Башни Латераны 3 (СИ) - Хонихоев Виталий

Жалко, что тогда среди них не оказалось некроманта, подумал Лео, подавая копье назад и делая два шага вместе со строем, иначе они могли бы и победить…

Он оглядывается по сторонам, позволив себе не подавать копье вместе со всеми в этот раз. Сколько всего уже погибло? Сколько еще на ногах? В каком состоянии Сестры Дознания? Они ему нужны, без них отец Северин снова накинет Пелену Майи, и хотя мертвым на Пелену плевать, он не может отпустить их без команды, как тот раз в монастырском дворе. Тогда Альвизе, Лоренцо и Беатриче просто повезло что они без сознания валялись, иначе бы мертвецы и их бы убили, у мертвых нет союзников, только хозяин. И то… ненадолго.

Он оглядывается по сторонам. Нет, думает он, еще рано. Слишком много людей на ногах, слишком много еще живых, да они на грани, да им тяжело, но это тяжелая пехота Инквизиции, и для таких как они это — обычный вторник. Надо ждать…

— Держать строй! — бьет по ушам выкрик лейтенанта, а потом демон ударяет ему в грудь, проламывая кирасу внутрь, и он отлетает назад, строй тут же смыкается над ним, выставляя щиты и пики, но уже ясно что после такого удара он не жилец.

Каре больше нет, это скорее кольцо людей, пятящихся назад и толпящихся вокруг центра, в котором находятся Сестры. Монашки периодически помогают заклинаниями, но и золотистый свет с небес и огненные сгустки становятся все реже и реже…

Надо ждать, думает Лео, надо ждать… рано, еще рано… у него всего один козырь в рукаве и если этот козырь не побьет все остальное… нет, ему лучше даже об этом не думать.

Строй все-таки рухнул. Двое щитоносцев, державшихся на чистом упрямстве, упали. То ли от усталости, накопившейся за время боя, то ли поскользнулись на залитой кровью стеклянной массе Скальной Чаши, то ли еще почему-то… это было уже неважно…

Ничто не важно, когда строй тяжелой пехоты разваливается. Ноги подкосились, руки разжались, и они осели на стеклянную землю, как марионетки с обрезанными нитями. Щиты с грохотом покатились в стороны, и в стене обороны образовалась брешь шириной в два человека.

Демон — тот самый, обгоревший, с почерневшей плотью и запёкшимися ртами — ударил в эту брешь прежде, чем кто-то успел её закрыть.

— Сомкнуть строй! — заорал какой-то сержант, но смыкать было некому и нечем. Слишком мало людей осталось на ногах, слишком велика была дыра в обороне, и тварь прорвалась внутрь кольца с лёгкостью, от которой у Лео похолодело в груди.

Он видел это словно со стороны, замедленно и чётко, как бывает в моменты смертельной опасности, когда разум отказывается принимать происходящее за реальность. Демон — восемь рук, пять ртов, тело, сшитое из десятка паломников — оказался в центре их построения, среди раненых, которых не успели вынести, среди мёртвых, которых не успели оплакать, среди Сестёр, которые уже не могли защитить себя.

Время замерло, погребая всех в себе словно мушек в янтаре, все замерли на середине движения и Лео увидел, как ворвавшийся внутрь строя Демон безошибочно и медленно повернулся к Бенедикте.

Та стояла над телом капитана Вернера — неподвижным телом человека, которого пыталась спасти и не смогла. Не отступила, не побежала, не закричала — просто стояла, глядя на приближающуюся смерть снизу вверх, и в её глазах Лео не увидел страха. Только бесконечную усталость и что-то похожее на тихое принятие неизбежного.

— Lux Aeterna… — начала она, поднимая руку в благословляющем жесте. Демон занёс для удара сразу три лапы — две слева, одну справа, так что увернуться было бы невозможно, даже если бы Бенедикта попыталась.

Нет. Мысль возникла в голове Лео сама по себе — простая и ясная, как удар колокола в пустом храме.

Не сейчас. Не так. Он не думал о последствиях. Не думал о кострах Инквизиции, на которых сжигали таких, как он, не думал о допросах и пытках, которые неизбежно последуют, не думал о том, что случится потом, когда выжившие поймут, что именно он сделал. Всё это было потом, а потом — это другая жизнь, другой Лео, другие проблемы. Сейчас существовало только три вещи: демон, Бенедикта и выбор, который он должен был сделать.

Он отдал команду. Магический круг, вытатуированный на коже много месяцев назад в подвале дома магистра Шварц, вспыхнул под кожей невидимым для посторонних глаз огнём. Лео чувствовал его жар, чувствовал, как линии узора наливаются силой, как раскрывается канал между ним и тем, что лежало вокруг — неподвижное, остывающее, ждущее.

Обращение к павшим. Не заклинание в привычном понимании — некромантия вообще плохо укладывалась в рамки академической магии. Скорее приглашение. Просьба. Приказ.

Встаньте. Вы все еще нужны. Встаньте. Вы не отдали все свои долги, ваши души уже на том свете, в Вечном Покое Архангела или в Преисподней, но ваши тела… все еще нужны.

Лапы демона обрушились вниз — и остановились в дюйме от лица Бенедикты. Рука, отразившая удар, была уже мёртвой. Это была рука капитана Вернера.

Серая кожа, пальцы, сжимающие древко копья с силой, которой никогда не бывает у живых людей, потому что живые берегут свои мышцы и сухожилия, а мёртвым беречь уже нечего. Левая рука. Потому что правой у этого тела больше не было — демон оторвал её два часа назад, в самом начале боя. Потому что обломком кости правой — он упирался в древко, не давая сдвинуть его с места… прием, который не смог бы выполнить ни один живой человек, не потеряв сознание от боли.

Он стоял между тварью и женщиной, которая пыталась его спасти. Он не говорил, потому что мёртвые не говорят. Не кричал «Барра!», как кричал при жизни, поднимая боевой дух своих солдат. Он держал древко копья, принимая на него чудовищную силу демонического удара — молча, неподвижно, с пустыми глазами, в которых не осталось ничего человеческого. А потом, когда тварь на мгновение замешкалась, он ударил сам — остриём копья прямо в узел, в то самое место, где сходились сшитые тела, куда он сам учил бить своих солдат.

Он знал, куда целиться. Он сам обнаружил эту слабость и теперь мертвец, который когда-то был капитаном — тоже знал это.

Бенедикта отшатнулась назад, споткнулась о чьё-то тело и едва не упала. Её глаза — огромные, неверящие, полные ужаса, какого Лео не видел в них даже когда демон заносил над ней лапы — метнулись к лицу капитана. Вернер не повернулся к ней, потому что мёртвые не отвлекаются на живых. У них есть только приказ и цель, а всё остальное перестаёт иметь значение.

Вокруг поднимались другие. Некоторые рывком, как капитан, некоторые — медленно, тяжело, словно продираясь сквозь невидимую преграду между смертью и подобием жизни. Солдат с располосованной грудью, тот самый, что умер на руках у Бенедикты, пока она шептала ему слова надежды, оторвал спину от залитой кровью земли и сел, а потом начал подниматься на ноги. Лейтенант с проломленной кирасой, тот, что командовал после ранения Вернера, перекатился на бок и упёрся руками в стекло. Ещё один солдат, ещё, ещё — они поднимались один за другим, с разных сторон, с разными ранами, но с одинаково пустыми глазами.

Они не стонали и не кричали, потому что боль — это для живых. Просто вставали, находили оружие — своё или чужое, какое попадалось под руку — и шли туда, куда направлял их Лео.

Пятнадцать тел. Двадцать. Он чувствовал каждого из них, как человек чувствует пальцы на собственной руке — не нужно смотреть, чтобы знать, где они находятся и что делают.

Живые солдаты — те, что ещё оставались на ногах — отшатнулись в стороны, ломая остатки строя. Кто-то выронил копьё, и оно с дребезжащим звуком покатилось по стеклянной земле. Кто-то начал молиться, быстро и сбивчиво бормоча слова, которые должны были защитить от зла. Кто-то просто стоял и смотрел, не в силах поверить собственным глазам.

— Что за… — начал один из солдат, но голос сорвался на хрип, и он не закончил. Мертвецы прошли сквозь толпу живых — мимо, не задевая, не обращая внимания, словно тех не существовало вовсе — и молча ударили в демонов, которые всё ещё кружили вокруг разрушенного строя.