Островский. Вызов принят! (СИ) - Котович Виктор

В полном восторге от увиденного желаем друг другу спокойного сна и расходимся каждый по своим апартаментам.

Оставшись один, понимаю, что это едва ли не первый спокойный момент с момента моего появления в этом мире. До сих пор приходилось постоянно торопиться, что-то спешно придумывать или срочно исполнять.

А сейчас — можно просто расслабиться и побыть наедине с собственными мыслями.

Которые определённо бодрее, чем пару дней назад.

Да, ничего ещё не решено окончательно. Но передо мной — ясная цель. Достигнув её, сумею помочь семье и множеству других людей, которые в этом нуждаются.

А, главное — рядом есть надёжные товарищи, на которых можно положиться. И даже один не в меру могущественный чешуйчатый якул.

И вместе мы совершим то, что до нас никому не удавалось.

***

С утра просыпаюсь невероятно бодрым и свежим.

Вот что могут сотворить с человеком контрастный душ и удобная постель!

Быстренько умываюсь и привожу себя в порядок, а сразу после — появляется Груша с подносом, уставленным целой батареей всяческой посуды со снедью.

— Профессор просил передать, что экипаж будет ждать вас через сорок минут, — таинственно улыбается она мне. — Так что сможете отправляться сразу после завтрака.

— Спасибо за заботу, — любезничаю в ответ. — Скажите, Вадим Денисович всегда так принимает своих гостей?

— Сколько я его помню, — загадочно отвечает женщина. — А помню я весьма и весьма многое.

С этими словами она подхватывает тяжеленный поднос и скрывается за дверью. Есть в ней что-то… неординарное. Будто понимает она жизнь настолько глубоко, что остальные и вообразить не в состоянии.

Кого-то мне это напоминает…

Да ладно тебе, Кирос, зачем бы Шао́си тебя преследовать? Она сейчас в старом мире свою власть утверждает. Ведь даже если Ордоса оттуда изгнали, его верные последователи всё равно остались.

С аппетитом завтракаю и отправляюсь во двор усадьбы, где уже ждёт обещанный Сорокиным автомобиль.

В этот раз машина намного больше похожа на транспорт любимого дядюшки. Водитель заверяет, что маршрут ему известен и я могу ни о чём не беспокоиться, наслаждаясь поездкой.

Забираюсь внутрь — и не замечаю, как засыпаю, уткнувшись головой в мягкую обивку салона под размеренное его покачивание.

Из мира снов возвращаюсь уже недалеко от родового имения.

Да уж, несколько полубессонных ночей подряд даром не проходят. Но жаловаться я определённо не намерен. А то ещё Рандом решит, что я недоволен.

Меня доставляют к самым воротам, где я и отпускаю водителя с благодарностями. Рядом с калиткой дежурит знакомый мужик в фартуке и с садовыми ножницами в руках.

— С возвращением, сударь, — приветствует меня дядька, сдвигая картуз на затылок. — Матушка ваша в гостиной, Андрея Петровича принимать изволит.

Молодец, сразу докладывает главное.

— Спасибо, что присматриваете за домом и садом в моё отсутствие, — киваю в ответ. — Продолжайте, у вас отлично получается.

Садовник усмехается в усы и продолжает своё занятие. А я внимательно оглядываюсь. Точно, вон машина знакомая за забором стоит.

Что ж, пойду поздороваюсь с родственничком!

Уже подходя к дверям гостиной, слышу причитающий дядюшкин голос. Аккуратно приоткрываю дверь, и теперь могу разобрать слова:

— …что же я, дурень наделал? Зачем мальчишку на такое опасное дело подбил? Мы тут чаи с вами гоняем, а Кирюшеньку нашего, может, уже тварь какая в логово своё бездыханного тащит…

— Кирюшеньку, может, и утащила бы, — заявляю безапелляционно, звучно закрывая за собою дверь.

Матушка с дядей синхронно вздрагивают и взирают на меня. Одна — с нескрываемой радостью. Другой — с явным недовольством. Или это мне только кажется?

Но недосуг мне разбираться в его переживаниях. Подхожу ближе, вкрадчиво продолжая:

— А Кирилла Островского повстречав — любая тварь надорвётся. Устроить тебе, родич, экскурсию на Изнанку, чтоб ты своими глазами это увидел?

Глава 19

Дядя подпрыгивает на месте так резко, что стол едва не переворачивается. Животный ужас на его лице почти сразу сменяется растерянным недоумением.

— Ки…рилл, как ты… ты же должен… — ещё и пальцем в мою сторону тыкает, поднимаясь на ноги!

— Что должен — выплачу. Это целиком и полностью моя проблема, которая ВАС, дядюшка, ни в коем разе не касается, — припечатываю зарвавшегося родственничка. — Так что не стоит беспокоиться почём зря: похудеете ещё.

Мало мне кредиторов сомнительного происхождения, так ещё родня семью мою будет до нервного срыва доводить!

Недоумение Андрея Петровича плавно трансформируется в холодную ярость.

А я тем временем украдкой, одними уголками губ, улыбаюсь обрадованной матушке. И замечаю выглядывающую из кладовки на шум кухарку.

— Софья, будь так любезна, подай мне чаю — с дороги освежиться, — широко улыбаюсь, вспомнив просьбу Глеба. — И сухарей калёных прихвати — друг мой очень просил.

— Ты что себе позволяешь, щенок?! — вспыхивает дядюшка, приняв сухари на свой счёт. — Ни капли уважения к старшим родичам! Никак от своих дружков-охотников нахватался привычек дурных? Быстро же ты на ту дорожку, что и твой папаша скатился…

«Зубастая жила» вылетает из руки с такой скоростью, что со стороны видно лишь размытое пятно. Кольца оплетают буйного родственника так, что у него едва получается дышать.

Пасть якула покачивается прямо перед его посеревшим лицом, скаля острые зубы и сверкая глазищами.

— Я, конечно, понимаю, что даже родного брата способен любить не каждый, — говорю нарочито негромко, заставляя наглеца вслушиваться в каждое произносимое слово. — Это ваше личное дело. Но публично злословить о моём отце я не позволю никому!

Из горла родича вырывается сдавленный сип. А нечего было рот разевать в моём доме!

— Выбирайте, — слово падает на бестолковую дядину голову тяжёлой стальной гирей. — Прино́сите немедленные извинения всем здесь присутствующим или я вышвырну вас в ближайшее окно, не посмотрев ни на какие родственные связи.

Голова якула выразительно щёлкает зубами, заставляя родственник вздрогнуть. Интересуюсь насмешливо:

— Так каков будет ваш положительный ответ, Андрей Петрович, да простит меня Покровитель, Островский?

— Прошу простить… за высказанное вам неуважение, — натужно выдавливает из себя дядюшка, стараясь не смотреть в зубастую пасть. — Обещаю впредь… следить за своими словами тщательнее.

Чуть ослабляю хватку — и родственничек, по-прежнему опутанный кольцами хлыста, как колбаса шпагатом, плюхается на стоящий позади него стул.

— Мой отец погиб, спасая других, — чеканю я каждое слово. — Его смерть — пример того, как наш род защищает людей от любых опасностей, не щадя себя.

Дядя прерывисто вздыхает, явно имея иное мнение по этому вопросу. Но мне как-то плевать, что он там думает.

Потому продолжаю:

— Если не желаете соответствовать — не позорьте тех, кто взял на себя этот долг. Иначе я лично лишу вас права носить фамилию Островский.

Путы исчезают с тела шокированного моими словами родича. Который, похоже, всерьёз думал запугать меня суровым тоном и поучительными нотациями. Ну и кто кого в итоге боится?

— Я не прошу вашего участия, — усаживаюсь за стол, не сводя глаз с перепуганного дядюшки. — Ни ваша протекция, ни ваш капитал меня не интересуют. Как видите, за себя постоять я сумею, а материальные проблемы решу в течение ближайшей пары недель.

Складываю руки перед собой, переплетая пальцы и ненавязчиво демонстрируя перстень. Скалюсь почти любезно:

— Так что можете искренне порадоваться за своего дорогого племянника. А теперь — прошу прощения, но мне нужно обсудить с семьёй наше совместное будущее. Не смею больше вас задерживать.

И лёгким жестом указываю направление.

Помятый и шокированный Андрей Петрович чуть быстрее, чем ему хотелось бы показать, выскакивает в холл. Слышно, как гремит вешалка, с которой он срывает шляпу, и стучит по полу трость.