Сезон помидоров, или Пари на урожай (СИ) - Васина Илана

Приказываю кучеру везти меня в розарий. Отвлекусь. Подберу кого‑нибудь из старых знакомых красавиц — да хоть ту же графиню Ирен. Развлечёмся по‑быстрому в моей спальне, сниму напряжение дурацкого дня, а потом с лёгкой головой начну строить планы на Регальдиса и девчонку.

В розарии, не спеша, прогуливаюсь по дорожкам. Розы впервые кажутся мне достойными внимания. И этот их аромат — тонкий, нежный — я вдыхаю сегодня с особенным удовольствием после тяжёлого дня.

А вот и первые дамы идут мне навстречу. Тихо шуршат их юбки по белому гравию. Лёгкий ветерок доносит приятный запах дорогих духов. Я, как обычно, холодно приветствую одну из дев. Имени её не помню, но точно помню, что нас представляли друг другу на одном из последних приёмов. Женщин обычно заводит моя отстранённость.

Но эту — нет.

Хорошенькое девичье лицо перекосилось при виде моего приветствия. Будто от меня пахнёт гнилью. Странно. Впервые за день меня пробирает тревога. Смутная. Необъяснимая. Что‑то идёт не так.

Да, граф меня обыграл, хотя и неожиданно, но тьма с ним. Женщины всегда на меня реагировали одинаково. Реакция этой девицы — для меня новость. Что случилось? Всегда же работало.

Может, новую нелепую моду ввели в свете? Фыркать и отворачиваться при виде привлекательного холостого аристократа?

Усмехаюсь этой мысли. Женщины. Что с них взять. Нелепость — им второе имя.

Ради того, чтобы убедиться в своей теории, киваю другой встречной — юной баронессе Милании. Мы с ней не просто представлены, я даже удостоил её разговора. Помню, она краснела и бледнела, когда наши глаза встречались. Она влюбилась в меня. Уверен.

Впрочем, неважно, что у нас было. Важно, что и эта девица сейчас реагирует странно. Вздернув напудренный носик и глядя куда‑то мимо меня, ускоряет шаг. Интересно. Какая муха их укусила?

Когда меня окатывают презрительными взглядами ещё несколько знакомых девиц, понимаю, что дело плохо. А вот что именно не так — не понимаю.

Сажусь на скамью рядом с респектабельным господином в пенсне, читающим газету. К тому моменту я уже клокочу от ярости. Что за день у меня такой? Таких чёрных деньков на моей памяти ещё не случалось.

Хочется от злости на кого‑нибудь наорать. Или пнуть хорошенько. Едва держусь. Нервно сжимаю‑разжимаю кулаки, пытаюсь успокоиться.

Внезапно старик, сидящий рядом, поворачивается ко мне. Такой блаженный старичок, божий одуванчик. Улыбка до ушей, глазки блестят благодушно. Только вот при виде меня лицо его брезгливо искривляется. Он поспешно сворачивает газету, поднимается и, прихрамывая, торопится прочь.

Меня захлёстывает отчаянье.

И старик туда же?!

В следующую секунду отчаянье сменяется решимостью. Я не допущу, чтобы об меня вытирали ноги все, кому не лень. Хватит. Моё терпение закончилось. Пусть ответит за своё отношение.

Вскакиваю со скамьи и бегу следом за ним. Догнав, хватаю его за шкирку и резко дёргаю, вынуждая остановиться и нелепо всплеснуть руками. На секунду меня пронзает удовлетворение. Так тебе и надо, старый гад!

Восстановив равновесие, он шипит:

— Вы, милорд, ровно такой, как про вас в газете написали. Невоспитанный грубиян.

— Что за бред вы несёте? — кричу, теряя остатки самообладания. — Какая газета? О чём вы?

Седовласый господин, вместо того чтобы объяснить толком, суёт мне в руки газету. И презрительно цедит сквозь зубы:

— Вот. Сами читайте.

Он вырывается из моих ослабевших пальцев и с достоинством уходит. Я же разворачиваю газету и вижу на первой полосе… своё изображение. Премерзкое.

Худший ракурс. Видно, перепил в тот день. Физиономия распухла, в глазах — бешенство какое‑то звериное. Что за беспредел? Даже не думал, что законно использовать артефакт фиксации картинки на званых ужинах.

Перед глазами мелькают строки:

«Слухи подтвердились: наследство, перенятое от скандально известного дяди, обернулось для лорда Дэшфорда не только долгами, но и разоблачением. Ведь вместе с участком, как утверждают источники, он унаследовал тайны, порочащие его имя. И эти тайны связаны с уничтожением вертрена».

«Его имя знали и боялись: роскошные романы с замужними дамами и безудержная аморальность — но теперь общественность возмущается — стоит ли жалеть того, кто, по слухам, лишал невинных дев репутации?»

«Те, кто когда‑то закрывал глаза на его выходки, теперь требуют ответа: кто восстановит репутацию обманутых и оскорблённых — и заплатит ли сам виновник по счетам?»

Чем больше читаю, тем острее щемит тоска.

Это же конец. Конец всему. Моим выходам в свет. Ленивому, расслабленному времяпровождению. Шикарным вещичкам. Удобным артефактам, сделанным на заказ. Лёгким победам над женщинами... И ведь опровержения не потребовать, потому что каждое слово — правда.

В голове не укладывается… Как они посмели?

Те… кто меня заказал. Регальдис подлец… Неужто не блефовал?!

Газета выскальзывает из моих пальцев, когда я бросаюсь к выходу из розария. По дороге ловлю на себе презрительные взгляды — встречаю их с такой же ненавистью. Прочь, твержу себе. Подальше от людских глаз! Я что-нибудь придумаю. Что-нибудь обязательно придумаю!

Глава 61

Клара Мэнфилд

Когда Эфимия уходит, мы с Торвеном остаёмся. Пару раз я заставляю себя отстраниться — ну не дело это, взрослой, самодостаточной деве льнуть к мужчине, как плющ к забору, — но он не позволяет отодвинуться ни на сантиметр.

Куда уж мне тягаться с его мускулами... После провальных попыток даже не пытаюсь дёргаться. Стою в самых надёжных в мире объятиях и с чистой совестью наслаждаюсь моментом.

Наверно, мы глупо выглядим со стороны — стоя в обнимку на поле с лопухами. Не сразу замечаю, что вокруг нас клубится туман, сквозь который ничего не различить. Мы как-то незаметно оказываемся изолированы от чужих взглядов. И я, кажется, догадываюсь, чьих рук этот туман.

— Откуда ты узнал, что я иномирянка? — спрашиваю, задирая голову и в каком-то упоении разглядываю в подробностях каждую черточку его лица.

Мне нравится, как сверкают его глаза, глядя в мои, как смеются его чувственные губы. Как между бровей прорезается морщинка...

— Ты слишком необычная для приютской сироты. Знаешь, как говорят в нашем Бюро?

— Как?

— Попаданку выдают слова и действия. Она говорит так, как обычно не говорят. И действует по законам, у нас неписаным.

— Где я прокололась? — смеюсь немного нервно. — Я очень старалась не отличаться от других.

— Ты хорошо старалась. Поэтому я не сразу понял, несмотря на свой опыт.

Хмурюсь на этих словах. Наш разговор случайно напомнил мне о моём везении. Я сейчас не в монастыре только потому, что герцог ко мне прикипел. А были и другие, далеко не такие везучие — которые помогли ему набрать тот самый «опыт».

— Ты много попаданок отправил в монастырь?

— Немало.

— А... тебе не было их жаль? Особенно после Ириды?

— Было, — глухо соглашается он. — Поэтому последние годы я отслеживал судьбу каждой иномирянки и фиксировал в Книге Судеб. Я доказал, что они приносят нашему миру пользу.

— Это как-то изменило отношение к ним?

— Ещё нет. Но мне удалось сдвинуть с мёртвой точки рассмотрение нового закона о попаданках. Даже если бы Дэшфорд раструбил о твоём происхождении, твой случай с вертреном только ускорил бы решение короля подписать новый закон.

— Тогда зачем ты его остановил? — ужаснулась я. — Надо было дать меня схватить.

Вместо того чтобы похвалить меня за мужество, Торвен смотрит на меня со снисходительной насмешкой. Как на ребёнка, ляпнувшего милую глупость.

— Ты знаешь, сколько может рассматриваться королевская документация? Месяцами, а то и годами. Я не собираюсь тебя терять. Монастырь обойдётся без тебя.

Этот мужчина точно знает, что делает. Мне становится так спокойно в его близости, так надёжно, что на глаза выступают дурацкие слёзы. Всхлипнув, быстренько прикусываю губу до боли. Такими темпами я скоро сентиментальной плаксой стану.