Жрец Хаоса. Книга I (СИ) - Борзых М.

— Я не об этом, — скорпикора будто вздохнула. — Твои движения на виражах, попытка дожать, докрутить… Это под другой размах крыльев и другой вес. Я даже пытаться это повторять не буду, убьёмся. А вот дракон твой… иллюзорный… тому бы подошло.

Я поблагодарил Василису, но в голове уже крутилась мысль: «Это что же выходит? Я летал на чём-то подобном в прошлой жизни?» Обрывки воспоминаний будто шевелились где-то на краю сознания.

— Хочешь полетать? — вдруг предложила скорпикора, и в её «голосе» прозвучал соблазн.

Кто я такой, чтобы отказывать женщине, если её желания совпадают с моими? Особенно если это химера.

— Хочу!

Васька тут же рванула в вираж, почти камнем сорвавшись вниз, к верхушкам деревьев. Я раскинул руки, ловя ветер, и наклонился вперёд, будто сам управлял полётом. Казалось, я чувствую, как химера ловит каждое моё движение, а может, это она делилась со мной своими ощущениями.

Не передать словами…

Василиса явно решила пошалить, сделала пару резких разворотов, внезапно «клюнула» вниз, а затем стремительно взмыла вверх. Я не сдержался — расхохотался и закричал от восторга.

И тут бабушка обернулась, её глаза сверкали торжеством.

— Поздравляю, внучок! Только что у вас с Васенькой установилась связь.

— Да ладно⁈ — я не поверил своим ушам.

— Вот тебе и «ладно»! — княгиня улыбнулась так, будто я только что исполнил её заветную мечту. — А представь, как мне удивительно, когда моё создание самовольно открывает ещё один канал связи — да ещё и на доверии!

— Да… это дорогого стоит, — пробормотал я, ещё не до конца осознавая, что произошло.

— Ты — прирождённый химеролог. Хотя иллюзионисты, конечно, со мной поспорили бы, — хмыкнула Елизавета Ольгердовна.

Во дворец мы добрались ровно за полтора часа. Нас уже ждали. Площадь перед Кремлём была вымощена кроваво-красной брусчаткой. Васька приземлилась грациозно, мягко присела и, словно царица, милостиво разрешила нам спуститься.

Встречал нас никто иной, как Григорий Павлович Савельев.

Про себя я отметил, что даже в темноте над ним кружили мушки — живые, назойливые, словно грызущие его изнутри.

«Что с ним? Болеет, что ли?»

Необычно было видеть такую мерзость вокруг живого человека.

Савельев заметил мой пристальный взгляд, но никак не отреагировал.

— Княгиня, княжич, прошу вас. Императрица-регент вызывает.

— Это я и так поняла, Григорий Павлович. По телефонограмме. — Елизавета Ольгердовна холодно улыбнулась. — А цель вызова известна? Понятно, что мы не можем не явиться к собственному сюзерену по его вызову. Особенно если последний раз это случалось… этак, лет двадцать назад. Но всё же?

— Елизавета Ольгердовна, я не могу знать планов государыни. Она сама вам о них расскажет, — Савельев склонил голову, и мы двинулись за ним по дворцовым переходам.

Что могу сказать…

Охрана здесь была — мать честная! Едва ли не на каждом повороте, в каждой анфиладе стояло по гвардейцу.

«Кто здесь и чего так боится?» — невольно возникла у меня мысль.

Кроме того, даже в столь поздний час дворец жил полной жизнью. Было около десяти вечера, когда мы прилетели, но коридоры кишели слугами, мелькали аристократы. И это без намёка на бал или приём.

В темноте не удалось рассмотреть всё в деталях, но даже так было ясно: высокие башни, крепостные стены, купольные своды — классический русский кремль, мощный и неприступный.

«Хотя днём, наверное, выглядит ещё монументальнее…»

Но чем дальше мы шли, тем отчётливее становилось заметно европейское влияние во внутренней обстановке дворца.

Савельев провёл нас через анфиладу пышных залов, устланных бордовыми коврами с золотым шитьём, к массивным дубовым дверям приёмной императрицы. В воздухе витал терпкий аромат благовоний, смешанный с запахом ночной фиалки, проникающим сквозь бесчисленные открытые окна из сада. Едва мы остановились перед дверями, украшенными гербом империи, как из тени колонн материализовался сухопарый камергер в расшитом серебром камзоле. Он церемонно сложил руки на животе и, чуть склонив седую голову, произнёс сипловатым голосом:

— Их величества просят обождать несколько минут.

Григорий Павлович, не отводя внимательного взгляда от моей походки, вдруг заметил, крутя в пальцах серебряный перстень с фамильным гербом:

— Княгиня, я вижу, ситуация с ногой у княжича… парадоксальным образом изменилась, — его губы искривились в подобии улыбки, но холодные глаза оставались непроницаемыми.

Елизавета Ольгердовна медленно повернулась к нему, перебирая пальцами чёрные чётки на своём поясном ремне:

— Всё верно вы заметили, Григорий Павлович, — её голос звучал ровно, но в уголках глаз дрожали едва заметные морщинки напряжения.

— И каким же образом вам удалось сотворить чудо? — Савельев намеренно сделал паузу, постукивая лакированным каблуком по мраморному полу.

Княгиня резко перевела разговор, выпрямив спину так, что полы её плаща зашелестели:

— Григорий Павлович, вы будете присутствовать на беседе с императрицей?

— Предполагаю, что нет, — он сделал показной жест открытых ладоней, — там круг лиц будет несколько ограничен. Меня в этом кругу не окажется.

— Кто же ещё будет приглашённым в этот круг лиц, кроме патриарха рода Светловых? — мой голос прозвучал громче, чем я планировал, эхом отразившись от высоких сводов.

— Княжич, боюсь, что это может быть полнейшим сюрпризом как для меня, так и для вас, — Савельев сокрушённо покачал головой. — Однако же я надеюсь, что всё обойдётся миром, и война в стенах Кремля не разразится… даже родовая.

— Надежда умирает последней, — я хмыкнул, поправляя штанину и заодно проверяя состоянии иллюзии. Та ещё не рассеялась, что не могло не радовать.

— Княгиня, вы не ответили на вопрос по поводу ноги, — настойчиво повторил Савельев, поправляя перекосившуюся саблю.

Елизавета Ольгердовна медленно подняла голову, и её взгляд, холодный как зимнее утро, буквально пригвоздил безопасника к месту:

— Скажите, Григорий Павлович… — она намеренно растягивала слова, — у вас, если не ошибаюсь, двое сыновей и дочь? От двух браков, так ведь?

Савельев напрягся, и его пальцы непроизвольно сжали эфес шпаги:

— Всё верно, — он сделал едва заметный шаг вперёд, словно ищейка готовая сорваться в погоню.

— Скажите, если бы один из ваших отпрысков вдруг стал магическим инвалидом, а у вас бы была малейшая возможность это исправить, при том, что все лекари в унисон сообщили бы, что это невозможно… Вы бы воспользовались ею?

Савельев задумался, его скулы двигались, будто он мысленно пережёвывал ответ. Наконец, он глубоко вздохнул, и его плечи опустились:

— Если бы это не нарушало закона… то да, — он выдохнул, словно сбросив груз.

Княгиня внезапно улыбнулась, но в её улыбке не было ни капли тепла:

— Ну вот и я воспользовалась. Со своей специализацией, со своей силой… — каждое её слово падало, как молот на наковальню, — я собственными методами нивелировала урон, нанесённый моему наследнику. И если уж медицина бессильна… — она сделала театральную паузу, — вместо неё за лечение взялась я.

Савельев побледнел, уставившись мне на ногу, будто оттуда на него смотрела какая-то тварь. Он открыл рот, чтобы возразить, но тут раздались три гулких удара посоха о мраморный пол. Из-за дверей появился мажордом в парчовом камзоле, длинные полы которого колыхались в такт шагам:

— Её Императорское Величество, императрица-регент Мария Фёдоровна, ожидают гостей! — его бас раскатился по залу.

Григорий Павлович, всё ещё под впечатлением от слов княгини, лишь галантно указал рукой на распахивающиеся двери. Но в последний момент, когда мы уже сделали шаг вперёд, его рука неожиданно вскинулась, описывая в воздухе обережный символ, уже видимый мною ранее. В его обычно холодных глазах вдруг мелькнуло что-то, похожее на участие.

Кажется, в этот момент он искренне желал нам удачи.

Мне же от чего-то стало весело. Вот уж чего-чего, а удачи нам здесь не требовалось. Как там говорила княгиня, у рода было некое благословение высшей сущности… Посмотрим, остались ли хотя бы его остатки в нашем роду.