Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

Мачеха Бури подняла ухватом чугун с угольями и перевернула в солому. Та занялась, заплясали языки огня. Загорелись дружно опущенные в огонь факелы. Бабы затопали ногами, закланялись огню, закивали друг другу — молча и от этого как-то страшно. Никто не голосил погребальных песен и причетов, словно уговорилисьб об этом заранее. Четверо с факелами разошлись по четырем углам, чтобы запалить сруб. И тут кое-что все-таки произошло. С ближайших лесных деревьев взлетело с карканьем воронье, от порыва ветра зашумел общинный дуб. В погребальную баньку ударил снежный заряд, разметал шипящую подмокшую солому и загасил огонь. Кто-то из баб посмотрел на небо, кто-то в лес, а кто-то на Белку с Кириаком. Посмотрели и бросились собирать и укладывать назад разбросанное порывом ветра.

Петра помогать им не стала. С факелом в руке подбежала к Белке, прищурилась, втянула носом воздух, словно силу, вложенную в слово, можно учуять. Но у Белки рот завязан, Кириак хмурится молча.

— Кто это сделал? — спросила она.

«Кощей», — засмеялась и заперхала в тряпку Белка, понимая, что дурит не по-хорошему, но сделать с собой ничего не могла. Напряжение и ожидание прорвались неуместным, душащим смехом.

Петра ударила Белку факелом по плечу. Не обожгла, не подпалила даже мех на капюшоне. Не особо ушибла — криворучка же. Просто сбила с рукава обильно налипший снег. Кириак бросился на защиту, почти успел, хотел оттолкнуть Петру, но та издала не слово даже, а какой-то шикающий звук, и писаря отбросило в сторону, опрокинуло, вмяло в свежий, набросанный лопатой снег.

— В деревню едут солдаты и помощник прокурора, — выкрикнул из сугроба Кириак. — Одумайтесь и прекратите уничтожать следы преступления!

— Преступления? — Петра зашипела как ковш воды, выплеснутый в бане на каменку. — Прекратить? Преступление должно быть наказано, а твой инспектор все бросил и сбежал. Трус, испугался, не справился с Кощеем и его помощниками! А может, ты и сам Кощею помогаешь? Может вы заодно?

— Да нет никакого Кощея! Это ваши деревенские сказки!

На громкие слова повернули бабы, подошли, встали у Петры за спиной.

— С-с-скас-с-ски? — клокотала и шипела Петра.

Вдруг отшвырнула погасший факел, бросилась к Белке, сунула руку ей в карман и выхватила вилку, высоко подняла ее над головой:

— На, смотри, какие сказки! Смотрите все! Заговор на серебре! Серебро всегда побеждает слово! Серебро не поддается слову без крови! А слово вместе с серебром и кровью ничто не победит! Видите, видите! Это она, точно она! Хотела и сейчас на нас с серебром идти, чтоб мы ей сделать ничего не могли, смеялась над нами!

По шеренге баб прошел гул изумления — словно Петра вынула у Белки из кармана жар-птицу, а не предварительно уложенную туда вилку.

«Она! Она! Гляди-ка, точно она! Вилка-то из дерева выдернутая, ейная!» — зашумели бабы, и даже полудурошный школьный сторож дребезжащим голосом проблеял: «Еёхняя вилка! Она!..»

— А на костер ее прям сразу! — взревела то ли Марашка, то ли Мурашка. — Нечего ждать прокурорских, они когда еще приедут! Вяжи ее, бабы, в саван! Снизу под Хрода затолкаем!

На Белку навалились втроем или вчетвером, чуть не вывихнув ей руки из плеч, Кириака, что-то закричавшего и рванувшегося воспрепятствовать, мигом затолкали обратно в сугроб.

Веревку, которой Белка была прикреплена к суку, ослабла, отвязалась, упала, хлестнула Белку по голове, и Белка свалилась бабам под ноги. Ее окунули лицом в рыхлый мокрый снег, на нее наступили, ее пару раз перевернули и пнули, попав по лицу. Поэтому она и не слышала ни топота копыт, ни грозных окриков долгожданных солдат, скачущих со стороны деревни с палашами наголо. Да и бабы разобрались в обстановке не сразу. А когда разобрались, кто с визгом, кто с бранью, брызнули напуганными тараканами в разные стороны, попадали в некопаных сугробах, спрятались за общинным древом и за похоронным срубом. С места не рванула только Петра да туповатый школьный сторож. Внучка Хрода медленно сделала небольшой шаг назад, другой, и остановилась. Глазами она прилипла к солдатам и изумленно переводила зенки с одного обнаженного палаша на другой. Словно не ожидала, что все, сотворенное в деревне, вызовет такие серьезные последствия. А Мурашка с Марашкой отбежали резво, однако недалеко.

Отряхиваясь и невнятно бормоча, поднялся на ноги Кириак. Проковылял, хромая, к Белке и помог ей подняться на ноги.

В какой момент перестал идти снег, скрывая все вокруг, Белка не уловила. Но сейчас, как по волшебству, видно было далеко вокруг — и запорошенные избы, и стену волчьего леса в белом одеяле, и огороды, спускающиеся к прудам, и дальнее поле в другой стороне.

— Я же обещал, что они успеют, — быстро говорил Кириак, дергая Белку за веревки, которыми та была связана. — А ты волновалась. Ничего не бойся, книга «Песни из тени» у меня, а нашел я ее в сундуке у Хрода, пока они тут все бегали. У учителя дома, понимаешь? Ты спасена от несправедливого оговора. Это ли не доказательство!

Он попытался развязать сначала тряпку, которой ей заткнули рот, потом путы на локтях, но руки у него замерзли, дрожали, пальцы срывались с мокрых узлов и не слушались. Ничего не получилось.

Солдат было всего пятеро, хотя выглядели они грозно из-за суровости лиц, пожалуй, преувеличенной даже. Выстроились шеренгой у края расчищенного и вытоптанного участка, перекрыв бабам отступление к деревне. Рвануть прочь теперь можно было только по сугробам или по узкой тропе, которой Белку привели к дубу от учительской баньки. Следом за солдатами на вытоптанную вокруг дуба площадку выехал на толстой чалой лошадке человек в бобровой шапке и в очень длинном черном плаще — видимо, обещанный помощник прокурора. А следом ползли легкие санки, которыми правил инспектор Вернер. Санки так и пришлось оставить на дороге, места у дуба для них не было.

— В сторону! — скомандовал скрипучим неприятным голосом прокурорский чиновник. — В сторону, юноша!

Кириак повертел головой, в поисках того, кому бы это могло быть сказано. Прокурорский помощник указывал на него плетью. Ослушаться писарь не посмел. Прекратил попытки освободить Белку от пут и сделал сначала шаг в сторону потом другой. Потом заметил в санях инспектора и, оглядываясь на Белку, поторопился к нему. Белка постояла еще мгновений десять на ногах и почти без сил села, где стояла. Голова у нее шла кругом, в волосы, в капюшон и за шиворот набился целый сугроб, таяла и текла по лицу вода. Белка замерзла и чувствовала, что ее бьет дрожь от холода и нервов. Поймала себя на том, что отстраняется, смотрит на происходящее словно сбоку или с ветки дуба, словно все это не с ней. Как будто наблюдатель — она, а не помощник инспектора, и события нужно запомнить, но не обязательно в них участвовать.

Но это означало бы «будь что будет», а такое не в характере Белки. Она — вода. Даже если ее налили в бутылку и заткнули пробкой. Она найдет маленькую трещинку, крошечную дырочку, просочится, выберется, впитает мелкие лесные ручьи и болотные протоки, а потом сметет все плотины, препоны и пару деревенек по берегам! Не застаиваться, не зарастать тиной, не замерзать!

Усилием Белка вернула свой взгляд и свое восприятие в себя обратно. Сразу почувствовала занемевшие ноющие плечи, ощутила противную, неостановимую дрожь, дернула онемевшими руками, слизнула с разбитых саднящих губ капли тающего снега. Нельзя разливаться лужей. Еще не все закончилось, еще не время.

Ну, что теперь, господа прокурорские? Она свободна? Это — спасение? Или ей так и не дадут сказать ни слова в свою защиту, потому что Петра с матерью и теткой переврут любого и призовут всех баб в свидетели, а Бури и недовольные возвращенной жизнью пациенты им поддакнут? Эх, столько шансов избежать нынешней ситуации Белка упустила! В огромное количество случайных событий себя вовлекла. Не надо было думать об общем благе и всех спасать. Не бывает за добрые дела благодарности. Бывают только проблемы.

Прокурорский чиновник спешился. Не торопясь, отдал поводья одному из солдат и медленным шагом, подметая снежные хлопья плащом, двинулся к Белке. Обошел ее вокруг, отряхнул от снега свой плащ. Остановился у правого плеча Белки, петлей свернутой плети встряхнул Белке капюшон, выкинув снег и оттуда, огладил ей плечи, обхлопал спину. Занес плеть над волосами, подержал и опустил, не стал прикасаться так, чтобы не через одежду.