Кровь и Воля. Путь попаданца (СИ) - Став Михаил

— Резали живого. Очень острым. И холодным. Холоднее льда.

Я обошел труп и увидел на влажной земле отпечаток. Маленький, почти детский. Но когда я пригляделся, волосы на затылке зашевелились.

Пять пальцев. Но на каждом - по шесть суставов. И между пальцами - тонкие, едва заметные линии, будто там должны быть перепонки. Отпечаток был глубоким, как будто оставлен с огромной силой, и вокруг него трава почернела, словно обожженная.

Вадим стоял на коленях рядом со своим погибшим другом, его плечи тряслись. Вдруг он резко поднял голову:

— Смотрите!

На внутренней стороне бедра коня, там, где кожа тоньше, виднелся странный рисунок - будто кто-то выжег руну размером с ладонь. Та самая, что была на запястье гонца.

Седой резко выпрямился, озирая лес по периметру.

– Это не просто убийство. Это послание. Они пометили нас.

В этот момент "Лютоволк" в моих ножнах вдруг издал низкий, вибрирующий звук, похожий на рычание. А ножны снова стали ледяными, так что холод прошел через всю ногу.

Я посмотрел вверх, на кроны деревьев. Где-то там, в густой листве, что-то шевельнулось. Что-то большое. И множество маленьких…

Глава 21. Кровь на ветру

Мы замерли, вцепившись в оружие, словно в последний шанс на жизнь. Пальцы онемели от напряжения, но разжать их было равносильно смерти. Воздух сгустился до состояния вязкого киселя, обволакивая запахом меди и тлеющего разложения - сладковато-приторного, как гниющие яблоки в подвале, но с едкой нотой выжженной земли. Дыхание застревало в горле, словно грудь сдавили невидимые тиски.

"Лютоволк", прижатый к бедру, трепетал, как пойманная птица. Его синее пламя клубилось под ножнами, пробиваясь сквозь кожу мерцающими прожилками. Ножны то обжигали кожу сквозь ткань ледяным ознобом, от которого сводило зубы, то раскалялись докрасна, оставляя на теле болезненные отметины. Рукоять пульсировала в такт учащенному сердцебиению, будто пытаясь предупредить об опасности, невидимой глазу.

Седой, словно очнувшись от морока, первым разорвал тягучее оцепенение. Его секира, с утробным стоном вонзившись в ствол ближайшей сосны, взметнула в воздух щепки и клочья смолистой древесины. Удар был настолько сильным, что дерево содрогнулось всем стволом, сбрасывая на землю невидимых существ - несколько черных теней с писком рассыпались по ветвям, сливаясь с узором коры.

— В круг! — прохрипел он, выдирая топор из ствола, словно гнилой зуб. Клинок вышел с противным хрустом, обнажив в древесине язвину, из которой сочилась не смола, а что-то темное и густое, как испорченная кровь. — Они на деревьях!

Мы сбились спина к спине, воздвигая живой бастион посреди враждебного леса. Локти соседей впивались в ребра, но эта боль была слаще любой ласки — она напоминала, что мы еще живы. Кольцо из дрожащих клинков и топоров смотрело наружу, как щетина разъяренного вепря. Вадим, с дрожью в руках, натянул тетиву лука до уха — стрела с костяным жалом застыла у самого глаза, отражая в зрачке первобытный ужас. Его дыхание стало рваным и поверхностным, как у загнанного зверя, а на висках выступили капли пота, стекающие по бледной коже.

Из чащи донесся звук, похожий на скрежет ногтя по наждачной коже. Потом еще, и еще — будто сотни невидимых пальцев скребут по коре деревьев. Вскоре весь лес вокруг наполнился этой жуткой какофонией, сливаясь в симфонию первобытного страха. Воздух затрясся от странного гула, словно гигантский шершень завелся у каждого в черепе. Мои зубы сами собой сжались так сильно, что на языке появился вкус крови.

— Они… — начал было Вадим, но его слова утонули в пронзительном, леденящем душу визге. Звук ударил по барабанным перепонкам, заставив одного из воинов вскрикнуть и уронить меч. В тот же миг "Лютоволк" в моей руке вспыхнул ослепительным синим пламенем, освещая кроны деревьев.

И мы увидели их. Десятки, сотни черных силуэтов, ползущих по стволам, как пауки по паутине. Их длинные пальцы с крючковатыми когтями впивались в кору, оставляя за собой следы липкой черной слизи. Глаза — огромные, без век — отражали свет меча, как у кошек, но в них не было ничего живого, только голод.

Первая тень сорвалась с дерева, обрушившись в самый центр нашего круга.

Это был не прыжок, а скорее падение, словно существо в одночасье разучилось держаться за ветви. Оно рухнуло вниз с неестественной грацией, будто его кости были лишены веса, а суставы поворачивались на все триста шестьдесят градусов. Приземлившись, тварь замерла на четвереньках, и лишь тогда я смог разглядеть ее во всей отвратительной красе — не просто существо, а саму суть извращенной природы.

Человекоподобное, но не человек. Его кожа напоминала пергамент, оставленный на века в сыром подвале — полупрозрачную, местами порванную, сквозь которую проступала сеть черных вздувшихся сосудов, пульсирующих густой субстанцией. Казалось, под этим лоскутом плоти скрывалась не анатомия, а нечто иное — словно тень, запертая в человеческой оболочке.

Длинные, костлявые пальцы, соединенные перепонками цвета запекшейся крови, заканчивались когтями, напоминающими рыбьи скелеты — хрупкими на вид, но оставлявшими глубокие царапины на земле. Грудная клетка дышала прерывисто, с хлюпающими звуками, будто внутри булькала стоячая вода.

Но самое страшное таилось там, где должно было быть лицо — на его месте зияла лишь гладкая, слегка вогнутая поверхность, как у недоделанной куклы. Ни глаз, ни ноздрей, ни рта — только при малейшем движении под кожей вздувались бугорки, будто невидимые черви пытались прорваться наружу.

"Лютоволк", словно живой, сам вырвался из ножен, высекая в ночи ослепительную вспышку. Синее пламя, холодное как лед и яркое как молния, опалило воздух, осветив всю поляну в радиусе сотни шагов. В этом призрачном свете лес на мгновение превратился в кошмарный театр теней, где мы увидели их всех - настоящий масштаб нависшей над нами угрозы.

Они облепили деревья, словно гнилые плоды, свисая с ветвей гроздьями. Десятки. Сотни. Их тела, похожие на раздутые меха, покачивались в такт какому-то незримому ритму. Безликие морды, повернутые к нам в мертвящем синхроне, излучали нечеловеческую концентрацию ненависти. Казалось, сам воздух густел от их взглядов, хотя глаз у этих существ не было и в помине.

Существо в центре круга - первое, что атаковало нас - медленно поднялось на задние конечности. Его позвоночник затрещал, как ломающиеся сучья, принимая неестественно прямую позицию. Грудная клетка раздулась до невероятных размеров, растягивая полупрозрачную кожу до предела. И тогда из невидимого рта вырвался звук, напоминающий смесь бульканья утопающего и предсмертного хрипа задушенного человека. Этот вопль разрезал ночь, и в ответ сотни существ на деревьях зашевелились, готовясь к прыжку.

— ЩИТЫ! — взревел Седой, его голос, грубый как жернов, заглушил на мгновение приближающуюся смерть.

Я едва успел вскинуть "Лютоволк" перед лицом, когда существо совершило последний рывок — и вдруг замерло, будто наткнувшись на невидимую стену. Его полупрозрачная кожа начала пузыриться, растягиваться, как перегретый стеклянный шар. В последний миг я увидел, как под кожей зашевелились те самые крошечные личики, теперь искаженные в немой гримасе боли.

Оно взорвалось. Не в прямом смысле, конечно — его тело просто рассыпалось на тысячи черных игл, похожих на рыбьи кости, но двигавшихся с невероятной скоростью. Они вонзились в окружающий мир с тонким свистом рассекаемого воздуха.

Щиты задрожали под этим дождём смерти. Деревья содрогнулись, их кора моментально покрылась частоколом торчащих чёрных шипов. Земля вокруг нас превратилась в подобие ежа — везде, куда не падал свет "Лютоволка".

Вадим вскрикнул, захлебываясь болью — одна из игл пронзила его плечо насквозь, выйдя сзади с лёгким хлюпающим звуком. Кровь, в синем свете меча казавшаяся черной, как смола, хлынула по рукаву, капая на землю. Но страшнее всего было то, как сама игла — живая, извивающаяся — медленно втягивалась в рану, будто пытаясь проникнуть глубже.