Ученица мертвеца (СИ) - Федорова Любовь Борисовна

Глава 25

Мы спасены? Да нисколько.

По крайней мере, пока.

Чтобы спастись, надо не сидеть за деревом, а заняться делом. Белка собрала все способное помочь против Кощея имущество — книги, тряпки, серебряный грош. Книжечки свернула и рассовала по карманам, а «Лучшие песни из тени» запихнула в рукав. Тряпку засунула обратно в тетерева и перевязала его распоротое брюхо двумя полосками — вдруг ему еще придется куда-то лететь. Грош зажала в кулаке и спрятала замерзшие руки в карманы. Дуб хорошо прикрывал ее от морозной зыби, создавал за собой безопасную зону, впитывая колдовство Кощея. Да и Петра время теряла не даром.

Мороз Кощея касался кромки леса на самом излете, белил и умерщвлял только самые ближние деревья. Из-под их заиндевелых лап то высовывали морды, то прятались новые некротические конструкты. Волков у Петры получилось собрать всего трех. Двух мелких, как дворовые шавки, зато третий сделан был из задранного прежними живоволками огромного лося, и кое-где на нем висели ошметки лосиной шкуры и остатки мяса. Одну из шавок Петра выгнала на разведку из спасительной тени, но ту быстро начало корежить — частью от света, хоть небо и оставалось закрыто снеговыми тучами, но больше от кощеевого колдовства. Шавка заледенела, заскрипела и уползла.

Отдам серебро Петре, решила Белка. Она умеет, она читала в «Песнях» больше трех абзацев.

И вышла из тепловой тени дуба.

Петра, не опускавшая рук, выпросталась уже из клейких оберегов на том рубеже, где удалось прорваться Белке, и мелкими, очень мелкими шажочками двигалась в сторону разбушевавшегося деда. Похоже было, что она влипла в паутину гораздо прочнее Белки, и ей приходилось преодолевать более серьезное сопротивление. То ли она и правда была намного сильнее, оттого на нее обереги срабатывали как на большую, нежели Белка, угрозу, то ли дед помнил, как и почему его загрызли, и сознательно держал внучку на расстоянии от себя. То ли затеял съесть прежде Белку, чтобы усилиться. Что думала на этот счет Петра, было неизвестно, потому что она, заметив выскочившую ей навстречу Водяничку, крикнула Хроду:

— Волчья сыть, костяной мешок! Не хочешь ли живой кровушки попить? — и показала вилкой на Белку. — Вот идет твоя еда, выходи-ка к нам сюда!

Тут в Белке сыграло чувство жестокой несправедливости этого мира, отчего всю миролюбивость и желание спасать-помогать с нее как ветром сдуло.

«Ты дура, да? — молча рассердилась Белка и отступила снова в невидимую, но ощущаемую кожей защитную тень. — Я помочь тебе шла, а ты мою кровь упырю ледяному предлагаешь?»

Совершенно неожиданно Петра ее услышала.

— Сама дура, — сквозь зубы огрызнулась Петра, до полупонятного сипа снизив голос. — Его нужно вниз сверзить! Там наверху он в домике, мне его голову не достать!

«Так меня попроси, идиотка! Не решай за меня, а проси!»

— Дед, а дед! — отмахнулась от Белки Петра — дескать, «я лучше знаю, что мне делать», и голос ее снова стал громким и звонким. — Так что с кровушкой? Хочешь, я Клару Водяничку к тебе подтолкну? Иди к нам. Она вку-у-усная…

«Прекратить разговоры на экзамене! — гаркнул неслышимый, но очень доходчивый дед. — Попью я того, кто первый испытание завалит. Сколько будет опять пятью пять, ученицы?»

— Двадцать пять! — крикнула Петра, а Белка так громко подумала то же самое, как только могла.

«Глупые девчонки. Опять пятью пять — это опять двадцать пять! Обе не справились с заданием. Следующий вопрос: кто вы такие и что вы делаете в этом холодном, опасном и страшном мире? Не лучше ли вам уйти из него со мной?»

— Я твоя внучка, учитель Хрод, — сказала Петра не своим, наигранно смиренным голосом. — И твоя послушная ученица.

«А я сама по себе учусь, — мысленно сказала Белка и показала Хроду пару его книжечек. — По этим вот учебничкам. Узнаете их, учитель Хрод?»

«Хорошие учебнички, — одобрил Кощей. — Годные для нашего общего дела».

— Спустись, посмотри, я там главное подчеркнула. Верно ли? — елейным голоском продолжала Петра.

Кощей завертелся на помосте и заухал как филин.

«Перехитрить меня решила, недоучка! — громыхал он интонациями, несвойственными Хроду при жизни. — Я два раза в один и тот же капкан не попадаю!»

Лопнули последние нити, державние Петру в оберегах, и та вывалилась вперед, чуть не упав на колени. Выпрямилась. Встала потверже, повела вилкой в воздухе. Взметнулся вокруг сруба вихрь льдышек — успевших застыть на свежем снеге острых корочек наста.

«Меня? Моим же оружием? — загоготал Кощей, раззявил рот, и поднятые Петрой льдышки стали заворачиваться в жгут и струей уходить в бездонную пасть абсолютно бесследно. — Тебе еще учиться и учиться ледяному колдовству! Чтобы ты знала, девочка: взять меня может только тот, кто мне родная кровь, но передо мной ни в чем, даже самой мелочью, не виноват. А среди вас, — он поднял вверх голову и указал ею на деревню, — я таких не вижу».

«А как же я?» — подумала Белка.

«А ты не знаю, — отвечал на ее мысли Кощей. — Поиграем еще? Там и решим эту загадку. У меня еще много похожих вопросов. Вот, слушайте: если бы я родился в конюшне, был бы я по праву рождения лошадь? Кто из вас решит задачу, испытает тот удачу! Хотя, по правде, шансов нет, я сам не знаю правильный ответ».

Додумать мысль, в чем она могла провиниться перед Хродом и принадлежит ли к семье, если родилась условно в родстве, но на отшибе, Белка не успела.

— Врет! — уверенно сказала Петра. — Кто сильнее, тот и прав.

«А докажи!» — гоготнул Кощей.

Петра взвизгнула и напрямую кинулась к срубу, хватая открытым ртом морозный воздух. На бегу размахнулась и метнула вилку прямо в Хрода. А, надо сказать, хорошая была вилка, удобная очень. С тремя острыми зубьями и с балансом как у ножа. Да и Кощей был слегка прозрачен, больше состоял из морозной силы, чем из мертвой плоти. Вилка ловко воткнулась Кощею в плечо, и это его озадачило. Даже волны холода дрогнули и пропали. Кощей завертелся на помосте, обиженно заверещал: «Я твой родной дед, а ты со мной вот, значит, как! Тому ли я тебя учил, бездарь подзаборная!» — а Петра рванула зубами свою ладонь у большого пальца и облила брызнувшей кровью разбросанные вокруг сруба снег, солому и хворост.

Решилась-таки испытать удачу. Белка понимала, что шансов и правда нет, несмотря на то, что у кромки леса припали к снегу белые от инея живоволки и, вжимаясь в белый, как они сами, ледяной покров, ползут к дубу, скрипя костями.

Вырвать вилку Хрод не мог — не было для этого свободной руки. Он вертел в пальцых голову, перехватывая то за волосы, то за бороду, то снова за уши, но не соображал, что одно ухо нужно бы отпустить, и только тогда можно будет выдернуть заговоренный предмет. Синий лед в глазницах мелькал и закатывался от такого верчения. И, наконец, Хрод с дасады упал навзничь, затрясся, а потом догадался поднять голову выше живота, подтянуть к плечу, обратив лицом к себе, чтобы зубами она смогла вытащить вилку. Заскрипело, затрещало, взвизгнуло. Пропала вилка, проглоченная Кощеем. Тело Хрода село, устроив голову на коленях. Но в плече его теперь зияла черная дыра, а из пасти шел черный дым.

Пока все это длилось, Петра не мешкала. Она очертила вокруг себя круг, три раза топнула одной ногой, три раза другой, сказала рабочее слово — неизвестный Белке «отрицательный рельеф», — и по ту сторону погребального кострища, что была обращена к деревне, под срубом осела и провалилась земля. Некрепкое, бабами справленное строение и так косилось, обещая скоро раскатиться по бревнышку, а сейчас стало разваливаться окончательно. Разъехались бревна на углу, наклонился верхний настил, облаком взвился сбитый движением иней.

Кощей уже изобрел способ, каким цепляться к предметам, коль руки заняты — зубами. Клацая и скребя по дереву челюстями, удерживаясь локтями, он сполз к покосившемуся краю, но умудрился уцепиться за кромку настила и теперь подтягивал себя обратно, дергая руками, суча ногами и извиваясь, словно гигантская короткотелая гусеница из тех коричневых с глазками по всему телу, что летом сидят на крапиве. Завис в нелепом положении — вниз не сползал, но и наверх не взбирался.