Безумный барон 2 (СИ) - Гросов Виктор

Напряжение в стане моих новоиспечённых союзников достигло точки кипения. Вчера, свернув в тёмный коридор, я замер. Там, в нише за гобеленом, стояли Кривозубов и один из помощников Легата. Барон что-то горячо шептал, тыча пальцем в сторону моих покоев. А потом наткнулся на Ратмира, который бесшумно вырос из тени, как гранитная скала. Он не сказал ни слова. Просто встал и посмотрел. Кривозубов взял одну ноту, побагровел, потом позеленел, сдулся, как проколотый пузырь, и, не прощаясь, практически ускакал прочь. Началось в колхозе утро. Закулисные интриги, шепотки по углам. Они искали гарантий, что «это чудовище» будет под контролем. Что у него будет цепь. И поводок.

Верный своему слову, Ратмир, как всегда, пресекал эти попытки. Он подходил ко мне, отдавал отчёты, обсуждал планы обороны, однако его взгляд… В нём была тяжелая, молчаливая тоска. Так он смотрел на своего умирающего коня после битвы в Долине Пепла. Он всё ещё называл меня «командиром», но слово это выходило из него натужно, будто он проталкивал его через горсть гравия. Он видел, что его спаситель угасает, превращаясь в нечто иное, холодное и чужое. Помимо верности, в его глазах всё чаще проскальзывала тревога. Тревога не за себя. За меня.

На рассвете, когда туман был таким густым, что казалось, его можно резать ножом и намазывать на хлеб, в ворота Орлиного Гнезда ударил стук копыт. Не мерный, а рваный, отчаянный. Сонная стража, матерясь вполголоса, отворила ворота, пропуская внутрь всадника — или то, что от него осталось. Покрытый слоем грязи и пыли, будто он скакал не по дороге, а прямиком через преисподнюю, он качался в седле, как осенний лист на ветру. Конь под ним был уже не конь, а ходячий труп с глазами, полными вселенской тоски; животное, похоже, разделяло моё мнение о срочности имперской почты. Сделав последние несколько шагов по каменной брусчатке, оно рухнуло на колени и с тихим, жалобным стоном завалилось на бок. Замертво.

Едва успев вывалиться из седла, гонец ткнулся носом в протянутые руки гвардейцев, мертвой хваткой сжимая в одной руке тубус с большой, алой восковой печатью самого Императора. Ответ на донесения Голицына. И пришёл он с такой немыслимой скоростью, что стало ясно — в столице кто-то очень сильно вспотел.

Экстренный совет собрали с такой поспешностью, что некоторые лорды, вроде Кривозубова, ввалились в тронный зал, не успев даже толком причесать свои сальные бороды, и теперь пытались придать себе важный вид, что получалось у них так себе. В повисшей тишине отчетливо слышалось, как у кого-то от нервов скрипят зубы, а у соседа Кривозубова дрожит рука с кубком. Ждали, как приговора, будто я сейчас не на суд пришел, а их всех скопом в налоговую сдавать.

Когда двери распахнулись и вошёл я, зал замолчал. Так замолкает класс, в который вошёл директор с ремнём в руках. Я шёл медленно, опираясь на свой меч, который теперь воспринимался всеми не как оружие, а как моя третья, зловещая, неотделимая нога. Рядом, чуть позади, шла Арина — не поддерживая, нет, но одним своим присутствием создавая вокруг меня едва заметный барьер, не дававший мне окончательно раствориться в воздухе. Войдя в зал, я перестал различать их лица. Вместо людей — просто набор тепловых сигнатур разной степени интенсивности. Вон тот, в фиолетовом, «фонил» страхом так, что аж глаза режет. А вот Легат — ровное, холодное пятно. Интересно.

— Зафиксированы пиковые значения кортизола у девяноста двух процентов присутствующих, — бесстрастно сообщила Искра. — Их физиологическая реакция на твоё появление аналогична реакции на встречу с крупным хищником. Забавно. Они боятся тебя больше, чем армии Ордена.

— Потому что армия Ордена где-то там, а я — здесь, — мысленно буркнул я.

Поднявшись со своего кресла с грацией сытого кота, Легат Голицын взял у гвардейца тубус. На его лице застыла непроницаемая маска игрока в покер, которому только что доехал флеш-рояль. Читать самому было бы слишком просто; вместо этого он кивнул своему глашатаю — тощему, длинному хмырю с вечно испуганными глазами. Тот, с пергаментом в руках, трясся, как будто ему не указ читать, а в прямом эфире бюджет на следующий год защищать. Исход, похоже, ожидался такой же. С видимой дрожью в руках он сломал имперскую печать, и сухой треск в оглушительной тишине зала прозвучал, как выстрел. Развернув пергамент, глашатай прокашлялся и начал зачитывать, и голос его срывался, как у первокурсника на экзамене.

Первая часть указа была предсказуемой до зевоты. «Именем Его Императорского Величества…», «благодарим за доблесть и верность короне…», «порицаем гнусную измену рода Орловых…». Стандартная канцелярская муть, от которой сводило скулы. Лорды слушали, набычившись, каждый ждал главного. Сейчас либо шампанское откроют, либо начнут прикидывать, как мою голову на стену повесить, чтобы с гобеленом сочеталась.

Сглотнув, глашатай перешёл к следующему абзацу.

— … оценив уникальные обстоятельства, природу новой угрозы, а также проявленные бароном Михаилом Рокотовым экстраординарные способности, Его Императорское Величество принимает беспрецедентное решение!

В зале повисла такая тишина, что я услышал, как у кого-то в дальнем углу заурчало в животе.

— За проявленную доблесть и спасение северных земель, — глашатай сделал ещё одну, театральную паузу, — барон Михаил Рокотов… не жалуется титулом Маркиза Северных Пределов.

По залу пронёсся вздох разочарования и недоумения. Ага, не наградили. Значит, сейчас начнётся самое интересное.

— Вместо этого, — продолжил глашатай, и его голос взлетел до фальцета, — для него учреждается новая, чрезвычайная государственная должность! Именем Императора, Михаил Рокотов отныне нарекается… Хранителем Севера и Верховным Магистром Аномалий.

Звучало это так же пафосно и бессмысленно, как «менеджер по клинингу» вместо уборщицы. По залу прокатился гул изумления, похожий на звук потревоженного осиного гнезда. Кривозубов, до этого уже примерявший на себя роль главного борца с тиранией, так и застыл с отвисшей челюстью. На его багровой физиономии шла сложная работа мыслительного процесса, сравнимая по интенсивности с работой мозга инфузории-туфельки. Он отчаянно пытался понять: это повышение или, наоборот, изощрённая форма ссылки?

А я — понял. Мгновенно. Вся картина, до этого бывшая мутной и разрозненной, сложилась в идеально четкий, до омерзения ясный пазл. Ну вот и всё, приехали. Старый лис меня не просто обул, он на мне эти сапоги ещё и зашнуровал бантиком. Гениально, твою мать. Скосив глаза на Легата, я заметил, как тот с трудом сохраняет невозмутимое выражение лица, однако в его глазах, в самых уголках, плясали крошечные, триумфальные огоньки. Его план сработал. Идеально. Началось в колхозе утро.

Набрав в грудь воздуха, глашатай продолжил зачитывать, и его голос, до этого дребезжавший от страха, вдруг обрёл металл власти, подробно разъясняя суть моего нового статуса. С каждым зачитанным словом ледяные тиски на моей груди сжимались всё сильнее. Магистр Аномалий. Не титул, не награда — должность. Со своим уставом, должностной инструкцией и, что самое паршивое, присягой на верность. Отныне я становился личным «специалистом» Императора по борьбе с Орденом и любыми проявлениями Пустоты. Мне давались широчайшие полномочия на Севере: право реквизировать ресурсы местных лордов, командовать их гарнизонами, вести расследования и даже выносить приговоры именем Короны. Власть, о которой любой из этих напыщенных индюков не мог и мечтать.

— Расчётная вероятность твоего неповиновения снижена, — бесстрастно сообщила Искра. — Применение имперского законодательного протокола как метода контроля — высокоэффективно. Следует внести в базу данных. Ого, у тебя теперь есть должность! Это как у того мужика в твоих воспоминаниях, которого назвали «старшим менеджером», а на самом деле заставили туалеты мыть?

Она была права, стерва. Магистр Аномалий. Звучит. Прям как «почётный узник совести». Мне дали права? Нет, мне повесили на шею устав. Мне дали власть? Нет, мне выдали должностную инструкцию, где мелким шрифтом прописано «шаг влево, шаг вправо — измена Родине». Красиво упаковали. Моя аномальная сила, моё проклятие, мой вечный голод — всё это было только что официально «приватизировано» Империей. Получив безграничные ресурсы и власть, я заплатил за них последними остатками своей свободы.