Леди из низшего общества (СИ) - Иконникова Ольга

Несмотря на свой железный характер, она всё-таки не вынесла треволнений этого дня. Она всеми силами пыталась защитить своего внука, а когда поняла, что этого оказалось недостаточно, не смогла с этим смириться.

И мне было трудно представить ее в суде в роли обвиняемой. Это был бы слишком сильный удар по ее достоинству.

Она всегда была слишком надменной. Слишком спесивой, чтобы вызывать хоть какое-то чувство приязни. И теперь я была даже рада тому, что она никогда не любила меня. Потому что хорошие отношения с ней стали бы предательством моих собственных бабушки и отца, которых она своим обманом лишила всего. Хотя это была не только ее вина. Прежде всего, в этом был виноват мой дед, Джеймс Кросби — это именно из-за его трусости и нежелания противостоять своему отцу была разрушена его собственная семья, и его ребенок рос в бедности. И ведь в какой-то степени он погубил и леди Розмари, не предупредив ее, что их брак не будет законным.

Но рассуждать об этом сейчас не было никакого смысла. Я не испытывала к сэру Джеймсу презрения или ненависти — только сожаление о том, что всё случилось именно так.

— Разумеется, Чандлер, немедленно вызывайте врача! — сказал герцог, и они вместе с инспектором всё-таки отправились вслед за Сэмюэлем.

И я тоже выбежала из гостиной. Потому что не хотела оставаться тут с леди Розмари и бьющейся в истерике Паулой. Я лишь надеялась на то, что Нэйтена не разжалобят слёзы девушки, и он не забудет о том, с каким пренебрежением она относилась к нему до тех пор, пока наши роли не переменились.

— Он в оружейном зале, ваша светлость! — услышала я голос одного из полицейских.

Должно быть, Сэм понял, что и у парадного, и у служебного выходов находятся полицейские, и решил сбежать из дома другим путем. А окна оружейной залы как раз выходили в ту часть сада, где были довольно густые заросли кустарника, и скрыться в них было проще.

Я еще не успела подойти к дверям залы, когда услышала резкий окрик его светлости:

— Сэмюэль, не делайте глупостей!

Что еще мог сделать этот глупый мальчишка?

Я остановилась на пороге и задержала дыхание, когда увидела в руках Сэма старинный меч, что прежде лежал длинной бархатной подушке на лакированном столике из орехового дерева у окна. Он держал его обеими руками, но даже это не помогало ему чувствовать себя уверенно. И было видно, что руки дрожали, и оружие он удерживал с трудом. Скорее он может поранить им себя, чем кого-то другого.

Но, должно быть, от охватившего его отчаяния Сэмюэль всё же решился на безумный поступок — он, громко закричав, взмахнул мечом и понёсся с ним к инспектору Мэдисону, что стоял к нему ближе всего.

Я тоже закричала. Руки сами метнулись вперед. И вдруг та подушка, что еще недавно служила подложкой для меча, взмыла в воздух и поплыла. Я почти физически чувствовала ее вес — так, словно сама ее держала.

За десять лет я почти отвыкла от этого некогда знакомого ощущения магической связи с теми предметами, которые я передвигала. И сейчас я даже подумала, что это не я, а герцог Стенфорд передвинул подушку так, чтобы хоть как-то прикрыть ею инспектора от удара меча.

Но, разумеется, Сэмюэль даже дрожащими от страха руками легко разрубил ее на две части. Я испуганно охнула, ожидая, что сейчас и Мэдисон окажется поверженным. Но нет — меч звякнул, наткнувшись на невидимый щит, который, должно быть, выставил его светлость.

Значит, подушку всё-таки швырнула я?

— Кажется, леди Кэтрин, магия к вам уже вернулась! — сказал Стенфорд, отвечая на мой невысказанный вопрос.

Меч выпал из рук Сэмюэля, а сам он вынужден был опереться на стену — решимость покинула его, и он безропотно позволил полицейским надеть на себя наручники.

Из распахнутого окна подул ветер, и вылетевшие из подушки старые, потерявшие изрядную часть своей прежней мягкости перья белым вихрем взмыли вверх. И я вдруг увидела, что вместе с ними из подушки выпал и сложенный вдвое бумажный лист.

Глава 57

Я даже не обратила на этот лист никакого внимания — всё оно было приковано к Сэмюэлю, которого полицейские выводили из зала. Нет, мне не было его жаль, но всё-таки где-то в моих воспоминаниях он был совсем другим.

И я даже не сразу поняла, что сказал мне герцог Стенфорд. И сам тот факт, что я снова могла использовать свою магию, тоже осознала с трудом.

И только когда полицейские удалились, оставив нас с его светлостью в зале одних, я нашла в себе силы улыбнуться.

— Благодарю вас, ваша светлость, что вы успели вмешаться. Ко мне вернулась магия, но этого оказалось недостаточно, чтобы принять правильное решение в столь сложной ситуации. Если бы я смогла хоть немного подумать, я сообразила бы, что набитая пухом подушка не устоит перед острым мечом.

— А вот мне кажется, что это просто замечательно, что вы решили воспользоваться именно подушкой, — возразил он и протянул мне тот самый сложенный вдвое лист.

Я заскользила взглядом по строчкам, с трудом продираясь через не слишком хороший почерк автора письма. А это было именно письмо. Судя по всему, оно пролежало в подушке очень много лет, потому что бумага хоть и не потерлась (ибо ее редко держали в руках), но потемнела. А чернила выцвели, и буквы местами размазались, еще больше осложняя чтение.

Вернее, это был черновик письма, который, судя по всему, так и не был отправлен. Но его содержание не оставляло места для сомнений. Письмо было адресовано Якову Стюарту, и его автор недвусмысленно намекал на то, что готов оказать тому помощь в восшествии на английский престол в обмен на некоторые привилегии, который он хотел получить. И это письмо было написано не Алвином Кросби — внизу его стояли совсем другие инициалы.

Наверно, именно о нём и говорил Алвин отцу как о доказательстве своей невиновности.

И человек, написавший его, предлагал ответную корреспонденцию направлять именно сюда, в Кросби-холл, на имя Алвина — на случай, если письмо попадет в руки сторонников королевы Анны. Автор письма уведомлял своего адресата, что сумел договориться со слугой, который именно ему будет передавать адресованные Алвину письма, покуда сам Алвин находится в отъезде.

Должно быть, ответное письмо действительно попало в руки другой стороны, и именно на его основании Алвин и был обвинен в предательстве.

А вот как сам Алвин узнал о том письме, что мы сейчас держали в руках, сказать было трудно. Возможно, автор его оказался слишком беспечен и не потрудился сжечь этот листок. Или кто-то из преданных Алвину слуг, заподозрив заговор, решил помочь своему молодому хозяину и украл это письмо у предателя.

Как бы там ни было, но Алвин прочитал это письмо, но не посчитал нужным предавать его огласке. Почему? Наверно, предатель был его другом или даже дальним родственником (раз мог так запросто гостить в Кросби-холле), и он не захотел его выдавать. И только когда угроза обвинения в предательстве нависла над его собственным именем, он захотел предъявить это доказательство. Но добраться до него не сумел. Как не сумел никому рассказать, где именно оно находилось.

— Но как могло письмо столько лет пролежать в какой-то подушке? — изумился Стенфорд. — Неужели за всё это время никто не удосужился ни разу ее постирать? Или заменить в ней пух? Даже бархат на ней местами изрядно истерся.

Но на эти вопросы ответить я как раз могла.

— Эта подушка тоже своего рода реликвия Кросби. Графский герб на ней вышила супруга третьего графа Кросби — того самого, которому принадлежал этот меч, полученный им из рук короля за особую доблесть на поле боя. Считается, что эта вышивка была сделана в том числе и с помощью магии. Так что с подушки лишь стряхивали пыль и чистили мокрой тряпкой. В нынешнее время этим занимался исключительно сам Чандлер. Не сомневаюсь, что и в прежние времена к ней не разрешали подходить простой прислуге.

Я почувствовала на себе еще чей-то взгляд и вздрогнула. Подняла голову.

Трэвис, четвертый граф Кросби — стоял в нескольких шагах от нас и с большим волнением смотрел на письмо. Я не знала, могут ли призраки дрожать, но сейчас с ним происходило как раз нечто подобное.