Ненормальный практик 5 (СИ) - "Извращённый отшельник"

— Кто помнит присягу и готов действовать человек двести, может, триста. Разбросаны по всей империи — кто в армии служит, кто торговлей занимается, кто на севере осел.

— Триста? — хмыкаю, кивая. — Неплохо для мёртвого княжества.

— Это только верхушка, — вступает в разговор Марьяна. О, только не это, стой в сторонке и не смотри мне так в глаза. — Есть ещё их семьи, ваше сиятельство. Дети, внуки, племянники. Те, кто помнит старые времена по рассказам. И целые деревни на севере, где до сих пор молятся за здравие князей Северовых. Не знают, что вы живы, но надеются.

— Сколько всего? Если прикинуть?

Бабушка пожимает плечами:

— Если считать всех, кто может откликнуться на призыв законного князя? Тысяч семь, может, десять. Но это разрозненные люди, не армия. Крестьяне, ремесленники, мелкие торговцы. Есть несколько офицеров в армии, пара чиновников средней руки…

— И некоторые из старой гвардии сохранили влияние, — добавляет Марьяна. — Полковник Морозов, например. Официально командует гарнизоном в Пскове. Его полк полностью из северян. Восемьсот штыков, готовых явиться по первому зову.

— Восемьсот солдат? — это уже что-то. — И он знает обо мне?

— Нет. Знает только, что где-то есть наследник. Ждёт знака.

— И это не всё, — бабушка начинает вспоминать остальных крупных шишек. — Купец Трофимов контролирует половину речных перевозок на севере — у него своя флотилия, команды верные. Графиня Шувалова — официально нейтральна, но её покойная мать была из рода Северовых. У неё поместье, своя гвардия, человек триста. Барон Халов…

Слушаю перечисление имён и понимаю — тут целая сеть. Спящая, затаившаяся, но существующая. Ждущая. Вот только чего? Неужели не понимают, что всему конец?

— Чего они ждут? — спрашиваю прямо.

— Тебя, — бабушка смотрит мне в глаза. — Ждут, когда князь Северов вернётся и поднимет знамя. Восстановит честь рода. Вернёт земли предков.

Вот те на. Целая подпольная организация фанатиков мёртвого княжества. И я — их надежда на светлое будущее. Мессия поневоле. Становится всё интереснее и интереснее.

— Бабуль, — говорю спокойно. — А ты сама ведь тоже была практиком?

Она кивает, поднимает руки ладонями вверх. На запястьях — белёсые шрамы, похожие на ожоги. Знаю, что это.

— Была. Магистр третьей ступени. Но семнадцать лет назад провела ритуал запечатывания. Навсегда отрезала себя от эфира. Чтобы спрятаться в столице, иначе любой сильный практик почувствовал бы за версту.

Запечатать узлы для практика — равносильно как отрезать собственные руки. Навсегда лишиться части себя. И она сделала это ради Сашки, которого больше нет.

— Прости, что не рассказала раньше, — её голос снова дрожит. — Я хотела защитить тебя. Дать нормальную жизнь. Без груза мести, долга, мёртвых надежд. Но теперь… теперь ты сам стал заметной фигурой. Подполковник. «Ненормальный практик». Мастер в восемнадцать лет. Видела, о тебе и в газете сводку писали.

Бабушка достаёт из сумочки небольшую шкатулку. Чёрное дерево, искусная резьба. Открывает.

Внутри — перстень. Тяжёлый, золотой, с крупным рубином. На камне выгравирован герб — волк под звездой.

Родовой перстень князей Северовых, значит.

— Это твоё по праву, — говорит она тихо. — Носить или нет — решай сам. Но знай: ты не просто Александр Волков, сирота и солдат. Ты — князь Александр Северов, последний из великого рода. И что с этим знанием делать… решать только тебе.

Беру перстень. Тяжёлый. Не столько от золота, сколько от груза всей этой ответственности. Кручу в пальцах, разглядываю герб. Волк под северной звездой. Символично. Да и грустно всё это, если уж быть реалистом.

— Бабуль, давай начистоту, — откладываю перстень на стол. — Вы хотите, чтобы я поднял восстание? Собрал этих людей и пошёл отвоёвывать несуществующее княжество?

Она выпрямляется. В глазах загорается огонь — старый, приглушённый, но всё ещё не потухший:

— Многие на это надеются.

— Сколько, говоришь, людей откликнется? Семь тысяч? Десять максимум? Включая детей и стариков, да?

— Примерно так.

— А сколько было населения в княжестве до падения?

Та задумывается:

— Около полумиллиона. Армия — тридцать тысяч регулярных войск, не считая ополчения.

— То есть осталось около двух процентов от былого.

— Если округлять… да.

Откидываюсь на спинку стула. Протяжно вздыхаю. Вот и ответ на её вопрос.

— Бабуль, без обид, но всё это чистое безумие. Северовы не удержали княжество, имея стопроцентные силы и укреплённые форты. А теперь горстка людей хочет вернуть всё обратно? В разгар войны с Британией? Когда Империя любое восстание подавит, не моргнув и глазом?

Тяжёлое молчание. Даже Марьяна у двери опускает голову.

— Я понимаю, — бабушка говорит тихо. — Разумом понимаю. Но люди, Саша… они столько лет живут этой надеждой. Мечтой о возрождении. Для многих это смысл жизни.

— Я не поведу их на убой ради призрачной мечты.

Марьяна тут же вмешивается:

— Вы — наследник. Это ваш долг перед вассалами.

Поворачиваюсь к ней, приподнимаю бровь:

— Долг? Серьёзно? Какой, к чертям, долг? Наследников готовят с рождения — учат управлять, строят связи, вводят в курс дела. А меня восемнадцать лет держали в неведении. И теперь вываливают: «Сюрприз, ты — князь, иди умирай за мёртвое княжество. Ну и прихвати с собой семь тыщ душ, они только ЗА». Это не долг, это идиотизм. Более того, вы уверены, что выжившие вообще этого хотят? Может, они спят и видят, как бы спокойно прожить жизнь.

— Как вы смеете… — Марьяна хмурится.

Бабушка поднимает руку, останавливая её:

— Он прав. Мы не имеем права требовать.

Встаёт, подходит ко мне, кладёт сухую ладонь на плечо:

— Саша, ты волен выбирать. Можешь забыть об этом разговоре. Жить как барон Волков, служить Империи, строить свою жизнь. Однако… верные люди хотели бы услышать решение от тебя лично. Что бы ты ни предпринял — это закроет вопрос раз и навсегда.

Вздыхаю. Старики просто-навсего хотят посмотреть на последнего князя. Попрощаться с мечтой, которую лелеяли два десятка лет. А молодёжь так вообще, живёт своей жизнью. Уже со своими мечтами.

— Хорошо. Я встречусь с вашим советом. И вот что им скажу: месть — будет. Я лично найду предателей. И убью их. Медленно и мучительно. Это моё обещание. — Беру перстень. — Но поднимать восстание внутри Нью-Норфолка, когда империя уже начала кампанию? Где совет был раньше до зимней кампании? Да и собственно, я не стал бы вести людей на самоубийственную войну за клочок земли и год назад, и два. Не те силы. Княжество мертво, так пусть живёт его народ.

Обе — и Вера Николаевна и Марьяна молча слушали. И теперь задумались.

— Месть — это тоже долг чести, — тихо говорит Марьяна.

— Нет, — качаю головой. — Это личное. Они убили людей, которые дали мне жизнь. А я убью их. Простой баланс Вселенной без высоких материй. — Кладу перстень во внутренний карман: — Но займусь этим позже. Как придёт нужное время.

Бабушка смотрит на меня и с грустью и гордостью.

— Ты вырос, Сашенька. Стал жёстким. Холодным.

— Война, бабуль. Она всех делает такими. Жёсткими или мёртвыми. Я выбрал первое.

Она печально качает головой:

— Расскажи. Что с тобой произошло за этот месяц? В письме ты написал так скупо. Только «жив-здоров, не волноваться».

— Ох, это долгая история, бабуль. Боюсь, Семёныч замёрзнет снаружи.

— Он уже наверняка где-то пьёт в кабаке. Рассказывай. У нас есть время. До вечера ещё далеко. — она взглянула на помощницу. — Марьян, принеси свежего чаю. И блинов — раз уж мы оккупировали заведение.

Следующий час прошёл в рассказах. В общих чертах, без кровавых подробностей. Про штрафбат, где за неделю из рядового стал сержантом — просто потому что выжил дольше остальных. Про операцию в форте Дредноут, дескать героически прорывались, многие погибли, мне повезло. Про то, как Разин сделал меня подполковником.

— Подполковник в восемнадцать лет, впервые такое вижу, — бабушка делает очередной глоток чая.