Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна

Тидусс восстанавливали, прибыла помощь из Йеллоувиня. Жители привыкали к новой жизни, хотя много страхов было поначалу — говорили, что будет каждую ночь брать темный бог кого-то в жертву и выпивать жизнь, говорили, что он издаст указ, что работать надо будет ночью, а спать днем, да много разных глупостей говорили.

Привыкали и министры, советники, царедворцы, хотя творилось никогда не бывалое — бог во плоти воссел на трон. Люди привыкают ко всему, какое бы неведомо чудище ни правило. И здесь привыкли.

Трижды по шесть дней прошло с победы над чужими богами и того момента, как Корвин Черный отдал свою кровь алтарю, из которой сформировалось яйцо будущего Великого стихийного духа.

На девятнадцатый день бог вновь появился в пещере. Яйцо уже увеличилось и занимало все пространство от потолка до пола, а под полупрозрачной зеленоватой скорлупой его видно было, как в тумане нежится-спит змееныш. Был он черный как ночь с золотыми искорками, а на голове его чешуйки образовывали золотую корону. Иногда он расплывался туманом и обращался крохотным вороненком с пухом вместо перьев, иногда принимал промежуточную форму змеептицы. Вокруг яйца клубилась темная стихия, привлекаемая сюда им как магнитом.

Расти ему предстояло год. Ровно через год вылупится новый Великий полоз, который возьмет под свое крыло целый материк.

Сейчас же больше нужно было ему силы, еще больше. И бог смерти вновь пронзил свои руки на алтаре и поделился с духом своей кровью.

А затем вышел из пещеры в горах Блакории и последний раз взглянул на знакомый с незапамятных времен пейзаж, прощаясь со страной, которую создал сам. Растекся бесконечной божественной стихией и выдрал из сердцевины горы пещеру с алтарной чашей и яйцом со зреющим духом. Выдрал и перенес в Тидусс, глубоко под холм своего дворца, в темную толщу камня, уже пропитанного его эманациями.

Пусть зреет малыш уже в своей стране. Пусть, и не вылупившись еще, становится ее частью и ее защитником.

Сделал он и еще одну вещь. Под Медовым храмом, что стоял далеко-далеко от столицы на берегу моря, нашел он свое тело, которое духи хаоса завернули в кокон и погрузили глубоко от случайных глаз и недобрых намерений. И оставил его на месте — лишь опустил еще глубже, создав пещеру из резного обсидиана, который сверкал изнутри, отражая свет сияющих кристаллов, что оставил он вокруг своего тела, поднятого на ложе из камня. Не хотел Ворон, чтобы было его детям тут страшно и неуютно, и потому создал в стенах картины старых дней — как начинался дом Гёттенхольд, и до дней сегодняшних — как вернулся он с Лортаха и как началась история темных родов на Тидуссе. Будут темные короли приводить сюда детей, а им будет интересно разглядывать картинки. А чтобы не уставали дети, сделал он и скамьи из обсидиана, и столы под поминальный пир, и источник вывел сюда, чтобы шумел он весело, а пах тот источник медом и сырой землей.

И тайный выход из той глубокой пещеры он сделал в грот над морем, скрыв его от глаз людских. Только те, в жилах кого течет темная королевская кровь, смогут увидеть тот вход.

Можно было бы и усыпальницу переместить ко дворцу. Но раз уж судьба упокоила его здесь, здесь его место. Да и людям, приходящим сюда в его сезон, нужно чудо и нужно исцеление. А еще тут, глубоко под землей, слышен был мерный шум моря, тяжело ударявшегося о берег, и он знал, что хотел бы спать под этот шум вечно.

В одном из частных музеев нашел Ворон свой посох с серебряным набалдашником и без стеснения выкрал его, оставив на его месте золотой самородок. И пусть члены семьи были потомками человека, убившего его за этот посох, они не были в этом виноваты.

А Жрец слишком много в свою жизнь погубил невиновных, чтобы добавить к ним еще несколько жизней.

25 мая. Нарриви, 8 утра. В Инляндии 22 часа предыдущего дня.

— Как и не было этих тысяч лет, да, брат? — громыхнуло позади. Слуги, неслышно этим ранним утром принесшие господину молока и меда с лепешками и только-только привыкшие, что их не превратят в прах за пыль на подоконнике (но старавшиеся это не проверять), замерли у стен, отразивших красные всполохи.

Бог смерти совсем по-человечески вздохнул, подавляя желание обернуться вороном и клюнуть братца в макушку, и повел рукой.

— Идите, — приказал он, добавив в голос мягкости. Когда не добавлял, впечатлительные тидуссцы валились в обмороки.

Слуги выскользнули из покоев, а Корвин обернулся. На подоконнике, освещенный солнечными лучами, расплавив собой стекло, которое еще сам первый Гёттенхольд научился плавить и вставлял в окна, сидел Красный брат и насмешливо глядел на него.

— Соскучился? — осведомился темный бог, потягиваясь — человеческое тело приятно хрустнуло в затекших местах. — Или подраться хочется, а не с кем?

— Второе, — сверкнул глазами Иоанн. — Михаила подразнил, но у него только меды пошли, отмахнулся. Дите медвежье пестует, воркует, как с лялькой. Степенен он больно, того и гляди на все сезоны, кроме своего, в спячку начнет укладываться. Желтого вызывай не вызывай, он выше этого. Сказал, готов сразиться в поэтическом поединке, а он же победит, ты знаешь… Да и с Сереной он сейчас, — брат хмуро кашлянул. — Белый никогда не против был, но он материнскую сиську сосет. Остался только ты. Или ты против?

— Я за добрую драку, но чуть позже, — мрачно отозвался Черный. — Или ты запамятовал, каково это — править? Люди-то попроще мыслят, что король только на троне красиво сидит, пирует, девок жмет да на жеребце в закат во главе армии скачет. Подожди, брат, письмо завершу и разомнемся, а то и правда невмоготу мне уже. И радостно, что жив и в сердце мира своего, и силу свою вкушаю со счастием, а дела королевские как были дурны да муторны, так и остались. Но надо делать.

— Торопишься, — протянул Воин с пониманием.

— Тороплюсь, — признал Ворон. — Кому бы ни достался трон после того, как я уйду на перерождение, надо ему уже крепкое государство оставить, отец я народа или кто? А если удастся оставить тому, в чьем я теле, то рад он точно не будет. И так я у него в долгу, а еще больший долг хочу навесить. И нужно чтобы все работало, как в садах Желтого брата, чтобы не соскочил и вывел мне новую династию. Поэтому и вникаю во все, брат.

Красный хохотнул.

— Я проще все решал. У меня на правлении советники были, а я воевал, — напомнил он. — Потому и Рудлог крупнейшая страна мира. А советники знали — ежели что не то натворят — голову с плеч. Полезно, брат. А что пишешь-то?

— Письмо, — с бесконечным раздражением повторил Корвин и запустил руку в рыжие волосы. — Волей моей призываю детей моих. Письмо это размножат и передадут главам темных родов. А уже они передадут другим моим детям.

— Так приснись всем и во сне свое повеление озвучь, — удивился Красный и захохотал, увидев мрачный взгляд брата. — Точно же! Ты же обещание нам дал, что там, где можно обойтись человеческими средствами, ты божественной силой пользоваться не будешь! Тяжко себя ограничивать-то, да? Но и весело, согласись? Я иногда так аскезу на себя беру, по Туре хожу… Кстати, был на Туне, растет все, сердце радует…

Бог смерти отвернулся и продолжил писать письмо.

— Махараджа нашел мне дивных поваров, — проворчал он. — Если хочешь отведать местных кушаний, иди сам на кухню. Тебе понравится здешняя пища, пряная, мяса много. А я закончу и следом сойду. Только слуг мне не распугай, а то я тебя знаю.

Красный беззлобно усмехнулся.

— Не страшись, братец. Странником обернусь. Старая забава — проверять, насколько люди милосердны, да? И тебе полезна, чтобы твое тело однажды с кинжалом в глазу не проснулось. Тебе не навредит, но люди иногда те еще дураки.

— Как и мы, — буркнул Жрец.

— Твоя правда, — не стал отрицать Воин. — Но все ума набираются. И мы тоже. Что же, — он спрыгнул на пол и неуловимо быстро оказался у двери. — Пойду повеселюсь, пока жду тебя.