Игра в недоступность - Мерфи Моника

Особенно с женщинами. Не то чтобы я много «общался» с ними в последнее время.

Тренер кивает, хватает ручку, которую вечно носит пристегнутой к кармашку рубашки-поло, блокнот и что-то царапает на странице.

– Точно нужно. Я все устрою, а ты согласуй терапию со своим расписанием, чтобы учебе не мешала.

– Ладно. – Я киваю, хотя мысль о том, чтобы еще что-то прибавить к нынешней нагрузке, мне ненавистна.

У меня и так каждый день куча всякого дерьма. Сил уже вообще нет, а ведь занятия только начались.

– Как учеба?

– Хорошо, – выходит неожиданно резко, и тренер, заметив это, удивленно поднимает глаза. Я всегда ощетиниваюсь, когда речь заходит об учебе.

Некоторые предметы мне откровенно не даются, и тренеру об этом прекрасно известно.

– Ты наконец пошел на английский? – Он вскидывает брови.

Вот с английским у меня особенно туго. Этого предмета я избегал сколько мог, а потом оказалось, что дальше откладывать некуда. Дисциплина уровня первого курса, и мой куратор оттягивал ее начало, сколько мог, оказывая мне немалую услугу, но в этом семестре пришлось записаться на этот несчастный предмет.

С письменными работами у меня плохо – и с правописанием, и с чтением. Честно говоря, просто отвратительно. В начальной школе мне поставили дислексию – не слишком серьезный диагноз, но все же с тех пор приходится непросто. Отец сказал, что ему английский тоже не давался, и в колледже пришлось взять репетитора. [4]

Репетитором оказалась моя мама. Так они, собственно, и познакомились.

– Ага, пошел.

– И как продвигается?

– У меня всего два занятия было, – пожимаю плечами. Отчаянно хочется сменить тему. – И математика, на которую я подписался, тоже будет адская.

Вообще-то я люблю математику, так что «адская» – не пустой звук.

– Проблемы будут? – В голосе тренера отчетливо слышится беспокойство. Ему совершенно не хочется, чтобы у игроков со старших курсов были проблемы с учебой. И всякий раз, когда есть риск, что возникнут трудности, он так и норовит их решить, в том числе, когда речь идет об учебной нагрузке.

Я качаю головой.

– С цифрами у меня все хорошо, – мне с ними даже уютно.

А вот английский – другое дело. Тут и говорить не о чем. Не умею грамотно писать. Не умею составлять тексты. Ну, то есть какую-нибудь ерунду написать могу. Иногда и с чтением проблемы возникают, и это попросту унизительно. Каждый год, когда начинается сезон, я набираю кучу книг по тактике и подолгу сижу над ними. Запоминаю, потому что тогда никто в команде не догадается, что я плохо читаю.

– Если тебе понадобится помощь, обращайся, даже не сомневайся, ладно? Нам нужно, чтобы ты был в форме. – Выражение лица у тренера чертовски серьезное. – У тебя сейчас важный этап. Нельзя ничего завалить. Остаток сезона все взгляды будут прикованы к тебе.

От его речи у меня на лбу выступает пот. Звучит все это весьма зловеще. Подумаешь, ерунда какая. И совсем не страшно. И совсем не пугает.

– Точно. – Я киваю. – Понял.

Голос мой тверд, как и моя решимость со всем справиться. Я все прекрасно понимаю. Нельзя оступиться, нельзя облажаться.

– Рад слышать. – Мэттсон откидывается на спинку кресла. – А теперь выметайся отсюда. Уверен, тебе есть чем заняться – например, учебой.

– Так и есть. – Я встаю. Теперь, когда можно уйти, накатывает облегчение. – До завтра, тренер.

– Увидимся, Магуайр. – Я не успеваю выйти из кабинета, как он уже хватает телефон и начинает кому-то звонить.

– Какого черта сейчас было?

Так меня встречает мой лучший друг, наш квотербек Кэмден Филдс.

– Ничего особенного. Он просто проверял, как я.

Мы вместе выходим из раздевалки, и я рад, что она практически пустая. Некому расспрашивать меня, с чего вдруг тренер захотел поговорить.

Кэм – единственный, кому я все рассказываю. За годы в колледже мы сблизились настолько, что даже живем в одном здании рядом с кампусом. Там же живет бо́льшая часть нашей команды, все на одном этаже, так что мы почти всегда вместе. И по большей части мне такой расклад нравится.

Однако прямо сейчас мне хочется уединения. На несколько часов спрятаться и зализать свои раны. Колено дергает, и ощущение мне не по душе, как не по душе и чертов английский, на который придется ходить в этом семестре. Теперь еще добавится физиотерапия и съест кучу времени, отведенного на учебу, а я не могу позволить себе такого.

– Тебя что-то беспокоит, – говорит Кэм по пути на парковку. Хоть мы и живем рядом с кампусом, он просто огромный, так что каждый день после обеда мы садимся в машину и едем на тренировку. Сегодня за рулем Кэм. – Вид у тебя такой, будто ты сталь готов прогрызть.

Я судорожно выдыхаю.

– Тренер велел пойти на физиотерапию.

Он некоторое время молчит, переваривая услышанное.

– Из-за колена?

Я киваю.

– Уверен, тебе это пойдет на пользу.

– Я в этом тоже уверен, – киваю я, забираясь в его «Додж Челленжер». – Но мне надо каждую свободную минуту уделять домашке.

– Ты из-за английского переживаешь, да? – Кэм заводит двигатель, дает газу, и автомобиль с ревом оживает.

Мой друг – позер.

– Я его завалю.

– С таким отношением, конечно, завалишь, черт возьми.

Я мрачно пялюсь на него.

– Спасибо за поддержку.

– Я говорю как есть. Ты в последнее время очень мрачно на все смотришь. Куда подевался наш жизнерадостный везунчик Нокс? Я по нему скучаю. – Кэм дает обратный ход, пару раз оглядывается через плечо и выруливает с парковки под рокот двигателя. – Старик, это же наш последний курс. Мы должны быть на вершине мира. Наслаждаться жизнью.

– Напряжение большое, и оно действует мне на нервы, – бормочу я, ссутулившись на сиденье.

– Тебе надо обратить его в свою пользу.

– Да что ты. Типа как это делаешь ты? – окидываю его многозначительным взглядом. Хладнокровие Кэму не изменяет. Его будто ничто не волнует, и это прямо бесит.

Мои слова он, разумеется, полностью игнорирует.

– Тебе надо сходить развеяться. – Кэм смотрит на дорогу, но на губах его появляется едва заметная улыбка. – И с кем-нибудь перепихнуться.

– Да неужели. – Давненько я таким не занимался. Футбол занимает чертовски много времени. Я вернулся в кампус шесть недель назад и с тех пор вкалываю без передышки.

Вот дерьмо. Стало быть, и секса у меня не было как минимум… шесть недель.

Нет, даже восемь. Черт, это же два месяца. Почти уверен, это рекорд.

– Видел сегодня твою сестру.

Я испепеляю Кэма яростным взглядом.

– И где, черт побери, ты видел Блэр?

Меня просто убивает то, что мы с сестрой учимся в одном колледже. Она к нам перевелась на третий курс, и хотя приятно, что кто-то из семьи теперь рядом, это несколько раздражает. Она ужасно милая и умная, и я не хочу, чтобы раздолбаи из команды даже смотрели в ее сторону.

В том числе мой лучший друг. Который, конечно, ни за что не попытается подкатить к моей сестренке, но все-таки.

– Остынь, старик. Я видел ее сегодня в библиотеке. Она ко мне сама подошла. – Он пожимает плечами. – Видишь, какой ты взвинченный? Как я уже говорил, тебе надо с кем-нибудь перепихнуться.

– Прости. Как только речь заходит о Блэр, я сразу ухожу в оборону. Вы все не заслуживаете даже одним воздухом с ней дышать, – бормочу я.

– Ну давай, говори как есть, не щади меня, – саркастично откликается Кэм.

– Ничего личного. Будь у тебя сестры, ты бы то же самое испытывал, я уверен.

У меня сестер двое, и порой желание защитить их одолевает с ужасной силой, настолько, что я сам себя раздражаю.

И разумеется, раздражаю сестер. Они вечно закатывают глаза и велят свалить из их жизни. Почему им никак не понять, что я просто приглядываю за ними?

– Слава богу, у меня их нет. – Мы останавливаемся на светофоре, и Кэм поглядывает на меня, пока горит красный. – Давай выберемся куда-нибудь вечерком.