Книжная лавка фонарщика - Остин Софи

— Конечно поймет, — ответил Джек, догоняя его. — Поймет, что мое слово ничего не стоит! А я хочу доказать ей, что на меня можно положиться — что я выполняю свои обещания! Пожалуйста, Уилл. — Джек снова схватил его за руки. — Я же тебя знаю. Хоть ты и сыплешь колкостями, ты бы не хотел видеть, как она мучается.

— Это еще кто сказал?

— Пожалуйста, — повторил Джек, еще крепче сжимая ему руки.

Уильям вздохнул.

— Ладно, — согласился он, высвобождая сдавленные пальцы. — Помогу.

— Буду должен тебе за это, — сказал Джек, переходя на бег, чтобы успеть вернуться. — Правда, я твой должник!

— Ты мне и так уже должен, — крикнул ему вслед Уильям. — За «Синий колокольчик»!

— Должен, но в долгу не останусь!

Уильям махнул рукой, наблюдая, как черный костюм друга постепенно теряется среди людей и повозок, стягивающихся в город.

— Что ж, это будет интересно, — буркнул он себе под нос.

Эвелин, одной рукой придерживая подол своего платья, а другой сжимая миниатюрную сумочку матери, поднялась по лестнице отеля «Роял Стейшн» одна.

Ее должна была сопровождать мать, но в пять часов она начала жаловаться, что ей сдавливает лоб, а пока Эвелин одевалась и причесывалась, стала уверена, что эта боль точно перерастет в мигрень.

— Боюсь, тут ничего не поделаешь, — сказала Сесилия, заправляя выбившийся локон Эвелин за ухо. — «Роял» — очень респектабельное место: бояться, что нас обвинят в непристойном поведении, совершенно не стоит. Я просто останусь здесь и полежу в темноте, а ты сходишь на ужин сама.

— Именно так впервые поужинали твои отец с матерью, — вмешалась тетушка Клара, навлекши на себя обжигающий взгляд Сесилии. — В каком-то обшарпанном кабачке на окраине, да?

— Вам изменяет память, — огрызнулась Сесилия.

— Память моя безупречна, — возразила тетушка Клара. — Хотя, быть может, твой девиз не в том, чтобы прогибать правила ради собственных интересов, а в том, чтобы полностью их нарушать? В молодости ты была куда предприимчивее, Сесилия…

— А-а-а, — произнесла Эвелин, поворачиваясь к матери и ловя ее взгляд. — Так вот отчего у вас мигрень. Снова эти ваши козни.

Ее мать покраснела, как вишня.

— Не обращай на тетушку Клару внимания. У нее старческий маразм.

Эвелин еле сдержала смешок, вспомнив, как разозлилась тетя, и назвала свое имя портье. Тот проводил ее внутрь, в огромный, освещенный свечами обеденный зал, к столику, стоящему между двумя изящными балконными дверьми, распахнутыми навстречу вечерней прохладе и простирающемуся за ними городу.

— Прошу извинить меня за опоздание, — произнес голос за ее спиной. Она обернулась — перед ней стоял Натаниэль в роскошном черном шелковом жилете, белоснежной рубашке и элегантной бабочке в тон. Сняв цилиндр и обнажив свои безупречно уложенные светлые волосы, он галантно ей поклонился. — Очень рад снова видеть вас, мисс Ситон. Вы выглядите просто чудесно.

Эвелин оставалось лишь надеяться, что первой мыслью Натаниэля при ее виде было не: «Господи, неужели у бедняжки только одно вечернее платье?» А вторая его мысль, без сомнения, не отличалась от того, что думала она: что ужинать вдвоем было довольно смело, даже притом, что «Роял» — респектабельное заведение. Но и в этом, решила Эвелин, были свои плюсы: до леди Вайолет точно дойдут слухи и она поймет, что Эвелин отнеслась к их договору серьезно.

— Прошу, зовите меня Эвелин, — сказала она, протягивая руку. — Моя мать передает свои извинения: ей сегодня нездоровится. Очередной приступ мигрени.

— О, мой отец тоже ими страдает, — ответил он, садясь за стол напротив нее. — Видит ауры — разноцветные пятна в глазах. Интересно было бы тоже их увидеть, но только без головной боли, которая наступает вслед за ними.

— Это точно, — согласилась Эвелин. — Моя мать в такие дни становится совершенно беспомощна.

И всегда в самый удобный момент.

— Ты прекрасно выглядишь, Эвелин, — сказал Натаниэль. — Этот цвет тебе очень идет.

Все это время Эвелин, опустив голову, рассеянно теребила пальцами расшитую золотом салфетку у себя на коленях, но теперь подняла взгляд и посмотрела ему в глаза — ошеломительно-голубые, цвета васильков. В мерцании свечей их взор теплом разливался по ее коже.

— Спасибо, — ответила она.

Он засмеялся:

— Вот почему я предпочитаю англичанок. В Нью-Йорке светские дамы постоянно пытаются выторговать себе комплимент получше. Им всегда мало выглядеть просто «прекрасно» — нужно обязательно быть «самой прекрасной» или даже «прекрасней всех на свете». И я без конца обречен придумывать новые, лучшие формы похвалы.

Эвелин подняла брови:

— Мне кажется, люди, которые так стремятся получать похвалу от других, делают это потому, что никогда не слышат ее от самих себя. Они не говорят себе, что они хорошие и замечательные: они рассчитывают, что за них это будут делать другие люди. Вот только парадокс в том, что, пока они сами себе это не скажут, пока не прислушаются и не примут это, они не смогут поверить в это из чужих уст. Не будут считать это правдой. Вот почему они постоянно хотят от тебя новых комплиментов, Натаниэль, — и почему тебе так неудобно их делать.

Он посмотрел на нее. Его светлые брови едва не доставали до линии волос.

— Ох и странные вещи ты говоришь, — вполголоса произнес он.

— Как-то я такое уже слышала, — ответила она с довольной улыбкой на лице и перевела взгляд на изящное меню по ее правую руку. — «Говядина в трюфельном соусе» звучит вкусно.

Натаниэль щелкнул пальцами, когда мимо проходил официант.

— Мы возьмем цыпленка Маренго и красное вино к нему. А еще лобстера с вашим лучшим шампанским. — На его лице мелькнула виноватая улыбка. — Поверь мне, это блюдо пробовала сама королева. Специи для него везут из Индии.

Эвелин отложила меню. Какой смысл читать его, если мужчина закажет все блюда за нее? И еще меньше смысла теперь ему объяснять, что лобстер ей не нравится. Не шантажируй ее леди Вайолет, она бы что-нибудь ответила. Но, учитывая обстоятельства, решила поступить так, как, по ее мнению, поступила бы леди Вайолет.

На ее лице застыла самая милая улыбка, которую только она смогла изобразить.

— Ты запоминаешь меню каждого заведения, в котором ужинаешь, или только отеля «Роял»?

— Только отеля «Роял», — с улыбкой ответил Натаниэль. — С моими собственными делами в Лондоне и поручениями герцога в Йорке я так часто туда-сюда езжу, что нередко вползаю сюда еле живой от голода.

— А блюда для своих спутниц ты всегда заказываешь за них сам?

Натаниэлю хватило такта покраснеть.

— Я не так часто приглашаю женщин на ужин, если хочешь знать.

— А как же леди Вайолет?

Натаниэль вдруг сосредоточил все свое внимание на белой шелковой скатерти.

— Что леди Вайолет?

— Ты не думал позвать ее на ужин? Это уж точно будет интереснее, чем целый день сидеть в лобби и ждать, когда она спустится.

Уши его побагровели.

— Леди Вайолет не считает меня своим поклонником.

— А кто же ты? — спросила она, несколько приглушив голос. Его уши стали чуть ли не краснее вина, которое аккуратно разлил по бокалам подошедший к ним официант. — Сам ты считаешь себя ее поклонником?

— Я считаю, что это не твое дело, — раздраженно произнес Натаниэль и тут же осекся. — Прости, я не хотел тебя оскорбить. Это прозвучало так… так грубо.

— Этим ты меня не оскорбил, — честно ответила Эвелин. — Но вот еду я предпочитаю заказывать себе сама. Так уж вышло, что лобстер мне не нравится.

Он поправил воротничок:

— Я думал, тебя впечатлит мое знание меню, но ты права. Позволь мне…

Он встал, поспешно бросив салфетку на тарелку, и удалился. Столики в зале были заняты по большей части мужчинами, по три-четыре человека за каждым. За некоторыми столами попадались и женщины, но они с Натаниэлем были здесь единственной парой, ужинавшей наедине, — неприличие, которое ее мать не могла не предвидеть. И при этом сама настояла на том, чтобы не отменять ужин! Значит, нарушить правила и поужинать наедине с мужчиной — на публике — она считает приемлемым, а устроиться на работу, зарабатывать себе на жизнь — нет? Эвелин это казалось какой-то бессмыслицей.