Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

— Механизм, который работает, — проскрежетал Ратмир из своего угла, не меняя позы. — Это главное.

Я постарался, чтобы голос прозвучал как можно более дружелюбно. Получилось так себе. Ровно, холодно, безжизненно.

— Рад тебя видеть, Елисей. Возмужал.

— Ваша светлость, — он поклонился, стараясь не смотреть мне в глаза.

Разговор не клеился. Чтобы прекратить эту пытку, я решил перейти к делу.

— Легат, вы хотели обсудить тактику противодействия Ордену. Елисей, ты наверняка уже изучил отчеты о «Серой Хвори». Какие мысли? Как бы ты противостоял ей, исходя из канонов?

Он ухватился за эту возможность, как утопающий за соломинку.

— Согласно трактату Великого Магистра Эразмуса о некротических проклятиях, чтобы противостоять полю абсолютного распада, необходимо создать равномощное контр-поле чистой жизни, используя плетение седьмого порядка… — начал он тараторить, как студент на экзамене.

Я не выдержал и хмыкнул.

— Бред. Это все равно что пытаться залить лесной пожар из пипетки. Они не создают поле. Они открывают кран в другую реальность, а дерьмо оттуда уже само течет.

Елисей вздрогнул от моего тона и побледнел еще сильнее.

— Но… законы сохранения энергии… баланс…

— Какие, к черту, законы? — я шагнул к нему, и он невольно попятился. — Их технология игнорирует ваши «законы». Я не пытался их уравновесить. Я нашел уязвимость в их «программном коде» и вызвал короткое замыкание. Перегрузил их «сервер», заставив сожрать самого себя. Это не магия, Елисей. Это война. Информационная.

Он молча смотрел на меня, и в его глазах отражалось не просто страх — там рушился мир. Его уютная, понятная вселенная формул и заклинаний только что столкнулась с моей уродливой, прагматичной реальностью взлома и поглощения. Впервые за долгое время я посмотрел на себя со стороны — не как на героя или жертву обстоятельств, а его глазами. Глазами нормального человека, для которого мир поделен на черное и белое. И в этом мире я был не просто «неправильным». Я был ошибкой. Вирусом. Чудовищем, которое он когда-то по наивности считал своим учителем. Эта встреча оказалась зеркалом, и отражение в нем мне до омерзения не понравилось. Я все еще мог анализировать, как раньше. Однако мои методы, моя суть, мое оружие — все это теперь пугало тех, кого я когда-то учил. И это было хуже любого голода.

Разговор с Елисеем выбил из меня последний предохранитель. Весь оставшийся день я просидел, запершись в своих покоях, тупо уставившись в стену. Работа не шла. Карты, шифры, отчеты — все это превратилось в бессмысленный набор закорючек. В голове, как заевшая пластинка, крутилось его испуганное лицо. Зеркало, чтоб его. Иногда лучше не знать, как ты выглядишь со стороны.

К ночи стало совсем паршиво. Внутренний холод, который я до этого сдерживал силой воли, прорвал последнюю плотину, и голод из фонового, сосущего чувства превратился в острую, рвущую боль — будто мне в кишки запустили стаю голодных пираний. Я метался по комнате из угла в угол, как зверь в клетке, отчаянно борясь с желанием. Желанием просто прикоснуться к стене и начать тянуть. Тянуть энергию из камня, из дерева, из самого воздуха. Я знал, что могу. И знал, что если начну, то уже не остановлюсь.

— Состояние носителя критическое, — бесстрастно констатировала Искра. — Структурная целостность физической оболочки упала до семидесяти восьми процентов. Начинается фаза каскадного распада. Рекомендую…

«Заткнись», — мысленно прорычал я, глядя на свою руку.

Она «мерцала», становясь полупрозрачной, как плохая голограмма. Сквозь пальцы проступали узоры на ковре. Еще немного, и от «Спасителя Севера» останется только горстка пыли и плохое настроение. Кажется, доигрался.

Дверь в покои открылась без стука. Я даже не обернулся. Знал, кто это. По воздуху, как запах озона после грозы, ударил ее аромат — аромат жизни.

В комнату вошла Арина. Не тратя времени на приветствия, она молча подошла и остановилась в шаге от меня. На ее лице застыла серьезная, сосредоточенная маска врача перед сложной, неприятной операцией. Мы уже проходили через это. Дважды. И каждый раз было хуже предыдущего.

Я ненавидел это. Ненавидел ее за эту жертву. И ненавидел себя за то, что сейчас приму ее, потому что выбора, к черту, не было.

— Давай, — прохрипел я, протягивая ей левую руку. Правую, сжимавшую меч, я инстинктивно спрятал за спину.

Сделав глубокий вдох, она положила свои ладони на мое предплечье.

Мир взорвался болью.

Два оголенных высоковольтных провода, брошенные в ведро с соленой водой. От места касания ударил разряд — короткая, злая синяя искра, видимая даже в тусклом свете. Воздух между нашими руками зашипел, как вода, попавшая на раскаленную сковороду.

Меня обожгло теплом — не приятным, не согревающим, а яростным, чужеродным. Системный сбой, когда по всем твоим внутренним схемам пускают ток обратной полярности. Мой внутренний ледник взвыл от ярости, и холод в груди сжался в такой тугой, болезненный комок, что я едва не согнулся пополам. Желваки заходили под кожей, пока я пытался выдержать этот напор чужой, правильной, живой энергии, выжигавшей мою новую, мертвую суть.

«Помехи. Система перегружена чужеродной энергией, — с отвращением прокомментировала Искра. — Это… неприятно. Слишком ярко».

Ее ударило холодом. Краска схлынула с ее лица, ставшего цвета старого снега. По ее руке, до самого плеча, пробежала волна гусиной кожи, а губы тронула мелкая дрожь. Она вскрикнула сквозь сжатые зубы, но рук не отняла. Упертая зараза. Этот мучительный процесс она выдерживала молча, насильно вливая в меня свою жизненную силу, как в дырявую бочку, «латая» прорехи в моей материальной форме.

Процедура, казавшаяся вечностью, длилась не больше минуты. Моя полупрозрачная плоть наливалась весом и плотностью. Голод не исчез, однако отступил, затаившись где-то в глубине и сыто рыгнув. Наконец, качнувшись, она отняла руки.

Мы дышали, как два перегруженных процессора, от которых валит дым. Арина, бледная и изможденная, отступила на шаг и прислонилась к стене, чтобы не упасть. На ее лбу выступили бисеринки пота. Я чувствовал временное, горькое облегчение. Тело снова было моим, оно слушалось. Но опустив взгляд на свое предплечье, я увидел, как в том месте, где она меня касалась, на коже на мгновение проступила едва заметная сетка из тонких черных вен, похожих на вены на клинке Искры. Она тут же исчезла. Судя по тому, как расширились глаза Арины, смотревшей на свою ладонь, она тоже заметила на своей коже что-то похожее, только золотистого цвета.

Наш симбиоз был не просто переливанием. Это было заражение. Мы проникали друг в друга. И долго так продолжаться не могло. Она это знала. И я это знал.

После нашего мучительного ритуала сон казался такой же недостижимой роскошью, как горячий душ и бутылка хорошего виски. Тело временно залатали, но башка гудела, как трансформаторная будка. Не в силах оставаться в душных покоях, пропахших пылью и чужой историей, я поднялся на самую высокую башню Орлиного Гнезда. Ветер здесь, на верхотуре, был злой, промозглый, но он хотя бы казался настоящим. Он хлестал по лицу, пытаясь выдуть из головы остатки мыслей. Каменные зубцы были холодными, почти ледяными на ощупь, и эта реальность хоть немного заземляла.

Я смотрел на север. Не потому что там был какой-то особо живописный вид — наоборот, сплошная чернильная тьма, где небо сливалось с землей, усыпанной острыми, как зубы дракона, вершинами гор. Я смотрел туда, потому что не мог не смотреть. Мой внутренний компас, моя голодная Искра, тянул меня в ту сторону с силой портового каната. Я не видел, но знал — там, за горизонтом, в проклятых Мертвых Горах, было то, что ей нужно. Ее еда. Логово Ордена стало для меня уже не просто тактической целью. Оно превратилось в единственное место в этом мире, где я мог утолить этот вечный, сосущий голод. Перспектива, прямо скажем, так себе — стать зависимым от логова своих же врагов, как наркоман от барыги.