Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна

— Спасибо вам, — сказал Жрец, когда многодневная работа была закончена. — Теперь остается только ждать, пока все приживется.

Страшился он того, что будет недоволен Триединый, но то ли Отец и не заметил этого, то ли прошли они по самому края его правила — однако никаких последствий не было. Поэтому вернулся Ворон к делам человеческим.

Махараджа Санду оказался бесконечно толковым правителем, которому и нужно было-то немного защиты и безопасности. Он воспрял духом, ежедневно курсируя телепортами между своим дворцом, где оставались министерства и все государственные службы, и дворцом нового правителя. Работа кипела.

Махараджа взял организацию божественного быта на себя: навестил повелителя на следующий день после Королевского Совета, послал рабочих подключить электричество и водопровод, отвести канализацию (и те, видимо из благоговения, не растянули все на полгода, как это бывало у тидуссов), прислал слуг, поваров и лакеев, и заикнулся было о танцовщицах и певцах, но Черный жрец остановил его.

— Шум не люблю, — сказал он, и махараджа понимающе кивнул. Молодой правитель и сам не любил, но положение обязывало.

Королевская сокровищница Гёттенхольдов была, увы, разграблена после того, как ослабели и развеялись стихийные духи-охранники, но тайники с драгоценностями и золотом во дворце имелись. Достаточно для того, чтобы долго оплачивать работу слуг, но недостаточно, чтобы кормить страну.

А налогов, этой основы государства, поступало от населения совсем немного. И потому, что коррупция пронзила все сверху донизу, и потому, что тидуссцы, к сожалению, веселиться и отдыхать любили куда больше, чем работать. Хотя большинство из них занималось промыслом и ремеслами, чтобы прокормиться, и в массе их, конечно же, попадались уникумы.

Думал Жрец, как сплести этот добрый и яркий народ с яростью и жесткостью лорташцев и благородной холодностью темных аристократов. Одними приказами этого не добьешься — приказы не меняют природу человека, да и страх — ненадежный помощник. Жрецу было, что предложить всем: тидуссцам — более легкую жизнь и много земли, которая их прокормит, лорташцам — возможность служить и жить без страха смерти, темным — восстановление мощных династий. Но что объединит их всех?

И потому в один из вечером он вновь призвал махараджу:

— Расскажи мне про наш народ, Санду, — попросил он. — Прямо как есть, расскажи. Расскажи, чем живет он, расскажи, как пополнял ты казну, если все так бедны?

— Господин, — ответил молодой Тиваладжа, — можешь ли ты изменить себе и мне внешность?

— Зачем? — поинтересовался Жрец.

— Я расскажу. Но лучше показать, — ответил правитель.

Жрец сделал себя степенным тидусским отцом, а Санду — сыном, и они, выйдя в тихом переулке среди мазаных белых домиков, пошли туда, где на широкой улице мелькали люди и ездили автомобили. Солнце жадно лило лучи на город.

Люди были одеты очень по-разному: кто-то в национальные одежды — яркие тсари у женщин, рубахи с широченными штанами у мужчин, кто-то в совершенно современные.

— Твой народ очень чадолюбив, — сказал Санду и указал на детишек, стайками снующими на тротуарах меж взрослых или идущих следом за матерями и отцами. — Считается, что дети приносят счастье. Но многим они приносят бедность, а так как работы на всех нет, остается уходить в ремесла и собирательство в леса. Основные налоги у нас — от торговцев и производств, — продолжил махараджа, — потому и поддерживал я их, и создал систему специального обучения рабочих на заводы. Крупные землевладельцы, которые ведут фермерский бизнес, хорошо пополняют казну. Но на местах значительная часть налогов оседает в карманах радж. Простые же люди зарабатывают копейки, и платить им не за что и нечего. Повысится общее благосостояние — повысятся и налоги, господин. Но в Тидуссе почти нет ничего, что могло бы быть интересно другим странам, кроме дешевой рабочей силы. Полезных ископаемых горстка, а те, что лежат глубоко, требуют разработки, на которую нужны деньги и специалисты.

— Скоро ресурсов у нас будет достаточно, — пообещал Жрец.

Они прошли дальше — там, на большой площади у старого неработающего фонтана, сидели прямо на мраморных плитах множество торговцев, выложив на тележках посуду, резных идолов, одежду и обувь, продукты, предметы быта и украшения. Многие торговцы тут же, не теряя времени, стучали молоточками по медным пластинам, изготавливая украшения, или шили туфли. Было несколько лотков с электротоварами. Шум стоял страшный, торговались тут во все горло.

— У нас есть магазины, как в других странах, но люди любят рынки, потому что любят общаться и торговаться, — объяснил Санду. — А еще наши люди любят тех, кто достиг искусства в своем ремесле, — и он указал туда, где у края площади на потеху зрителям, кидавшим монетки, сражались на длинных закругленных шестах юноши в набедренных повязках, и в другой конец, где танцевали несколько десятков пестрых танцовщиц, прославляя духов и желая танцем всем счастья.

— А еще у нас есть поговорка, — тяжело сказал махараджа. — «Кто не танцует, тот воюет». Тидусс либо радуется, либо утопает в крови, мой господин. Люди добры и веселы, но легко обманываются, их легко натравить на врага.

— Мудрецы в мое время говорили, что это решается образованием, — припомнил бог смерти, который с удовольствием глядел на людей на улицах.

— И критическим мышлением, — кивнул правитель. — И сейчас они так говорят. Но я скажу так, господин. Людей легко поднять на погромы, когда им нечего терять. Когда у каждого и лавка, и дом, и машина, и счет в банке, важнее всего становится стабильность. Так не бывает, но я хотел бы, чтобы у нас так было. Я изучал науку о государственном управлении, и экономику, и социологию, и нигде нет ответа, как навсегда остановить войны.

— Только силой, что не позволит войны, — ответил Корвин, с улыбкой глядя на Санду — ему нравилась горячность молодого правителя.

Махараджа с огорчением кивнул и пошел дальше. Этим еще были примечательны тидуссцы — почти у всех была очень живая мимика и все эмоции были написаны на лицах.

— Наши люди очень покорны судьбе, — продолжал Санду. — Потому двигаются только когда их двигают. Знают природу — у нас, как в Йеллоувине, очень развита народная медицина. Уважают врачей, учителей и магов. В школы много родителей детей отпускать не хотят — какой смысл учиться, думают они, если для образованных мало работы, а семья должна есть? А для работы на земле дроби не нужны. Покоряются силе, часто боятся жаловаться. Ну и взятки чинам процветают, потому что по законам не работает никто. Но зато наши люди не оставят никого голодным, — они уже прошли в какой-то переулок, и Жрец понял, что Санду привел его к приюту для стариков, меж которыми хлопотали женщины, кормя их кашей. — И у нас нет детских домов. Сирот берут родственники или, если совсем никого не осталось даже из дальней родни, — приюты при монастырях, где матушки заботятся о них как о родных детях.

— Ты мог рассказать мне это все и во дворце, — сказал Жрец.

— Да, повелитель, — склонил голову Санду. — Но я хотел, чтобы ты посмотрел на их лица. И полюбил их. Я — кровь моего народа и хочу, чтобы он жил легко и беззаботно. Людям нашим нужен правитель, который не будет рубить с плеча и учтет наши законы и традиции тоже.

— Ты правильно сделал, Санду, — ответил Жрец. — Я услышал тебя.

Народ с опаской принял, что Тидуссом будет править теперь лично бог и титул он будет носить императорский, ибо в ближайшем будущем страна станет частью темной империи (а потому законы надо исполнять и честно трудиться). Но тидуссцам, как только вновь стали выходить газеты, объявили, что махараджа останется должностью, выбираемой раджами страны, и исполнять будет обязанности премьер-министра.

Люди остались довольны. Молодого махараджу Санду любили, потому что с ним пришел мир в настрадавшуюся тидусскую землю. А теперь все были уверены, что страну ждет и процветание.