Когда я в красках описывала подводное царство царя Тритона, то он начинал тихонько и очень мелодично гулить, словно петь.
И сам засыпал под собственное пение.
Макдуб выделил нам для проживания неподалеку от коптильни крохотную каморку, в которой был только старый топчан да перевернутая вверх дном дырявая корзина вместо стула. Я как следует ее отмыла, ну, как могла, починила и застелила бирюзовым одеяльцем. Она и стала колыбельной для Листочка.
Его собственная корзинка, в которой он плыл по волнам, конечно, была новее и лучше, но ее унесло прибоем.
Пришлось довольствоваться тем, что есть.
Благо, у меня на подхвате был верный Бултых — морской котик мог присмотреть за Листочком, когда я была особенно занята, а, самое главное, развлечь его.
Малыш просто обожал, когда Буль жонглировал разноцветными камушками — да и не он один.
Забавный дрессированный морской котик привлекал зевак.
Особенно понравился он стриженому под ноль пареньку из рыбной лавки напротив. Разинув рот, он с восторгом наблюдал за фокусами моего котика, позабыв про потрошение рыбы, за что ему не раз доставались оплеухи от хозяина лавки.
Мне все это внимание не особо нравилось, но ничего поделать я не могла.
Для начала я решила прибрать свое рабочее место — работать в такой грязи и антисанитарии я просто не могла. Коптильню явно не вычищали с того самого момента, как она была установлена.
Это были настоящие авгиевы конюшни!
Проблема в том, что, в отличие от Геракла, изменить русло реки и за один день смыть весь этот многолетний слой нагара и копоти я не могла.
Слой жира на стенах и коптильных решетках был особенно толстым и мерзким, и так же отвратительно пах. Меня аж передергивало, когда смотрела на него!
Попробовала потереть просто мокрой тряпкой, но эффект был нулевым — я только его размазала.
Из детского учебника Виолы я знала, что существуют чистящие руны, но это была сложная магия, которую невозможно изучить самостоятельно.
Ох, как же я мечтала о бытовой химии из моего мира, которая бы сейчас значительно облегчила задачу!
Что ж, значит, придется обойтись подручными средствами.
Я набрала побольше золы и раздробила найденный на пустыре кирпич, собрав мелкие крошки.
На том же самом пустыре нарвала крапивы и связала из нее много мочалок. Руки, конечно, сожгла, но результатом осталась довольна.
Где-то я читала, что в старину на Руси такими мочалками мыли посуду. Вот и пригодились знания!
В приготовленную смесь из золы и кирпичной крошки я добавила немного водорослей, чтобы раствор получился более мыльным.
И принялась за дело.
Целых три дня под пристальными взглядами соседних торговцев я скребла, мыла и драила старую коптильню, натирая ее до блеска. Особенно ехидно косилась молодуха из термополии напротив.
Ну и пускай!
Я вытащила из коптильни абсолютно все полки и решетки, засаленные до невозможности под черно-коричневым слоем нагара.
Воду таскала из специального фонтанчика на перекрестке, предназначенного специально для таких нужд — вот только был бы он поближе. Да нет, ведро-то мне тащить было несложно, но это было намного тяжелее с Листочком, который сидел в крест-накрест перевязанном мною у себя на груди платке, довольно улыбался беззубым ртом, играл с моими волосами. Уж очень они ему нравились!
Зато благодаря тепловой руне я могла подогреть ледяную воду — как же здорово, что успела ее изучить!
Когда спустя неделю Макдуб заявился, чтобы проверить, как у меня идут в коптильне дела, то раскрыл рот от удивления.
ГЛАВА 50
Вместо грязного вонючего сарайчика с черными стенами, засаленной печкой и налетом жира, свисающим, как сталактиты, он увидел сияющий чистотой и свежестью деревянный павильончик.
Конечно, дерево впитало копоть, и его не удалось отскрести до первозданного состояния, но и так результат был впечатляющим.
Металлические стенки и решетки коптильного шкафчика блестели, как новенькие — и неудивительно, я стерла руки в кровь, когда оттирала их от нагара.
Внутри шкафчика коптились насаженные на прутья крили, литорины и осьмилапы. Я в это время разделывала на бочке морских гадов для новой порции копчения.
Не могу сказать, что этот процесс доставлял неземное удовольствие — морепродукты я никогда не любила. К тому же, в этом мире они были какими-то особо противненькими, жирненькими, склизкими и совсем неприятными внутри. Да и пахли, честно говоря, о-очень специфически — сладковато-остро.
Но сейчас мне выбирать не приходилось, поэтому я, стараясь загнать отвращение вглубь, разрубила очередного осьмилапа и одним движением смахнула его потроха в ведро для отходов.
Зато, кто не обращал внимания на запах — так это лежащий неподалеку от меня в корзине Листочек. Малыш безмятежно посапывал, крепко сжимая ручонками любимое ожерелье из раковин.
Бултых крутился рядом, охраняя его сон.
Идиллия.
Справившись с первым шоком, Макдуб спросил:
— Что это ты тут наделала?
— Привела в порядок свое рабочее место.
— А тебя об этом просили?
— Разве не само собой разумеется, что работать, а тем более с тем, что идет людям в пищу, нужно в чистоте? — удивилась я.
Тон хозяина мне очень не понравился — словно я не сделала почти невозможное и не вычистила эту авгиеву конюшню, а, наоборот, в чем-то сильно провинилась.
Пузанок оттер потный лоб платком и заявил:
— Твоя задача — закидывать гадов в коптильный шкаф и не устраивать тут…
В этот момент к коптильне подошел мужчина.
— Две порции крилек, одна — литоринов.
Я с любезной улыбкой протянула ему три деревянные шпажки с гадами. По мне, так не особо аппетитно они выглядели, но довольный мужик явно собрался употребить их вместе с пенным.
— Это что еще за… — Макдуб покрылся красными пятнами. — В твои обязанности входит только коптить гадов, а не продавать их! Ты… Ты, что у меня воруешь, девка?
Я поморщилась.
Вообще-то, это было правдой — я устраивалась не продавщицей, а коптильщицей. Раз в день мне привозили бочку со свежевыловленными морепродуктами, и раз в два дня работник забирал уже прокопченных гадов и развозил их по термополиям.
Но после того, как сараюшка была мной отмыта и приобрела пристойный вид, я не удержалась и написала мелом на одной из стен: «Самые вкусные копченые гады во всем Эльмарино!».
Так как художественные навыки у меня тоже имелись, то еще и изобразила четырех крилей на шпажке.
Эти шпажки, которые я сделала из тростника, кажется, были тут новшеством. По крайней мере, до этого гадов продавали завернутыми в листья какого-то растения со сморщенными листами.
Было интересно, смогу ли хоть что-нибудь продать?
Заинтересованные такой подачей, ко мне зарулили трое грузчиков, которые после тяжелого рабочего дня решили отдохнуть на пирсе с кружкой пива.
В качестве закуски выбрали копченых осьмилапов.
На следующий день они зашли снова. Не скажу, что у меня прямо отбоя от покупателей не стало, но сто пятьдесят десимов, которые я получила за неделю, были неплохой выручкой. Учитывая, что раньше в этой грязной коптильне никто ничего не покупал — все, наоборот, обходили ее стороной.
Я объяснила ситуацию и протянула заработанные деньги Макдубу. Но, странное дело, он как будто совсем не был им рад!
Взял брезгливо, как будто я протягивала ему сушеных тараканов, а не монеты.
— Послушай, милочка, впредь, прежде чем что-то делать, спрашивай разрешения у меня! Я нанял тебя не для того, чтоб своевольничала, а чтоб выполняла свою работу. Мог бы тебя, конечно, выгнать за самоуправство, да пожалею твой приплод.
При слове «приплод» Листочек как по команде открыл свои голубые глазки и огласил улицу истошным ревом. Я схватила его на руки и принялась легонько покачивать, успокаивая.
