И тут в дверь ворвался парень.
Лет двадцати, весь в дорожной пыли, с лицом, искаженным от ужаса и усталости. Он буквально влетел в харчевню, споткнулся о порог и чуть не упал, ухватившись за косяк в последний момент.
— Пожар! — выкрикнул он, хватая ртом воздух. — На западной дороге! Огромный пожар!
Мы с Тарой вскочили одновременно. Карты полетели на пол.
— Где именно? — быстро спросила я, подбегая к нему. — Покажи на карте!
На стене зала висела большая карта окрестностей — отец повесил ее, чтобы торговцы могли прокладывать маршруты. Гонец подошел и ткнул дрожащим пальцем в точку примерно в пяти милях к западу от торжища.
— Здесь. В лесу. Огонь такой, что небо красное, как кровь. Я видел издалека, когда ехал по восточной дороге. Дым столбом до небес.
— А дорога? — спросила Тара, и ее голос был напряженным. — Западная дорога проходима?
Гонец покачал головой, и это движение было полно отчаяния.
— Перекрыта. Полностью. Огонь стеной стоит. Никто не проедет. Ни туда, ни сюда. Торжище отрезано.
Слово «отрезано» прозвучало как приговор. Западная дорога была главной артерией торжища. По ней шли караваны с продовольствием, тканями, инструментами, всем, что нужно для жизни. Без этого потока товаров торжище начнет задыхаться через неделю, может, две.
— А маги? — спросила я, и сердце колотилось все быстрее. — Стихийные маги пытались тушить?
Лицо гонца исказилось еще сильнее.
— Пытались. Богиня-мать, как пытались. Трое водников вызвали ливень — такой, что земля превратилась в грязь. Но огонь… — он судорожно сглотнул. — Огонь даже не дрогнул. Дождь в него не попадает, будто там невидимая стена. Испаряется раньше, чем достигает пламени.
— Это невозможно, — выдохнула Тара.
— Еще был огневик. Пожилой маг. Он попытался взять огонь под контроль, подчинить его своей воле. Но как только коснулся пламени магией, оно взвилось на него, чуть не сожгло живьем. Еле успели оттащить. Сейчас лежит без сознания, целители не знают, выживет ли.
Гонец схватил кувшин с водой, что стоял на ближайшем столе, и жадно выпил прямо из горлышка, не обращая внимания на приличия.
— Я еду дальше, — сказал он, вытирая рот рукавом и оставляя на щеке грязный след. — Нужно предупредить всех. Пусть запасают еду и воду. Закупают все, что могут, пока еще есть что покупать. Потому что скоро начнется…
Он не договорил, но мы и так понимали. Начнется паника. Давка за ресурсы. Рост цен. А потом, если дорога не откроется, голод.
Гонец выскочил обратно в ночь — нет, еще был день, просто казалось, что стемнело от тяжести новости. Дверь за ним захлопнулась, и мы остались в мертвой тишине.
Я медленно подошла к окну и посмотрела на запад.
— Неконтролируемый выброс силы, — прошептала я, не оборачиваясь. — Как у Пени. Только намного, намного мощнее.
— Ты уверена? — Тара подошла и встала рядом.
— Да.
Глава 27
Новость о пожаре разлетелась по торжищу быстрее ветра. К утру площадь кипела — торговцы в панике скупали последние запасы еды, стражники пытались успокоить толпу, гномы угрюмо совещались у входов в свои подземные жилища. Воздух был пропитан страхом и дымом, который долетал даже сюда, за пять миль от места пожара.
Мы с Тарой стояли у окна харчевни и наблюдали за хаосом.
— Если дорога останется перекрытой больше недели, начнется голод, — тихо сказала Тара. — Торжище живет караванами. Без поставок…
Она не закончила, но я и так понимала. Запасов хватит на какое-то время, но потом начнутся проблемы. Сначала вырастут цены. Потом начнется мародерство. А там и до бунта недалеко.
— Маги так и не могут его потушить, — прошептала я.
— Значит, там все же кто-то есть. В центре этого пожара. Кто-то, кто потерял контроль.
Я молча кивнула. Стихийная магия реагирует на эмоции. Если огонь бушует с такой яростью и не распространяется, значит, его источник — не просто случайная искра, а маг в состоянии крайнего эмоционального стресса.
— Нужно помочь, — сказала я, и голос прозвучал тверже, чем я ожидала. — Я не могу просто стоять здесь и ждать, пока кто-то умрет в огне, а торжище задохнется от дыма и голода.
Мастерская встретила меня привычным запахом металла и масла. Я зажгла все светильники, достала дневники отца, разложила их на главном верстаке и открыла на странице, которую перечитывала уже десятки раз:
«День триста двенадцатый после смерти Эльзы. Сегодня понял важную вещь. Механизм — это не просто набор шестеренок и рычагов. Это застывшая воля создателя. Каждая деталь несет отпечаток моих намерений, моих эмоций в момент создания. Если я злюсь, создавая механизм, он будет работать резко, агрессивно. Если спокоен — плавно и размеренно. Техномагия — это не наука в чистом виде. Это искусство воплощения эмоций в металле».
Эмоции. Намерения. Воля создателя.
Птица отреагировала не на магию Пени, а на ее страх. Впитала горе и боль, превратив их в утешение. Это не была запрограммированная функция. Я создавала певчую птицу, вкладывая в нее понимание нежности и заботы. И механизм отреагировал.
Что если… что если создать устройство, которое работает как эмоциональный громоотвод? Не борется с магией напрямую, а впитывает чувства, которые ее подпитывают?
Идея была дерзкой. Но у меня не было времени на сомнения.
— Тара! — позвала я. — Мне нужна твоя помощь!
Орчанка спустилась в мастерскую, неся поднос с едой и свежезаваренным кофе.
— Ты опять не ела с утра, — заметила она, ставя поднос на свободный край верстака. — Так и свалишься от истощения.
— Потом поем, — отмахнулась я, уже рисуя эскиз на чистом листе пергамента. — Сейчас мне нужно объяснить тебе идею. Слушай внимательно.
Я набросала схему: полый шар размером с крупное яблоко. В центре кристалл особой огранки. Вокруг него сеть из тончайших серебряных нитей, каждая из которых настроена на определенный тип эмоций.
— Это не оружие, — объясняла я, водя пером по бумаге. — И не щит. Это… ловушка для чувств. Страх, гнев, горе — все это энергия. Чистая энергия, которая влияет на магию, усиливает ее, направляет. Если я смогу создать резонатор, который улавливает эти эмоциональные волны и поглощает их, магия потеряет свою подпитку.
— И огонь погаснет?
— Теоретически, да. Если я правильно понимаю механизм.
Тара изучала схему, хмурясь.
— А что будет с самими эмоциями? Куда они денутся?
— Трансформируются, — я указала на сеть серебряных нитей. — Вот эти каналы. Они преобразуют разрушительную энергию в безопасную. Страх станет спокойствием. Гнев — умиротворением. Горе… — я замолчала, подбирая слово, — принятием.
— Звучит как магия, — заметила Тара.
— Это и есть магия. Техномагия. Но другого рода. Не та, что создает огонь или вызывает бури. А та, что лечит последствия.
Я подняла голову и посмотрела ей в глаза.
— Мне нужны материалы. Медь, серебро, немного золота для сплава. Кристалл — самый чистый, что найдешь в запасах отца. И время. Хотя бы ночь.
Тара кивнула.
— Тогда я пойду на рынок. Куплю все, что нужно. А ты ешь, — она ткнула пальцем в поднос. — Иначе я силой накормлю.
Работа началась сразу после того, как Тара вернулась с рынка, нагруженная материалами. Я растопила небольшую печку в углу мастерской, и скоро воздух наполнился запахом плавящегося металла.
Сплав для корпуса требовал точных пропорций. Три части меди, две части серебра, одна часть золота. Металлы нужно было расплавить по отдельности, а затем соединить в определенной последовательности, постоянно помешивая и следя за температурой.
— Зачем такая сложность? — спросила Тара, наблюдая, как я осторожно добавляю золото в тигель с медью. — Почему не чистая медь?
— Каждый металл резонирует по-своему, — объяснила я, не отрывая глаз от расплавленной массы. — Медь проводит эмоции, связанные с телом — страх боли, физический дискомфорт. Серебро чувствует душевные переживания — горе, тоску, отчаяние. Золото удерживает все вместе, создает стабильность. Вместе они образуют… симфонию. Каждый инструмент играет свою партию, но звучат они как одно целое.
