, какой замечательной женщиной и матерью она была. И, конечно же, я совсем не знал отца. Но едва прозвучал этот вопрос от незнакомца, как я почувствовал злость.

И за матушку-эльфийку… И неожиданно за отца-орка. Какого хрена они лезут⁈ Мы сами разберёмся!

Где-то на задворках у меня мелькнула мысль, что, возможно, я совсем ничего не знаю о своей фамилии, и о том, что же именно побудило Грецкого-старшего отправить жену с ребёнком так далеко от Твери. Ведь Захар говорил, что это орочьи великие семьи не терпели союза Грецкого с эльфийкой, и он отослал нас сюда от греха подальше.

Но, кажется, грех всё-таки достал нас здесь… И мне совершенно не нравится тот тон, которым он со мной говорит.

— Обе половины… ценю, — прохрипел я, наконец-то сжав кулаки. Пальцы стрельнули нестерпимой болью, пронзая разум молнией, но больше мне ничего не удалось.

— Прискорбно, ведь дрянная половина до сих пор пытается вас убить, — голос приблизился намного ближе, и я почуял у носа какой-то сладковатый запах. Я тут же выдохнул и задержал дыхание, понимая, что меня могут снова погрузить в сон.

— Вы же помните, как погибла ваша матушка? Ну ведь вы же знаете правду, Грецкий! Неужели вы простили это своей тётушке?

Мои глаза слегка расширились, но я сдержался от ухмылки. Меня слишком топорно обрабатывают… Быть может, прошлый Грецкий бы и поверил, но у меня было достаточно мозгов, чтобы понять, куда дует ветер.

— А о том, что в Твери вырезан весь род Грецких, вы слышали? Так ваша тётка убирает всех, кто стоит у неё на пути, и не жалеет даже родную, такую важную орочью кровь. Ваша мать… А теперь и ваш отец. Когда же очередь дойдёт до вас? До единственного спрятанного на Урале наследника?

Поняв, что сейчас просто задохнусь, но так и не смогу пошевелиться, я всё же вдохнул. Голова слегка закружилась, когда сладкий запах ударил в ноздри… Ну всё, хана мне.

Только тут до меня дошло, что это парфюм. Гадство!

— Ме-е-есть! — голос продышал прямо в ухо, — Ты же хочешь отомстить ей, правда? У тебя есть шанс! Ты отнимешь у неё всё, и отстоишь честь семьи.

Собеседник явно от отчаяния перешёл на ты.