По праву сильного (СИ) - Лифановский Дмитрий

Закинув её в трюм, работорговцы оставили девочку в покое. Сольвейг слышала, как загудел двигатель судна, за переборкой послышался плеск воды. Они начали движение. Это было очень-очень плохо. Чем дальше они уплывут от Княжества, тем меньше шансов на спасение.

Ошейник-подавитель всё ещё сковывал её магию, но здесь, в отличие от комнаты Гильдии, не было такого пристального надзора. Это давало призрачную возможность предпринять хотя бы попытку побега. Нет! Не попытку! Без уверенности в успехе и пытаться не стоит. Значит, надо сделать так, чтобы вероятность удачи была как можно выше.

Сольвейг сосредоточилась, используя дыхательные техники, которым обучил её Рагнар. Мана начала течь по энергоканалам — медленно, лениво, но достаточно интенсивно, чтобы создавать простые заклинания. Она начала работать. Аккуратно. Незаметно. Чтобы не привлечь внимания охранников.

В трюме нашлись ржавые цепи, обрывки верёвок, куски ткани, а также кусочки проволоки и мелкие болтики, разбросанные по углам и оставшиеся, видимо, после ремонта или демонтажа какого-то оборудования. Пришлось где-то уговорами, где-то угрозами забрать у детей их сокровища, не отнятые работорговцами: бусинки, камешки кварца, обломки пуговиц.

Этого было мало, но для задуманного хватило. Она тайком собирала материалы, пряча их под одеждой или в щелях трюма. Из бусин, кварца и кусочков металла она мастерила взрывные артефакты, вплетая в них простые, но мощные заклинания. Защитные амулеты, сплетённые из верёвок и зачарованные на отражение слабых ударов, она раздала каждому ребёнку:

— Держите при себе, — шептала она, передавая амулеты. — Это вас спасёт.

Дети смотрели на неё с благоговением и надеждой. Даже Глеб, хоть и ворчал, помогал собирать обломки, которые она просила. Его злоба постепенно сменялась настороженным уважением. Но Сольвейг не обманывалась на его счет. Если будет выгодно, он без раздумий предаст или ударит в спину.

Без солнца и звёзд Сольвейг потеряла счёт времени. Сколько она провела в трюме — несколько часов или несколько дней понять было сложно. Кормили их скудно и не часто — чёрствый хлеб, вонючая похлёбка, иногда мутная вода. Но она не сдавалась. Работала на износ, пряча готовые артефакты в щелях трюма, под рваными тряпками и подгнившими досками, заменявшими им постель.

Момент настал, когда она услышала пьяный гогот и звон игральных костей наверху. Охранники напились, расслабились, уверенные, что дети в трюме смирились со свое судьбой. Сольвейг подошла к двери и пошкребла ногтями о ржавое железо. Никто не отреагировал. Тогда она постучалась. Ответом ей стал громкий хохот и сдобренные нецензурной бранью разговоры. Отлично! Надзиратели забыли про них, занятые своими развлечениями.

Она сосредоточилась, чувствуя, как мана потекла по венам. Сольвейг направила энергию в замок трюма — старый, ржавый, он поддался с тихим щелчком. Дети затаили дыхание, глядя, как она бесшумно выбирается наружу.

Охранников было трое. Один спал, уткнувшись лицом в стол, двое других лениво кидали кости, о чем-то переговариваясь на незнакомом ей языке. Сольвейг бросила перед ними парализующий артефакт, сделанный из болтика и бусины. И замерла. Это было ее личное изобретение. Если не сработает, ей будет плохо. Очень плохо! Но у нее все получилось!

Тот, что кидал кости, рухнул, с гулким звуком ударившись лбом об стол. Его товарищ мешком обмяк, откинувшись на спинку стула. Девочка скользнула к матросам и, вытащив у одного из них нож, твердой рукой перерезала всем троим горло. Её руки дрожали. Не от страха, а от напряжения. Убивать было тяжело, хоть это не первые убитые ей люди. Но чтобы вот так хладнокровно, спящих — впервые. «Если враг угрожает твоей жизни, бей первым. И бей наверняка», — так учил ее ярл. И она не подведет своего Учителя!

Крадучись и постоянно прислушиваясь, Сольвейг пробралась к машинному отделению, пропахшему маслом и ржавчиной. Здесь было пусто. Лишь в дальнем углу стоял столик, освещенный тусклой лампой, за которым сидел и заполнял какие-то бумаги матрос в грязной робе. Сольвейг тихой тенью прошмыгнула в нагромождение механизмов. Не заметил!

Она закрепила три взрывных артефакта. Два на кожухе соединения огромного крутящегося вала с какой-то гремящей бандуриной, и один на ящике с кучей рычажков и кнопок. Её цель — вывести судно из строя, лишив его хода. Главное, чтобы выдержал корпус. Иначе они все утонут. Но не такие уж сильные артефакты у нее получились, чтобы разворотить стальное днище.

Теперь предстояло самое сложное — нейтрализовать команду. Тут оставалось полагаться только на удачу. Сольвейг не знала, сколько человек на борту, где они находятся, чем занимаются. Но и сидеть, ждать, когда тебя, как послушную овечку продадут какому-нибудь старому извращенцу в Империи или у эребов она не могла.

Но вот тут, как раз, удача от нее и отвернулась. Матрос, стоявший у лестницы, закричал, едва она высунула нос из трюма и корабль ожил, наполнившись топотом и руганью.

Сольвейг захлопнула люк, забаррикадировав его доской и примотав ржавой цепью к какой то трубе. Добежав до своего отсека, она так же захлопнула дверь, заблокировав ее. Сюда, в маленький коридорчик с несколькими комнатами, одну из которых занимала охрана, а другие служили камерами для рабов, больше ходов не было.

Дети смотрели на неё с ужасом. Глеб заорал:

— Ты нас угробила, дура! Надо было сидеть тихо! Они теперь нас прикончат!

Остальные зашептались, некоторые заплакали. Девочка с косичками завизжала:

— Они нас убьют! Надо ее выдать, и тогда, может быть, нас не накажут!

Дети подались вперед, намереваясь навалиться на Сольвейг. Она приготовилась драться, выставив перед собой нож, на котором еще виднелась кровь убитых надзирателей, её глаза горели решимостью:

— Хотите сдаться? Вас продадут, как скот, или убьют. Я дала вам амулеты, я дерусь за вас. А вы решили меня предать? — она оскалилась на Глеба, примеряющегося броситься на нее. — Ещё движение, и я вскрою тебе брюхо.

Парень в страхе отпрянул. Девочка с косичками спряталась за спины других. Вперед вышел веснушчатый мальчишка. Он никогда не лез на первые роли, предпочитая отмалчиваться. Сейчас его голос был твёрд:

— Я с тобой. Говори, что делать.

Еще один паренек кивнул и встал рядом с конопатым. Постепенно дети перестали плакать, их лица выражали робкую решимость. Сольвейг кивнула:

— Закройте этих, — она кивнула на робко жмущихся к Глебу ребятишек, — чтобы не мешались. И не бойтесь. Мы выберемся.

Мальчишки кивнули. А она активировала взрывной заряд. Грохот потряс корабль. Котлы в машинном отделении разорвало, судно сильно вздрогнуло. Дети завизжали. Послышались крики матросов и рев корабельной сирены. Команда занялась нейтрализацией последствий проведенной Сольвейг диверсии и на время забыла о запершихся в трюме мятежниках.

Гулкий скрежет металла и ругань экипажа эхом отдавались в трюме. Потерявших волю детей заперли в том же помещении, где они находились до сих пор. А Сольвейг, установив еще один взрывной артефакт на люк, ведущий с палубы в трюм, занялась с двумя помощниками возведением баррикады перед дверью. Они прекрасно понимали — если работорговцы доберутся до них, их ждёт расправа. В лучшем случае — смерть, в худшем — жестокое наказание, от которого не оправиться.

Постепенно крики и беготня стихли. А спустя время раздался грохот ударов металла об металл — разъяренные матросы пытались добраться до бунтовщиков. Подбадривая друг друга руганью, работорговцы упорно колотились в люк. Внезапно грохот прекратился, а спустя мгновение раздался взрыв, сменившийся воем боли и ярости.

Через несколько минут под ударами взбешенных матросов задрожала и дверь — последняя преграда отделяющая их от мучительной смерти. Бледная Сольвейг готовилась к последнему бою. Рядом с ней застыли мальчишки. Худенькие, бледные, трясущиеся, но полные решимости не сдаться без боя.

Вдруг снаружи раздались новые звуки — грохот, звон стали, рёв боли, боевые кличи. И голос, который она узнала бы из тысячи: