— Если ты забыл, в академии Мракендарр как раз и учат балансировать свою духовную и материальную стороны, — напоминаю я, — все мы тут неуравновешенные и можно сказать, психи.
— Это ты за два цикла Лодди поняла? — смеется Деркей.
— Вот, я добыл нам грушевый триббон, — к столику выруливает Такмар, и я вздыхаю с облегчением. Присутствие Деркея меня почему-то тяготит. Если честно, неприятно думать о том, что Вальдер Эфлон якобы душевно болен. Я привыкла видеть в нем сильного, волевого парня. Почти мужчину. Это, конечно, зря. Эфлон еще та зараза.
Два цикла Лодди… действительно, уже столько времени я провела в Мракендарре и толком не приблизилась к цели своего тут пребывания. Не поняла, что случилось с Ларией и не наладила с ней контакт.
Странно, что в Ардилодии для обозначения временных промежутков используют именно циклы Лодди, более длинные. От новолуния до полнолуния этого светила проходит двадцать девять дней. В то время как Диллон укладывается в семнадцать. Почему бы не измерять все в Диллонах? Тогда бы казалось, что время идет быстрее… Глупые мысли, согласна. До Новогодья еще два цикла Лодди, или лоддина, если проще сказать.
— Ладно, веселись, Колючка, — Деркей поднимается, — ты мне вовремя напомнила, что я пришел не один. Пойду найду свою девчонку, а то королю не очень-то прилично шастать одному.
— Тебя еще не выбрали, — бурчу ему в спину.
— Опасный парень, — Такмар смотрит Олтару вслед.
— Есть такое, — соглашаюсь я, — вроде бы строит из себя простого мальца, с шуточками-прибауточками. А на донышке его глаз словно новый Мракендарр строится.
— Знаешь, по старой легенде, пять веков назад на этом месте была тюрьма, — вдруг говорит Такмар, — это к слову о новом Мракендарре. Он бы у Олтара был именно таким, не находишь?
— Недолюбливаешь его? — внимательно смотрю на Такмара, пригубив напиток. Вкусно.
— Уважаю, — признается парень, — у меня бы не хватило смелости выдвинуться в короли, когда есть Вальд. А он смог.
— Разве у него есть шансы? — удивляюсь я. — Только разве что Вальдера позлить.
— Вроде как есть у Деркея свои последователи, — шокирует меня Такмар, — даже поклонники. Он блистал на втором курсе.
По стенке бокала размазывается красное пятнышко.
— Ой! — замечаю я его. — Слушай, пойду в уборную, застираю перчатку. А то засохнет.
— Давай, — кивает Такмар, — я посторожу столик и может организую нам перекус. Извини еще раз за…
— Не страшно, она остановится.
Спешу в уборную, тороплюсь спасать перчатку. Да и боюсь коснуться платья, запачкать. У меня в маленькой сумочке пропитанные целебным составом салфетки, промою рану.
Бегу по коридору, не глядя по сторонам. И жестоко об этом жалею, когда ловлю подножку.
Керейна Зелет в своем репертуаре.
Чудом успеваю схватиться за стенку, еще больше отбивая многострадальные пальцы.
— Да что ты за человек такой? — стону от боли.
А Дикая Слива откровенно смеется.
Кроме нас возле уборной никого.
— Керейна, — не выдерживаю я, — что так озлобило твою душу? Жизнь в приюте?
Зелет кривится. Цепляется за одно-единственное слово.
— Душу? Ты веришь в эту детскую сказку? Нет никакой души, дурочка! Есть только тело. Мозг, рождающий мысли. Так что не надо лечить меня этими ванильными сопливыми призывами.
Смотрю на нее в изумлении. В глазах Керейны настоящее страдание. Что разбудили в ней мои слова? Так, что она даже не поинтересовалась, откуда мне известно о приюте. Тут я, конечно, прокололась. Надо ее отвлечь, чтоб не задавала лишних вопросов.
— Почему ты так категорична, Керейна? Ты же маг! Наличие души для нас факт! — закидываю новую удочку.
— Маг. И что? Мы устроены так же, как и обиходы. Просто у нас еще есть эфирей. Но он тоже никакая не душа. Ты просто ни черрза не знаешь об этой жизни. У меня был друг Ринар. Очень хороший, душевный парень.
Я не верю глазам. По лицу Зелет бегут слезы.
— Мы были как две половинки магии. В нем больше духа, во мне — материи. Да, так тоже случается. Это сразу было видно. С детства играли вместе. Я… любила его. Впервые я кого-то так любила. Это было так невинно и… по-настоящему. Без каких-то там пошлостей.
Кажется, Керейна не осознает, что все это рассказывает мне вслух. Она словно в трансе.
— Когда нам было по пятнадцать, мы с ним полезли искать интересные, заряженные камни в заброшенном карьере. Ринар упал и ударился головой. Так сильно, что расколол череп.
Вздрагиваю, представив ужас, который пережила Керейна. Такого никто не заслужил.
— Я спустилась к нему, цепляясь за камни, чуть сама не свалилась. Он был без сознания. Я звала его, шептала, что все будет хорошо, пыталась остановить кровь магией, у меня это получилось. Рана даже начала затягиваться к тому времени, как нас потеряли, и прибыла помощь. Ринара доставили в лазарет. Он быстро восстанавливался. Ему починили кости, скоро от травм не осталось ни единого следа… как и от Ринара.
Керейна усмехается, и это жутковато. Взгляд ее направлен внутрь нее самой. В душу, наличие которой она сейчас отрицает. А там, в глубине, до сих пор пятнадцатилетняя Керейна раскачивается вправо — влево, держа на коленях разбитую голову единственного друга. Закрывает ладонью страшную рану, пытается пригладить спутанные, пропитанные алым соком жизни волосы. Повторяет онемевшими губами, что все будет хорошо, и она его спасет. Обращается к далеким невидимым богам, призывая на помощь.
— Он не помнил ничего, перестал быть собой. При этом, способности при нем остались. Эфирей не пострадал! А моего Ринара не стало!
Керейна сжимает кулаки.
— Он не помнил меня. Вообще никого! Сидел, пускал слюни и смеялся, видя пролетающую мимо муху, менял ее полет магией! Сломался его мозг, а вместе с ним и Ринар! Его сознание — это просто процессы происходящие в голове, понимаешь? И прежнего умницу и душевного парнишку не смогли вернуть ни лекарствами, ни магией. Потому что некоторые вещи не подвластны современной магической целительской практике. Материя первична, Летхит. Мы — это набор органов.
Ее слова звучат страшно. В них не хочется верить.
— Что с ним стало потом? — спрашиваю осторожно.
— Увезли в лечебницу для безумцев. Душевнобольных. Но это ерунда, душа не может болеть. Он же не ей ударился, Летхит! Просто… просто человек — не сосуд. Он и есть содержимое. А больше нет ничего.
— И поэтому ты никого не щадишь? — тихо говорю я.
— Наверное.
Тут она приходит в себя.
— Тьфу, зараза! — сердито бросает в сторону. — Забудь о том, что я сказала. Ты просто застигла меня врасплох своими слезливыми глупостями. И у тебя кровь на пальцах, ты знаешь?
— Еще бы, — теперь злюсь я, — ты ведь мне это устроила.
— Я? У тебя не только пальцы потекли, но и мозги? Я лишь подговорила нападающих «красных» целиться тебе в голову. Все равно бы не отшибли ничего через шлем, просто неприятно. Ну и соображать ты стала еще хуже.
— У меня в перчатках были «семена железа», — бросаю ей в лицо, на котором все еще видны следы слез.
— Это не ко мне, — Керейна пожимает плечами, — ладно, я в зал. И если кому скажешь, что я тут ныла, пораненные пальчики покажутся тебе легким массажиком.
Зелет резко разворачивается и уходит. Смотрю ей вслед, думая о том, какой багаж носят в себе с виду дерзкие и злобные личности. Может и у Вальдера Эфлона есть своя болевая точка, с которой ведет отсчет его непримиримость с окружающим миром.
Когда я возвращаюсь в зал, ведущий призывает использовать жетоны активнее.
— Увы, самые невнимательные их потеряли и лишились права голоса, — с наигранной грустью говорит Грасма.
Слышится вопль из зала:
— Это мой!
— Братцы, это недоказуемо. Вы профукали свою возможность решить судьбу академии.
Ведущий категоричен.
— Но остальные все еще могут это сделать.
Такмар встречает меня улыбкой и отличным уловом в виде пяти тарелок с закусками.
