Королевская кровь-13. Часть 2 (СИ) - Котова Ирина Владимировна

— Их, — сверкнул огнем в зрачках Иоанн и взял пальцами из плошки кусок мяса. Заглотил, слизнул с пальцев жирный сок. — Все эмираты пожелали, чтобы мы вдвоем с Сереной ими правили. А я и не против, — он хохотнул, — больше с Водой рядом будем. Она меня успокаивает, — и пламя в его зрачках закачалось мягко, разлилось вокруг тепло как от объятий того, кого любишь. Слуги, и без того веселые, заулыбались. — Вчера нам клятвы и жертвы приносили, вчера я и посмотрел, сколько там работы.

— И сколько? — вновь спросил Корвин, которому дивно было так сидеть с братом и беседовать наедине. Никогда такого не случалось, но сейчас нечего им стало делить.

— Серене трудов больше, каждую страну водой обеспечить да так, чтобы правило Триединого не нарушить. Сложно ей будет. Да и женщин там держат сам знаешь как, а она этого не любит, — и Воин покачал головой. — Если осерчает, если хитрить будут — а они будут, традиция такая, то как бы и династии там не поменялись. А что до моей вотчины, так воинских душ там много, — старик тоже хлебнул пива. Кувшин под его пальцами чуть задымился. — Но они разнежены воспитанием. Много витиеватости в обрядах, а это медлительность, отсутствие точности. К Четери бы их всех… — он помрачнел. — Буду его Мастеров просить отправить мне в помощь.

— А ты-то когда его навестишь? — усмехнулся Корвин.

— Он пока не готов, — ответил Красный уже своим голосом, и где-то сверху громыхнул гром. — Знаешь же.

— Знаю, — согласился Жрец. — Наелся? Разомнешься?

Красный, не донеся до рта ложку, оскалился в предвкушении. И посох его, зажатый меж мослатых ног, едва заметно потек — через его очертания проступил меч.

Но прежде Воин, пустив в тарелки огонь, что слизал остатки еды, выкоптил гарь и оставил их чистыми, встал и тихонько почесал под подбородком одного из идолов для стихийных духов, изображавшего толстенькую ящерицу. Идол мигнул и из него нырнула в печь огненная саламандра. Повара ахнули.

— Спасибо вам, добрые люди, — сказал Воин, — теперь здесь всегда будет гореть огонь. А если надо будет погасить — просто попросите, она спрячется и вернется, когда нужно будет.

Слуги, поняв, кто перед ними, склонились низко-низко. А Жрец повел брата во внутренний двор.

Славный оказался бой во дворе старого дворца Гёттенхольд. Чтобы не принести разрушения всему вокруг, поставили боги там щит, и бились так, что он то раздувался пузырем, то сиял таким жаром, что освещал небо, то наливался тьмой, которая закручивала над дворцом воронки смерчей.

Слуги, подглядывая из окон и дверей, чуть не ослепли, но расходиться не собирались — так мощно сталкивались две фигуры, одна темная с двумя кривыми клинками, другая яркая, сияющая, с одним тяжелым мечом. То смех, то досадливый рев, то вполне человеческие ругательства слышались оттуда.

— Гляди, — толкнула в бок своего мужа-мясника повариха, — прям как вы с братьями, когда пива упьетесь, дерутся.

— Что ты говоришь, женщина, — степенно возразил тидусс с длинными вислыми усами, — это же боги.

— А что, боги не люди, что ли? — удивилась повариха.

Бой то и дело останавливался — когда кому-то удавалось достать другого, — но бойцы были равны, и только искусность Красного позволила ему оставить больше отметин на теле брата. Но и сам он был ранен и бесконечно доволен этому.

— И отчего мы раньше этого не делали? — сказал он, когда они сидели на траве бывшего холма, отпиваясь молоком, что принесли слуги. — Нет больше блаженства, чем сразиться с равным противником. Может и драться тогда всерьез не стали бы, да?

— Может быть, — отозвался Корвин согласно и поднял голову наверх — туда, где в садах Желтого брата гостила последний месяц их любимая богиня-Вода. Он ощущал, да и Воин тоже, что она присматривает за их боем сверху, и поэтому оба дрались для нее, чтоб не только пар спустить, но и ее порадовать красотой поединка.

Богиня дала Ворону три дня силы и три дня радости, и он ждал сейчас своего сезона с не меньшим предвкушением, чем Красный. И пусть он готов был сдержать данное слово и отдать тело своему соратнику и сыну, если вдруг у юной жены его получится заставить его откликнуться раньше, он очень хотел, чтобы это случилось после его сезона. Чтобы он смог побыть с Сереной побольше.

Красный ушел, пообещав заглядывать, а Жрец вернулся к своим делам. Стекались сейчас во дворец доклады радж о делах в провинциях, советники готовились поведать, что сейчас с продовольствием и как сделать так, чтобы страна не голодала, а рабочие уже начали строить ближе к горам бараки для будущей армии.

И это было только начало. Много дел было у него, и он день за днем решал их, и лишь ночами иногда оборачиваясь огромным вороном с перьями из тьмы и облетая Туру, любуясь ею. Жрец смотрел на то, как души почивших сияющими перышками поднимаются в слой его силы, незримо окутывавший планету, где будут отдыхать до перерождения, а затем, повинуясь закону Триединого отца, силой Инлия будут спускаться обратно, становясь кому-то сыновьями и дочерями, рождаясь в жизнь легкую или тяжелую в зависимости от того, как прожили прошлую жизнь.

Гостил он ночами и в собственном обсидиановом дворце в небесных сферах, и именно что гостил — так надоело ему одиночество за тысячелетия на Лортахе, что хотелось вокруг жизни. А может, нахождение в человеческом теле тянуло его к людям. И он возвращался во дворец Гёттенхольдов, и было ему там хорошо. Несколько раз заглядывал он и к Желтому — чтобы побыть рядом с Сереной, конечно. Но богиня иногда смотрела на него так пронзительно, что он тонул в ее серых глазах. И он знал, что именно она ищет в его сердце — не дрогнул ли он, точно ли вернет тело сыну, когда придет время, выполнит ли обещание или станет хитрить, чтобы побыть в теле смертном подольше и доделать все дела, крепкое государство оставить после себя?

Искушение было — но Ворон пока справлялся. Пока не настало время принимать решение.

Еще одно дело сделал он в ту ночь, когда понесли сомнарисы письма главам темных родов. Пока одни духи служили почтальонами, другие выложили черным брусчаточным гранитом дорогу от дворца Гёттенхольд до соседнего каменного холма.

Старая коронационная Арена в Блакории лежала в сердце города Рибенштадт: массивные блоки в несколько ярусов, образующие стены и одновременно сидения, грубоватая статуя Жреца посредине, который разводил кривые клинки так, будто готов был тут же принести в жертву недостойного наследника, кривые стелы, на которых держался погодный купол.

Всякий темный, попадая сюда ночью на коронацию, когда горели факелы, вставленные в выдолбленные в камне ниши, ветер гулял меж дубами, проросшими в трещинах каменного пола, а над головой светили яркие звезды, вспоминал, что половина крови в его жилах — кровь варваров, детей природы, старых племен, и отдавал дань уважения прародительнице родов Аиллике, капая каплей крови на памятный камень с ее именем при входе на Арену.

Когда ослаб и пал дом Гёттенхольд, а темные рода в борьбе за трон почти уничтожили друг друга, и власть в стране пришлось брать брату-Инлию, для белых королей построили свою Арену. А в святыню дома Гёттенхольд вход был запрещен всем, кроме священства. Ждала она своего часа и дождалась.

Всю ее, до последнего камня, перенес Корвин в Тидусс, в большую пещеру под соседним с дворцом холмом, к которому подвели духи дорогу, и снял с того холма вершину, чтобы звезды, как и раньше, смотрели на то, как его корона венчает его детей. Любил он, чтобы все было в порядке. И детям своим эту любовь передал.

Темные рода Туры, слабые капли крови Корвина-первопредка, после гражданской войны расселились по всем странам двух обитаемых материков. Было дворянских родов в старой Блакории более трех сотен, сейчас же половины от того не набиралось из самых слабых: сильные все перебили друг друга. Разные среди них были семьи. Кто-то сохранил большой клан, кто-то жил как обычный человек, у которого от предков осталась только фамилия да сила, купировавшаяся настойками. Кто-то пестовал свой род, не вступая в союзы и смирившись с судьбой. Кто-то давно объединился и занимался улучшением крови в надежде, что получится вернуть их повелителя. Именно они, как только стало известно, что Жрец нынче сам правит Тидуссом, послали парламентариев на поклон, и было это за десять дней до того, как разослал он письма. Всех, кто пришел к нему, Ворон помнил еще с Лортаха как дар-тени под его защитой.