Император Пограничья 7 (СИ) - Астахов Евгений Евгеньевич

— Я хочу продолжить обучение, — говорит она. — Профессор Каменев готов взять меня в свою исследовательскую группу. Это уникальная возможность!

— Нет, — отрезал князь, даже не подняв взгляд от бумаг.

— Но почему? У меня лучшие оценки на курсе!

— Потому что ты уже достаточно училась. Пора возвращаться к обязанностям княжны. Балы, приёмы, подбор подходящей партии…

— Я не хочу замуж! Я хочу развивать свой дар, изучая геомантию!

Дмитрий наконец поднял голову и посмотрел на дочь как на неразумного ребёнка.

— Василиса, ты же умная девочка. Неужели не понимаешь? Твой дар — это хобби, развлечение. Ты княжна Голицына. У тебя есть долг перед родом.

— Мама говорила, что мой дар — это благословение!

— Твоя мать была романтиком, — князь поморщился. — Она не понимала реалий большой политики. Я уже присмотрел несколько подходящих кандидатов. Молодой граф Шуйский, например… Весьма хорош собой в отличие от старого Гендрикова.

— Я не вещь, которую можно продать!

— Не драматизируй. Я не продаю тебя. Я забочусь о твоём будущем. Ты ещё слишком молода, чтобы понимать, что для тебя лучше.

— Мне семнадцать лет!

— И что? В твоём возрасте все думают, что знают лучше. Но поверь мне, дочь, я прожил достаточно, чтобы понимать — шахты и штольни не для княжны. Ты будешь делать то, что я скажу.

Василиса смотрела на отца с болью и разочарованием.

— Ты обещал маме, что дашь мне быть собой…

— Я обещал заботиться о тебе, что я и делаю, — князь вернулся к своим бумагам. — Разговор окончен. Можешь идти.

Я чувствовал, как эта череда разочарований и предательств разрывает душу Василисы на части. Мать умерла, отец душит контролем, считая её вечным ребёнком. Только камни не предавали — холодные, вечные, безразличные к человеческой боли. Как заманчиво стать одним из них…

«Нет!» — я вложил в это слово всю силу Императорской воли, не приказывая, но взывая к её внутренней силе. — « Василиса Дмитриевна Голицына! Ты — наследница древнего рода, твоя кровь помнит десятки поколений сильных людей! Неужели ты сдашься там, где они выстояли?»

Её сознание дрогнуло, на миг собираясь воедино.

«Зачем бороться? — её ментальный голос звучал устало. — Всё равно я никому не нужна. Для отца я вечный ребёнок, для мачехи — помеха…»

«А твой брат? — возразил я. — Маленький Мирон, который дарит тебе глиняные фигурки и называет Лисой? Ты единственный человек в том дворце, кто любит его просто за то, что он есть. Ты бросишь его одного?»

Я почувствовал, как что-то изменилось. Мысль о брате зацепила её, не давая окончательно раствориться.

«И твой отец, — продолжал я. — Да, он контролирует тебя, да, он не понимает твоих стремлений. Но он любит тебя, пусть и не умеет это правильно показать. Он потерял жену и боится потерять дочь. Хочешь, чтобы его страхи сбылись?»

Я не столько услышал, сколько почувствовал безмолвный всхлип.

«А жители Угрюма? Дети в школе, которых ты учишь? Они смотрят на тебя с таким восхищением! Полина, с которой ты подружилась? Несмотря на соперничество, она уважает тебя. Все они ждут твоего возвращения».

Я сделал паузу, собираясь с силами для последнего довода.

«И я. Я считаю тебя своим другом, Василиса. Одним из немногих людей, которым я доверяю. Твоя мать сказала, что камни не предают — но и люди способны на верность. Я не предам твоё доверие, как не предала бы она. Неужели ты оставишь меня строить шахту в одиночестве?»

В глубине каменной толщи разгорелась искра. Маленькая, но упрямая. Воля Василисы начала собирать разлетевшиеся осколки сознания.

«Ты прав, — её ментальный голос окреп. — Я не могу. Не должна. Мать велела мне быть сильной, и я буду. Не ради отца или мачехи. Ради себя и ради тех, кто мне дорог».

Я почувствовал, как она начинает брать стихию под контроль. Не бороться с камнем, но и не растворяться в нём, найдя баланс, став мостом между собственной сущностью и землёй.

«Вот так, — подбодрил я. — Ты справишься. Я буду рядом, пока не закончишь».

«Спасибо», — в её ментальном голосе звучала искренняя благодарность.

Убедившись, что опасность миновала, я начал медленное возвращение.

Первым делом я проверил Василису. Её каменная оболочка выглядела стабильной, дыхательные отверстия больше не затягивались. Хороший знак.

Остаток дня и всю ночь я провёл рядом, создавать гильзы, медитируя и восстанавливая силы. На рассвете каменная корка вокруг Василисы начала трескаться. Я поднялся, готовый помочь, если понадобится, но она справилась сама.

Княжна выбралась из своего каменного кокона как бабочка из куколки — медленно, с усилием, но самостоятельно. Её кожа имела сероватый оттенок, который быстро сходил, возвращая естественный цвет. В глазах горел новый свет — свет Мастера, познавшего свою стихию.

— Получилось, — выдохнула она, опускаясь на землю рядом со мной.

— Получилось, — подтвердил я. — Хотя ты меня изрядно напугала.

Василиса опустила взгляд.

— Прости. Я не думала, что прошлое накроет меня именно там, в глубине. Все эти воспоминания… Они всегда со мной, но обычно я держу их под замком. А там, когда границы личности размылись…

— Я видел, — тихо сказал я, — часть твоих воспоминаний.

Она вздрогнула, но потом кивнула.

— Наверное, оно и к лучшему. Теперь ты действительно знаешь, почему я сбежала.

— Но ты не сбежала в камень. Ни тогда, ни сейчас.

— Благодаря тебе, — Голицына подняла на меня благодарные глаза. — Если бы не ты, я бы потерялась там навсегда.

Она поднялась и, не давая мне времени отреагировать, крепко обняла.

— Спасибо, друг мой. За всё.

Я осторожно обнял её в ответ. В этом жесте не было ничего романтического — просто благодарность и тепло между двумя людьми, прошедшими через испытание вместе.

— Всегда пожалуйста, — ответил я. — Для чего же ещё нужны друзья?

Лошадь под седлом ступала осторожно, обходя выбоины на разбитой дороге, ведущей к Жохово. Вернув Василису в Угрюм, сам я решил отправиться вместе с одной из групп в оставленную жителями деревню для сборки урожая.

Конечно, я мог бы остаться в Угрюме и довериться докладам подчинённых, но привычки прошлой жизни давали о себе знать. Я никогда не полагался на чужие глаза, когда речь шла о жизни и смерти людей. Еда — это основа выживания, и я должен был лично убедиться, что операция пройдёт правильно.

К тому же Арсеньев настаивал на полевых испытаниях своей жатки, а оценить эффективность нового изобретения мог только тот сам артефактор. Мне же было важно проследить, чтобы какой-нибудь залётный Бздых случайно не убил наше юное башковитое светило.

Вдобавок, ходили слухи о мародёрах из соседних княжеств, которые могли повадиться грабить покинутые дома — с такими паразитами лучше разбираться сразу и жёстко.

Однако главное — дружинники должны видеть, что их воевода разделяет с ними опасность. Моральный дух войска всегда зависел от примера командира, и если я хочу, чтобы люди сражались до последнего, они должны знать — я не отсиживаюсь за каменными стенами, пока они рискуют жизнями.

Утренний туман ещё не рассеялся окончательно, окутывая покинутую деревню призрачной дымкой. Вид заброшенного человеческого жилья поражал своей безнадёжностью — словно время остановилось в момент паники, когда люди бросали всё и бежали от надвигающейся угрозы.

Покосившиеся заборы, распахнутые настежь ворота, через которые виднелись дворы с разбросанной поклажей. На огородах желтели неубранные ранние огурцы, а в садах под деревьями гнила опавшая черешня. Заколоченные окна домов смотрели на мир мёртвыми глазами, а ветер гонял по улицам листья и мелкий мусор.

Особенно удручающе выглядели поля за околицей. Золотистые колосья пшеницы склонились под тяжестью зерна, готового к сбору, но никому уже не нужного.

Яровые посевы еще могут дотянуть до конца гона, а вот ранние озимые поспели как раз сейчас, после отъезда крестьян.