Часовой: Курсант (СИ) - Шторм Максим

И последними, кто меня заставил напряжённее всматриваться вниз, была небольшая группа из трёх человек. Затянутый в черную кожу и плащ угрюмый мужик с мечом у бедра, волокущая сразу два огромных баула дородная тетка, способная ударом кулака свалить лошадь и… Невысокая, изящная девушка, в дорожном платье, сапожках и широкополой шляпке с вуалью, полностью закрывающей ее лицо. У меня замерло сердце. Отчего-то резко захотелось посмотреть ей в глаза… Наверняка она очень красива. Только вот почему при виде этой троицы меня вдруг резко и совершенно неожиданно обожгло меж лопаток⁈

Что ж, по-моему, меня ожидает исключительно увлекательное путешествие.

Глава 22

Я скрючился справа от входной двери, забравшись на дорожный сундук. Потянулись томительные и крайне нервные минуты. Я молился всем святым этого мира, чтобы «Архангел Гавриил» как можно скорее поднялся в воздух и понес меня прочь от столь негостеприимного и опасного города, каким оказался Кромлех. Наверное, на данный момент я ничего другого так сильно не желал. Ну и еще чтобы меня никто не потревожил, конечно. Прибегать к физическому насилию лишний раз не хотелось. И вовсе не потому что я вспомнил, что в прошлом был мирным человеком, нет. Просто не к чему поднимать ненужный шум. Чревато это, ой, чревато…

Видимо, мои молитвы кто-то да услышал. Мы все-таки поднялись в воздух. И поднялись точно по расписанию. Обнаруженные рядом с дирижаблем Корпуса Часовых трупы и следы драки никак не отразились на графике отправления корабля. И это радовало. Как радовала и неосмотрительность начальника Воздушной гавани. А с другой стороны, разве кому в голову могла прийти шальная мысль, что человек, виновный в случившемся, остался на территории порта? Что он зайцем пробрался на пассажирский дирижабль и спрятался в одной из кают? Подобная мысль не озарила даже побеждённого мною чародея по имени Рудольф.

Провожать нас вышел человек, своим свободным белоснежным одеянием напоминающий священника. Ему ассистировала пара юнцов в монашеских рясах. Он, безостановочно читая молитвы, несколько раз окропил остов дирижабля святой водой, перекрестил и только после этого нам дали отмашку на взлёт. Вся эта религиозная церемония происходила при полном содействии руководства Гавани и наверняка была неотъемлемой частью процедуры взлёта любого из кораблей. Техническая проверка само собой, но без божьего благословения никуда.

Через стекло иллюминатора я с замиранием сердца наблюдал, как мы поднимались все выше и выше. Плавно, без дёрганий и присущего самолёту рева турбин. Тишь да гладь. Вот взлётное поле под нами превратилось в неровное, надкусанное по краям одеяло, вот уже городские постройки стали казаться игрушечными домиками, а вот и сам Кромлех, окружённый мощной крепостной стеной, уже напоминает настольный макет. А дальше нас встретило синее безмятежное небо. Огромный корабль повернул нос в северном направлении и наше путешествие в Новоград началось.

Я задвинул дверной засов и без сил повалился на кровать. Кстати, умереть от жажды мне не грозило. Слева от двери, напротив вешалки, висели зеркало и небольшой шкафчик под ним, в который чья-то благословенная рука поставила кувшин со свежей водой. Небольшой, литра на два. Но при разумной экономии его вполне хватит до самой Столицы. Без жратвы как-нибудь протяну, а в общий туалет, расположенный в конце палубы, можно будет выходить и ночью, когда почти все будут спать. Да даже и сейчас, стоит только нормализоваться полёту, как через пару часов на пассажиров перестанут обращать внимание, и даже заскочившие на третью палубу проводники примут меня за одного из совершивших посадку людей.

Я поставил кувшин на столик, чтобы был под рукой. Воздушное судно двигалось плавно, без раскачек и проваливаний в воздушные ямы. Даже на «Циклопе» я практически не испытывал чувства полета, а здесь, на этом огромном лайнере, и подавно. После всего пережитого на меня навалилась апатия. Сведённые мышцы наконец-то начало расслаблять, нервное напряжение постепенно отпускало, и я даже стал задрёмывать. Еще недавно доставляющие досадную боль ушибы и ожоги не беспокоили. Мой организм начал самовосстановление. Те тумаки, ссадины и порезы, что я заработал за минувшие сутки, не то, что может надолго вывести из строя Часового.

Перед тем, как лечь, я внимательно изучил в зеркале свое лицо. Слава богу, за исключением запавших глаз и колючей щетины, на моей физии не было ни синяков, ни царапин. Я, щедро экономя воду, кое-как умылся, провёл обожжённой ладонью по черному ёжику коротких волос и пришёл к выводу, что в случае чего сойду за повесу-студента, привыкшего проводить праздные бессонные ночи. Если, конечно, кто-то станет ко мне присматриваться.

И, будучи вымотанным морально и физически, я заснул. Не исключено, что проспал бы до глубокой ночи. Но вынырнул из блаженной мягкой темноты в настигающих дирижабль сумерках. Мне опять приснился сон. Сон о моей прошлой жизни. Точнее, жизни Алексея Бестужева. Я снова погрузился в воспоминания его детства. Но на этот раз был несколько старше. Мне было не десять лет, а примерно четырнадцать. И четыре года я не видел погибшего во время последнего тревожного выезда отца. Но продолжал любить его и тосковать…

… — Дядя Игнат, что дает этот рисунок? — продолжал допытываться я, уже в который раз задавая этот вопрос.

Игнат, среднего роста, но невероятной ширины и мощи мужик, чей возраст приближался к пятидесяти, а точно не знал никто, усмехнувшись в густую короткую бороду, снисходительно посмотрел на меня.

— Эх, Лешка, сколько тебе говорить, это не рисунок. Это нечто большее для каждого представителя любого из тринадцати высших Родов Империи.

— Что, и даже для нашего? — скептически хмыкнул я, уже давно начавший понимать, что к чему в этой такой нелегкой и совсем неоднозначной жизни. Игнат отвесил мне шутливый подзатыльник. Я потер вихрастый затылок и усмехнулся. Размером ладонь у нашего управляющего была с огородную лопату. При желании он мог снести любую башку и не такому щеглу, как я.

Игнат, с тех самых пор, когда отца привезли мёртвым и схоронили в родовом склепе, стал мне взамен него. Нет, это была далеко не равноценная замена, но я всей душой привязался к этому могучему и невозмутимому мужчине, знающему, казалось, ответ на любой вопрос. И, как не печально это признавать, с ним я проводил намного больше времени, чем с еще живым отцом. Игнат в очень редких случаях покидал наше имение. У него здесь всегда хватало работы.

Я уже знал, что наш Род живёт особняком, мы ни с кем не общаемся, нас избегала вся отдалённая округа. Мы были лишены титула и всех сопутствующих привилегий. Даже саму фамилию Бестужев было запрещено произносить за пределами стен нашего дома. Для всего мира мы были Безродными. Ни титула, ни привилегий, ни денег. Одни обязанности и вечная, длящаяся уже почти сотню лет повинность. Которую, как я уже знал, искупить было невозможно, протяни наш Род еще столько же лет. Мы были проклятыми.

Игнат присел на краешек верстака, за которым он затачивал плотницкий топор, пригладил усы и обстоятельно произнес:

— И даже для нашего. Никогда не забывай, кто ты есть, Алексей. Через четыре года тебе придётся уйти. И ты больше никогда не вернешься в детство. И уйдя, ты еще не раз услышишь о своем имени много нехорошего… Тебя начнут окунать в дерьмо все, кому не лень. И ты ничего с этим не поделаешь. Не скалься, не скалься, не сможешь… Но забывать свою настоящую фамилию даже не смей. И умирая, твоими последними словами должно быть имя твоего Великого, запомни это, Великого Рода.

Опять политика! Я вздохнул и напомнил:

— Дядя Игнат, я ж про ри… Про Знак нашего Рода спрашивал!

— Не язви, пострел! — добродушно усмехнулся Игнат, пробуя ногтем остроту наточенного лезвия. — Для вашего Рода, как и для остальных двенадцати, Родовой знак, наносимый на тело каждому законнорожденному наследнику, достигшему шестнадцати весен, позволяет использовать дарованные испокон веков особые способности.